Отправляясь в Берлине я ожидал увидеть холодную имперскую архитектуру, что-то вроде угрюмого черно-белого триумфа воли (мужчины с каменными лицами, женщины с мясистыми ляжками), а увидел тихий, зеленый, слегка провинциальный, зато невероятно уютный город без толп и пробок, город симпатичных кокетливых фройлян, застроенный немного бестолково – величественный немецкий ампир плюс архитектура США конца 50-х, стекло и металл, но может в этом явном пренебрежении стилевым единством и скрыто главное – этот город существует для людей. В отличие от Москвы, которая предназначена для застройщиков и разбогатевших провинциалов.
Но если бы отличия состояли только в этом! Истории наших стран временами были мистически схожи, особенно, своими неприглядными моментами. Так вот, когда-то в Берлине тоже была свой Лубянка под названием улица Принц-Альберт-штрассе, где в доме 8 располагалось Гестапо, куда захаживал любимый в народе Штирлиц. Теперь эта улица называется Нидеркирхнерштрассе, а на месте гестаповских застенков стоит музей «Топография террора».

Раньше экспозиция располагалась просто под открытым небом тут же, рядом с Берлинской стеной, а теперь для музея построили специальное просторное здание. И это правильно, народ должен иметь возможность видеть своих героев в любую погоду, а антигероев — особенно.

Я ходил по просторным залам, рассматривал фотографии экспозиции "Берлин 1933-1945. Между пропагандой и террором", смотрел на людей. Некоторые фотографии я видел и раньше, но они все равно впечатляли. Люди тоже. Судя по разговорам, посетители были в основном местные, то есть немцы, было немного иностранцев, русских не было совсем, они в основном попадаются в дорогих магазинах на Фридрихштрассе, правда, это совсем рядом.
Посетители были задумчивы и сосредоточены, они молча переходили от стенда к стенду, смотрели на фотографии, некоторые вытирали слезы. Они смотрели на зверства, которые не так давно творили такие же немцы, возможно даже их родственники или родственники знакомых, и им было стыдно и страшно, это было видно по их опрокинутым лицам. Им было стыдно за то, что такое могли делать их соотечественники и вообще люди. В античной трагедии это называется катарсис, очищение страданием, это тяжелое, но с точки зрения истории позитивное чувство. Гарантия невозврата.

А ведь в ту пору Германия тоже была великой страной. Империей. Немцы строили дворцы, каналы, корабли, самолеты и доступные народные автомобили, выпускали потрясающие товары народного потребления, снимали замечательные фильмы, которые потом назовут трофейными. И в том благополучном мире жили прямые родственники сегодняшних посетителей «Топографии террора», которые сегодня не могут без слез смотреть на дела своих отцов и дедов. Это действительно очищение и гарантия. И потому у них невозможно представить телевизионную дискуссию на тему «Как оцениваете роль Гитлера в истории… », в которой, вдобавок, выступал бы жизнерадостный внучок Риббентропа.
А у нас все это можно. Хотя у нас тоже был террор, и у него была своя не менее впечатляющая география и топография. Но и сегодня все олицетворяющие этот террор здания прекрасно располагаются на своих прежних местах и по старому назначению, а вот музея нет.

Да и быть не может, ведь музеи нужны для того, чтобы помещать в них свое прошлое, а если прошлое так и не стало прошлым, оно живет не в музеях, а на улицах и в душах. В этом случае развитие прекращается, а время, как в фильме «День сурка», начинает не двигаться вперед, а ползти унылыми старческими кругами.
Это называется застой, стагнация, ни к чему хорошему это не ведет, это наши вечные Жигули, и именно это, увы, мы и видим вокруг.