Эдинбург – город банков, дворцов и церквей, город парламента, правительства и королевы. “Театрализовано шотландский город в английском стиле”, “город в белых перчатках”. Необычная характеристика довольна метка – город камерный, очень строгий, без новостроек и высотных зданий. ЦЕЛИКОМ выдержан в одном мрачно-сером тоне. Эдинбург отстранён и эмоционально холоден, не блестяще-ледяной, как Вена, но холодный.
На окраинах мало что предвещает “белые перчатки”. Если в Лондоне мы – какое-то время – не видели белых, то здесь не было людей вообще! Покажите уже хотя бы одного живого шотландца! Сонные вытянутые домики оборудованы трогательными печными трубами – связками по 3-4, разной высоты – над каждой парадной. Круглые трубы жмутся друг к другу, как трёхмерные колонны в excel-e. Умилительное зрелище вызывает в памяти частокол индивидуальных антенн, занимающих крыши пятиэтажек где-нибудь в Тосно-2.
Этимология названия ведёт к популярному имени Эдвин, один из которых, король Нортумбрии, основал «Форт Эдвина» – Edin-burh (анг.-сакс.). Эта версия считается изощрением романтиков, как и поэтическое прозвание Данедин (Dunedin), а более официальным считается бретонское Din Eidyn («Форт Эйдина»). В 1437-м Эдинбург принял столичный сан, затем переболел индустриализацией, но она как ветрянка бывает только раз. Как следствие – банки, высокие технологии, образование и конечно туризм. Эдинбург второй после Лондона город по посещаемости во всей Британии.
Эдинбург, подобно имперскому Риму, стоит на семи холмах – потухших вулканах. Хотя чаще Эдинбург звали именем другого античного монстра – «Афины Севера» за сельскохозяйственные земли и долгий спуск к порту. Однако Национальный монумент – неудавшуюся копию Акрополя окрестили позором Эдинбурга, а один писатель ехидно заметил, что уместней называть Эдинбург «Рейкьявик Юга».
Логично, что свечеобразный монумент Нельсона и королевскую обсерваторию с пузатым медным куполом установили на самом высоком из холмов. Места с лихвой хватило и на смотровую площадку, с которой город охватывается практически целиком. На северо-западе морским утёсом, а может быть крейсерским носом, красиво поросшим короткой, не успевшей пожелтеть травой, выступает один из младших вулканов с отдающим рыцарством названием «кресло Артура». На другом запаковался в каменную броню Королевский замок. Холмы же виноваты в кривизне улиц, образующих привычную для нас решётку только в равнинных частях. Эдинбург полукольцом обступал наш холм, грозясь острыми шпилями церквей и тёмной щетиной крыш. На севере, за влившимся в Эдинбург злачным городком Лейт, без прикрас описанным скандально знаменитым И.Уэлшем, холодно-матово поблёскивала бухта залива Ферт-оф-Форт. Лишённая настоящих рек столица – Лейт-канал не более чем ручей, – вполне довольствуется заливом, эксплуатируя его в качестве порта.
Пронизывающие морские ветры, носящиеся вокруг холма, были по-пиктовски негостеприимны, и мы решили скрыться от них в горячем сердце города – на Королевской миле. Королевская миля – самый древний и престижный квартал, королевская часть города. Образована она сразу четырьмя последовательно вливающимися друг в друга короткими улицами Каслхилл, Лаунмаркет, Хай-стрит и Кэнонгейт. Претенциозное название 11 века вполне оправдывается блестящей архитектурой. Миля начинает отсчёт от Королевского Замка, спускается мимо собора святого Жиля и, уже в ипостаси Кэнонгейт, заканчивается у ворот дворца Холирудхаус.
Собор святого Жиля – главный собор Шотландии и наверное самый оригинальный “во красоте”. Коронообразный купол его имеет только закруглённые рёбра-каркасы, на которых мастер умудрился насадить по три фиала, а пространство между этими дугами заполняется воздухом. Возможно, святым. Святым, как покровитель Эдинбурга святой Жиль. Ближайшие его соседи – церкви Хаб (повыше) и Трон-кирк (пониже), исполнены в стандартной готике высокого качества. Сюда же, к шедеврам, положим до кучи древний, 13 века, двухбашенный собор святой Мэри, расположенный по другую сторону замкового холма, и на этой хвалебной волне присудим Эдинбургу мировое первенство за самый высокий процент красивых культовых сооружений по отношению к их общему количеству.
К сонму красавцев вполне можно привлечь и мемориал Вальтера Скотта. Ослепительный псевдоготический “балдахин“ из почерневшего известняка, напоминает нос военного космического корабля из фантастических фильмов с торчащими отовсюду стволами орудий. Ради мемориала я пробежал полкилометра. Чудо и… мраморный Скотт под ним. Со Скоттом здесь просто беда. Как пражане истерично вопят на каждом углу “Кафка! Кафка!” (заметьте, не Чапек!), так шотландцы им вторят – Скотт! Вальтер! Да ещё Бёрнс со Стивенсоном. В сторону последних двух я с удовольствием снимаю шляпу, но… но, но, но! Вспоминается известная поговорка про рака. В свою очередь Скотт в долгу не оставался, называя Эдинбург «Императрицей Севера».
В двадцати шагах от мемориала, в лучах Скоттовской славы, преуспевает колоритная волынка-бэнд группа, выстроившаяся полукругом для бесплатного волынка-шоу. Бесплатное собрало плотное кольцо зевак. Инструменты-пузыри с тремя оттопыривающимися трубками, чёрные костюмы и клетчатые юбки – килты: вот вам типичный волынщик. Наконец подошло время остановиться на килтах и тартанах. Тартан – это полосатая ткань, оборачиваемая вокруг пояса и образующая таким манером килт – юбку до колен. Древние рода отличались друг от друга не подвигами, но, прежде всего килтами. При кажущейся одинаковости, каждый род обладал эксклюзивным фоном тартана, эксклюзивным цветом полосок, разделяющих фон на квадраты, и эксклюзивной же величиной получающихся клеток. В общем, для шотландцев килты были, по святости, чем-то вроде нашего знамени. Чулочки, прилагаемые к килтам, следовали идентичных раскрасок. Продолжая тему, замечу, что нынче крен унисекс-моды обращён в мужскую сторону, и килты давно откочевали в разряд атавизмов. Теперь их можно встретить только лишь в замках – где на чванливых носителей сразу наводятся десятки туристических камер – и на концертах вроде этого.
Прежде чем вернуться к Холирудхаусу, протестируем ещё одну видовую точку – Северный мост Норд-бридж, настеленный между холмами. Многоступенчатые укрепления Замка уже сверху, от них вниз по холму словно скатываются огромные шары – шапки деревьев. Мемориал Скотта теперь на уровне глаз, а внизу озеленённая лощина Нор-Лох – дно осушенного озера, приспособленное под железнодорожные пути. Раньше по ней поставляли городу воду и выводили канализацию. В нецарских кругах бытовало ещё одно прозвище Эдинбурга – «Старый вонючка», за угольный дым из труб и антисанитарию. И обращались к городу зачастую амикошонски: Эдинбурри или Эмбра, что однако звучит уважительнее, чем Питер.
Предыстория возникновения Холирудхауса уводит во времена, когда ещё рыбы ругались матом. Король Дэвид, сын Маргариты и легендарного Малькольма, объединившего кельтов с пиктами с целью создания державы, однажды охотился на холме. Неожиданно ему навстречу выскочил большерогий олень, пребывавший в дурном настроении. Когда агрессивное животное намеревалось пустить в ход свои ветвистые рога, Дэвид вытащил из-под исподней Крест и тем отогнал смутившегося зверя. В предании много неясностей. Почему вегетарианец-олень хотел пожрать человека и, коль скоро это так, почему он – язычник – испугался креста? Древние над такой ерундой, впрочем, не задумывались и посвятили аббатство, построенное на месте чуда, святому Кресту – Холируд. Позднее аббатство сменил Эдинбургский королевский дворец – Холирудхаус.
Холирудхаус открыт не постоянно. Когда сюда, на свою официальную резиденцию, подъезжает английская королева Елизавета, двери перед посетителями захлопываются. И тогда остаётся глазеть на дворец снаружи, из-за решётки с тяжёлым гербом Эдинбурга, на котором компактно размещены харизматические символы города: олень, королева в платье простолюдинки, якорь, замок и рыцарские доспехи. Трёхэтажное крупноблочное строение увенчано серыми воронкообразными куполами, как на Парижском Консьержери и окружёно стрижеными идеально ровными газонами.
Напротив Холируда без комплексов топорщится, наверное, единственное модернистское, а скорее даже анархичное, строение города – Парламент. Строили его в Миллениум, а сама идея возникла, после того как в 1997 году Шотландии учтиво вернули свой собственный, не английский, парламент. По дизайну, он вполне соответствует кинотеатру. На фасаде хаотично закреплены (вертикально) нагромождения длинных осиновых жердей. Такие же ветви накрывают (горизонтально) выступающее далеко вперёд крыльцо. Весёлые, должно быть, заседания проходят в таком здании.
Из памятников привлекает внимание не Георг IV с Томасом Чалмерсом, кто бы он ни был, а лохматая дворняжка по прозвищу Грейфриарс “Францисканец” Бобби. С ней связана любопытная история. Каждое утро более 10 лет Бобби приходил на могилу своего хозяина! Духовно пообщавшись с ним, Францисканец переходил обедать в соседнюю таверну, где его знали и, не переставая восхищаться зверюшкой, сытно кормили. За свою воистину собачью преданность Бобби отлили из бронзы и присудили сидеть на том же месте ещё несколько столетий.
Колониальные последствия в Эдинбурге проявляются довольно своеобразно. Здесь нет негров, зато вовсю рассекают китайцы. Возможно, многие из них студенты, ведь Эдинбург ещё и университетский город (100 тысяч студентов, почти 20% населения). Равно как и город фестивалей: Международный, джазовый, театральный, военный… На площади перед замком ещё не разобраны после очередного августовского действа две синекресельные трибуны тысячи на полторы.
Холодный столичный лоск кроме прочего призван подавлять гордость чужаков – нелегалы практически лишены даже теоретических шансов на нормальную работу. Полотёрами и посудомойками – это ещё куда ни шло. Под стать городу сдержанны и его обитатели. В магазинчиках всё вежливо, но как-то официально, серьёзно, с прохладцей. Но, в целом, шотландцы прикольны: рыжие, веснушчатые, с круглыми глазами, узкими подбородками и губами, странным овалом лица, слегка нелепые и невооружённым взглядом видятся недоделанными англичанами, что конечно неверно.
Одним из свидетельств того, что город всё-таки живой, а не просто какой-нибудь отретушированный макет, предстают изобилующие высокие тумбы в цилиндрах, обклеенные в десять слоёв объявлениями, которые, как минимум пятью своими слоями развеваются и хлопают на ветру, что претит подчёркнутой Эдинбургской аккуратности.
