Автобусо-стопом до Бенде́р Абба́са
Чтобы доехать до Бенде́р Абба́са из Шираза, мне нужно было преодолеть 650 км, поэтому я постарался выйти на дорогу как можно раньше. Но быстро уехать не получилось, поэтому я пошёл на бензаправку, где обратился к случайному водителю за помощью. Он согласился подвезти меня до своей деревни и пригласил домой на обед, а также просил посетить его гранатовый сад (багх э ана́р), который достался ему от отца.
Заехав в деревню, я увидел, что на столбах и воротах домов были развешаны фотографии его отца на фоне Мавзолея Имама Резы в Мешхе́де. К сожалению, несколько дней назад его не стало, и в деревне таким образом чтут его память. Мы зашли в сад и немного поговорили о жизни, иранец доверху наполнил гранатами мой рюкзак, отчего он стал настолько тяжелым, что его было сложно поднять, и мне пришлось по дороге раздавать фрукты другим водителям. Он также сорвал для меня с дерева горсть орехов в толстой зеленой кожуре. Чтобы достать такой орех, нужно было сперва очистить его, а затем разбить косточку. Когда я позже посмотрел фотографии, я догадался, что это был миндаль.
Мой собеседник стал буквально уговаривать меня зайти к нему домой на обед, а поскольку у меня было мало времени, то я вежливо отказывался, но он продолжал настаивать. Я понял, что моё появление имело для него какой-то особенный, возможно, ритуальный смысл. Мне вспомнилась поговорка: «Гость – посланник Аллаха», и я принял приглашение. В доме я познакомился с его женой, братом и мамой, женщины были одеты в традиционную мусульманскую одежду. Для меня приготовили традиционный обед с курицей, рисом и лепешкой, и в знак почтения в тарелку положили поджарившуюся корочку макарон (когда вермишель варят, её не помешивают, и от этого внизу кастрюли образуется подгоревшая корочка, она считается самым лакомым кусочком). Обед закончился через полчаса, иранец сказал, что отвезет меня на трассу, однако по дороге мы заехали еще в один дом, где я познакомился с братом и его женой, мне показали дом и угостили сладостями. И только через час я с неподъемным рюкзаком, наполненным гранатами и миндалём, снова оказался у дороги в Бенде́р Абба́с.
К тому времени, когда начинало темнеть, мне ещё оставалось проехать около трети расстояния. В шесть часов зашло солнце, и уже через пятнадцать минут ничего не было видно. Последний мой водитель вёз меня в абсолютной темноте через какие-то горы и перевалы, был молчалив и угрюм. Я же ехал в полном неведении, где нахожусь, наблюдая в свете фар лишь крутые спуски и подъемы. На мою робкую фразу «подвезите меня как можно дальше» (та джайи́ кэ васа́т мамкэнэ́) водитель ответил, что уже лишнее проехал, чтобы довезти меня до ближайшей деревни, откуда я должен буду добираться самостоятельно. С его точки зрения дела у меня обстояли очень плохо, так как оттуда не было никаких шансов уехать. Я наоборот, не расстраивался, потому что был еще не вечер, то есть было всего семь вечера. Меня высадили возле магазина, где собравшись в кружок, стояли мужчины и о чём-то увлеченно беседовали. Я подошел к ним и объяснил, что еду в Бенде́р Абба́с.
— Инджа́ термина́ль нист, утубу́с нист (здесь нет терминала, нет автобуса), — ответил один из них.
Мне объяснили, что хотя дорога, по которой я ехал, являлась единственной в Бендер Аббас, однако населенный пункт был таким небольшим, что автобусы здесь просто не останавливались. Из-за меня мужчины заметно разнервничались, так как чувствовали себя неловко от того, что не знали, как помочь. Глядя на них, я и сам стал беспокоиться, хотя в голове ясно держал мысль: «Если есть люди, значит, найдется ночлег, в гостинице или у кого-нибудь дома, и моё положение совсем не безвыходное». Но иранцы были очень сильно взволнованы.
Один из них предложил сесть в свою машину, чтобы отвезти меня до следующего города. Вшестером мы залезли в салон, водитель и два пассажира спереди, трое сзади. Мне очень хотелось пить, я достал из рюкзака пустую пластиковую бутылку и спросил: «а́б дари́?» (у вас вода есть?). На что получил ответ, который приблизительно означал следующее:
— Какая вода, нам сейчас совсем не до этого! Мы думаем, как тебя до Бенде́ра довезти!
Но не успел иранец закончить речь, как мимо нас по дороге на огромной скорости пронесся рейсовый автобус. «Вот это был бы мой автобус, если бы остановился», – подумал я. Также подумали и мои знакомые.
— Утубу́с, утубу́с, Банда́р, Банда́р! (автобус, Бендер Аббас) — закричали они.
В машине началась суматоха, пассажиры стали поторапливать водителя, чтобы тот завел машину и как можно быстрей отправился в погоню автобусом, который, видимо, ехал очень быстро, поскольку догнали мы его только через несколько километров.
На огромной скорости мы выехали на встречную полосу и поравнялись с автобусом, иранец высунулся из окна машины и стал жестикулировать водителю автобуса, чтобы тот остановился. Водитель не понимал жестов и тогда он стал ему кричать «турист, Банда́р!», автобус стал притормаживать и медленно съезжать на обочину. Мы остановились за ним у края дороги, выпрыгнули из машины и побежали к автобусу, водитель которого ещё какое-то время продолжал тормозить. Но увидев нас, бегущих к нему, он почему-то вдруг передумал и дал газ прямо в тот момент, когда мы добежали до передней двери.
— Чтоб его! – кажется, нецензурно выразился мой запыхавшийся знакомый, видя, как автобус набирает скорость и снова уезжает, — Вперёд, за ним!
Мы снова утрамбовались в машину и погнались за отъезжающим автобусом. Когда мы снова поравнялись с ним, мой знакомый сначала показал водителю жест недоразумения — покрутил пальцем вокруг виска, а потом опять принялся кричать: «турист, Банда́р!». Автобус остановился, и мы быстрым галопом добежали до передней двери. С водителем состоялся короткий разговор, в фразах постоянно звучали слова: «турист, Беларусь, Банда́р». Водитель возражал словами: «фуль, фуль» (полный, мест нет), но мои благодетели настаивали, аргументируя тем, что я турист, меня нельзя здесь оставить одного, и нужно помочь. Под нашим натиском водитель автобуса сдался, я быстро запрыгнул в салон и растворился в задней его части.
Свободных мест действительно не было, поэтому я уселся на ступеньки у второй двери в центре автобуса. Рядом со мной оказался кран с холодной водой, и я принялся жадно пить, парень рядом заметил это и предложил мне свой сок. Другие иранцы, заметив, что я иностранец, стали предлагать мне свои пайки с печеньем. Минут через десять мы уже сдружились, я отдал им слушать свой плеер с музыкой, а мне стали поочередно уступать место, объясняя, что сами сядут на ступеньки вместо меня. Через час была остановка в крупном городе, и большинство пассажиров покинуло автобус. Я сел в кресло, достал из рюкзака подаренный мне в Исфахане белый шарф в черную клетку, как у арабов, свернул его и положил под голову, этим шарфом я вызвал серьезное замешательство среди своих новых друзей.
— Эй, приятель, ты поддерживаешь правительство? – на английском спросил меня кто-то из пассажиров.
— Нет, я обычный турист. А этот шарф мне подарили, — ответил я.
В беседу подключился водитель автобуса, который проходил мимо:
— Так ты не из Басси́дж?
— Да, нет, совсем нет, это просто подарок, — еще раз повторил я.
— Ты знаешь, «Басси́дж» – очень нехорошие люди. Шарф как у тебя носит наш религиозный лидер Хаменеи́ и члены организации «Басси́дж», которые следят за соблюдением законов революции, но на самом деле они часто провоцируют людей и арестовывают. По закону они не подчиняются полиции, а напрямую Хаменеи́, и много чего нехорошего сделали.
Я успокоил своих друзей и попытался тут же отдать им этот шарф. От такого подарка они отказались, но заметно повеселели. Водитель спросил, где я планировал остановиться в Бенде́ре, я ответил, что меня встретят.
— Если негде ночевать или нужна будет помощь, обращайся, — предложил он.
Я расслабился и лёг отдыхать, сказочно застопленный автобус вёз меня в Бенде́р-Абба́с. Но скоро я проснулся от того, что очень хотел пить, мой лоб покрылся испариной, а окна вокруг запотели. «Кондиционер у них сломался, что ли? — подумал я, — Все-таки, это странный автобус, обычно в салоне холодно, а здесь – жарко и даже душно. Нельзя же так мучить людей!». Я постарался снова заснуть, но это у меня не получилось, капельки пота стекали по лицу. Вода в автобусе закончилась, измученный жаждой и жарой, я погрузился в беспокойную дремоту. Меня разбудил водитель:
— Банда́р (Бенде́р Аббас), — сообщил он мне.
Открыв глаза, я посмотрел на свою одежду, она вся промокла от пота, голова соображала плохо. Помню, что датчик в автобусе показывал на английском: 7 сентября, время – половина первого ночи, температура за бортом +32С. Открылись двери автобуса, и я быстро спустился по ступенькам, мечтая поскорей выйти из автобуса. И вот я сделал первый шаг на улицу, чтобы насладиться свежим воздухом... Сложно передать, что я почувствовал в тот момент. Мне хотелось закричать и попроситься обратно в автобус. Я почувствовал, что меня вместе с одеждой окунули в горячую воду, пот полился градом по лицу и шее, по груди, животу и спине, по ногам стекали ручейки воды. Я вглядывался в дымку и буквально не знал, что делать. Спасение пришло в виде новенькой машины «Иран Кходро» с кондиционером и веселого паренька по имени Илья́д.
Бенде́р Абба́с
Илья́д привёз меня домой, где нас встретили его брат Даниель и родители. Видя мое испуганное выражение лица, они сразу поняли, какое впечатление произвел на меня их город. Действительно, Бенде́р Абба́с, чаще его называют просто Бенде́р (фарси Банда́р), запомнился мне невыносимой влажной жарой. Через несколько минут пребывания в тени я начинал потеть, при этом в первый раз в жизни я испытал на себе, что значит, когда потеет всё тело одновременно: лицо, живот и спина, ноги и руки, в такие моменты хочется телепортироваться прочь из этого города. Но как ни странно, высохшая на балконе за полчаса одежда не пахнет потом. Мне кажется, это связано с тем, что вода конденсируется на теле из-за высокой влажности и разницы температур, а само тело потеет не так сильно.
Из-за жары наш ритм жизни сильно сместился к вечеру. Чаще всего мы просыпались около двух часов дня, а затем как сонные мухи шли в душ и на кухню завтракать. Молодежная жизнь в этом городе жизнь начиналась в шесть часов вечера. Тогда мы отправлялись в кафе, где курили кальян (несколько раз в день, каждый день, так что даже пришлось от него отказываться), кушали пиццу и фала́фель в лаваше.
Справка. Фала́фель — арабское блюдо, представляющее собой жареные во фритюре шарики из измельченного нута, приправленные пряностями. В городах Персидского залива и многих арабских странах его подают как фаст-фуд — в лепешке, начиненной овощами.
Бенде́р – небольшой город, поэтому все друг друга хорошо знают и по привычке ходят в одни и те же понравившиеся заведения. Поэтому каждый вечер мы встречались сразу со всеми знакомыми в одном и том же кафе, коронным блюдом вечера было мороженое (бастани́) и кальян. Там же я познакомился с девушкой Фарзанэ, которую позже навещал в Ширазе. Иногда мы собирались дома, рассказывали друг другу анекдоты, смешные истории, играли в игру «Угадай Слово (Крокодил)» – когда нужно показывать слово жестами, чтобы зрители его отгадали. Я загадал «Беларусь», но попросил ведущего не показывать на меня, и участникам пришлось долго его отгадывать. Для того, чтобы развеять стереотип о том, что мужчина не умеет готовить, я испёк для гостей яблочную шарлотку.
В городах Персидского залива Вы увидите женщин, которые носят на лице маску в виде клюва, которая называется бурка́. Здесь также распространена зажигательная музыка «бандари́», при звуках которой мои иранские друзья, включая водителя, начинали так плясать в машине, что она раскачивалась из стороны в стороны.
Музыка «бандари́». Sandy — Mashalla: sanyok-belarus.narod.ru. Маша́ллах, также машалла (араб. «так захотел Бог», «на то была Божья воля») — арабское ритуальное молитвенное восклицание, часто используемое как знак изумления, радости, хвалы и благодарности Богу, обычно произносится сразу после получения добрых новостей. В русской культуре примерно соответствует фразе «Слава Богу!» или похвале типа «Молодец!»
Морской рынок Бенде́р Абба́са
Самым интересным для меня было попасть на рынок, куда рыбаки привозили морской улов. На рыбном рынке меня с большой неохотой сопровождал Илья́д, запах там был не намного лучше, чем в мясном павильоне, а из-за жары и влажности приходилось постоянно держать себя в руках, чтобы не стало плохо. Здесь продавали тунец по цене $16 за рыбу весом около 8 кг, либо филе рыбы по цене $4/кг. На соседнем лотке можно было купить креветки различных размеров от средних до огромных по цене $4-6. За дополнительную плату $2/кг их очищали от панциря.
Я хотел купить филе тунца, но Ильяд отговорил меня, потому что отец уже купил продукты на вечер. Как оказалось, рыбу они кушали очень редко, поэтому её попробовать мне не удалось. В итоге я купил консервированный тунец за $3 (есть дешевле и дороже, цена зависит от качества тунца). Консерву меня заставили кипять несколько минут, объяснив это тем, что в одной банке из миллиона может содержаться бактерия, способная убить человека.
Загадочное слово.
Дома у Ильяда я вышел в Скайп и написал сообщение своему другу Владимиру, который жил в Норвегии и учился в университете. Поскольку вместе с ним учились иранцы, он даже обещал поговорить со мной на фарси.
— Салам, — написал я
— Салам, — ответил Владимир.
— Четори́? Кху́б и? (Как дела? Хорошо?)
Это выражение означает «как дела? хорошо?» и является аналогом американской фразы «хау ду ю ду» (как дела). Так часто спрашивают при встрече, но поскольку никого не волнует ответ, нужно просто сказать: «Ме́рси. Кхуба́м» (спасибо, хорошо).
— Кос кеша́м, — вдруг ответил мой друг.
Эту фразу ему, видимо, подсказал иранец. Мне было известно, что «ам» – сокращение от глагола «хаста́м» (быть), когда говорят в смысле «я – есть». Но что такое «кос кеш» я не знал, поэтому попросил Илья́да перевести. Но вместо нормальной реакции и адекватного перевода он разразился хохотом и буквально укатился под стол. Как немного нужно, чтобы рассмешить иранца – «кос кешам» и всё, уже смешно. Когда Ильяд закончил свой истерический смех, он с серьезным видом заявил, что слово плохое и употреблять его не стоит, поэтому его перевод он мне не скажет. Однако я решил не расстраиваться, что не смог пополнить свой словарный запас. «Если слово плохое, — подумал я, — то я обязательно услышу его еще раз, и тогда непременно запишу и выучу».
Не мешайте водку с пиццей, водку нужно пить с водкой.
Несмотря на невыносимую жару, жизнь в городе продолжалась. Через день я по-прежнему ходил в тренажерный зал, в котором познакомился со многими парнями, которые хорошо разговаривали на английском. Однажды один из них подошёл ко мне и сказал:
— К нам приехал гость из России, в честь него мои друзья делают вечеринку, ты также наш гость, и мы тебя приглашаем. Скучно не будет, только не пей много, а то мои друзья натренированные в этом деле.
— Конечно, пойду! Не волнуйся за меня, я не пью, – ответил я.
Как я уже успел заметить, иранцы совсем не умеют пить. Они в трезвом состоянии иногда так танцуют и поют, что страшно подумать, что с ними будет, если они выпьют. Гостем из России оказался мой тёзка, молодой парень Алекс. Так у нас сформировалось две команды: Иран с двумя натренированными парнями и Россия – с одним натренированным и одним непьющим. Можно сказать, что в тот раз иранцы нас перепили. Впрочем, обо всем по порядку.
Поздно вечером мы пришли в гости и принесли с собой пиццу (об этом блюде я уже рассказывал, итальянцы плачут). Хозяин дома радостно встретил нас и показал бутылку водки емкость 1 литр. На ней было написано: «Немирофф, сделано в Англии». Нас было четыре человека, и один не пил, значит, на троих должно было хватить. Но я ошибался, в действительности одной бутылки оказалось мало. Виной тому было огромное количество тостов: «За вас! За Гостей! За ваших родителей! За мир во всем мире!» После этого мы стали обниматься, иранец сказал нам:
— Вы мои братья, оставайтесь у меня дома, живите сколько хотите.
А мы ему ответили:
— Нет, это ты наш брат, приезжай в Россию, будешь у нас жить.
Затем мы говорили друг другу множество комплиментов, подтверждая, что все мы братья: мусульмане, христиане, белорусы, русские, иранцы. Алекс произнес красивый тост: «За то, чтобы мы могли путешествовать, и в своих путешествиях встречали верных друзей!»
— Саломати́! (Будем!)– сказал иранец и, выпив до дна, завел разговор про девушек.
Я рассказал о том, что путешествую один, и у меня нет девушки.
– А твой друг Оми́д разве не мог тебя с девушкой познакомить? — спросил иранец.
Оми́д, который рядом с нами, растерянно пожал плечами.
— Да, это не твоя вина, – обращаясь ко мне, продолжил мой новый брат, — это не твоя вина. Виноват кто? А виноват он, – и пальцем ткнул в Омида, — я тебе скажу, как решить твою проблему. Тебе просто нужен другой «кос кеш», а этот не справляется со своими обязанностями. Он повернулся к Омиду и обратился к нему:
-Ты не справляешься со своими обязанностями, ты плохой «кос кеш».
Я опять услышал слово, которое ранее Ильяд назвал нехорошим. Оказалось, «кос кешам» переводится как «я — сутенёр», и поскольку официально считается, что в Иране нет любви за деньги, то слово признано нехорошим. К этому времени была выпита первая бутылка, и мы ждали прихода еще одного человека. Как и следовало предположить, новый гость принёс еще одну бутылку «Немирофф». Алекс тяжело дышал и встал, чтобы прогуляться, но так как все это время мы сидели на полу, то ноги его не слушались, и он, прислоняясь к стене, медленно вышел на улицу, оставив дверь открытой, помещение окутала жара. Мы отправились звать его в дом под кондиционер. Выйдя на улицу, мы очень удивились, увидев, что Алекс залез на высокий забор, огораживающий дом, и теперь сидит на нём, свесив ноги в сторону проезжей части. Как он рассказал позже, ему было плохо видно улицу, поэтому он решил залезть наверх, откуда открывался красивый вид на пальмы и проезжающие по дороге машины.
— Эй, Алекс, ты чего там делаешь? Давай слезай! – оборвал его созерцания иранец.
— Я с вами пить больше не буду, вы пьете больше русских. Я спать пойду, — ответил Алекс, слез забора и отправился в комнату.
Как мне рассказали, на следующий день он чувствовал себя хорошо, но для равновесия все-таки продолжал держаться за стену. Наверное, крепкая водка попалась.
Примечание. Употребление спиртных напитков в Иране является уголовным преступлением (при повторном аресте вплоть до смертной казни). Все имена в рассказе вымышленные. Автор являлся сторонним наблюдателем и не нарушал закон.
Как я менял деньги и продлевал визу. Бюрократия по-ирански.
Я зашёл в Национальный Банк (Ба́нк э Мелли́), чтобы обменять последние $100, не зная о том, что рыночный курс отличался от официального почти на 25%. В банке за $100 можно было получить 1,000,000 риалов, а на рынке 1,240,000 риалов.
К окошку обмена валют стояла длинная очередь людей, поскольку здесь же оплачивали счета, получали и меняли деньги. Каждый раз, чтобы сделать какую-нибудь операцию, служащий банка брал у клиента ворох заполненных бумаг, отходил от окошка и, было видно через стекло, направлялся к своему столу. Это был не просто стол, а полноценный офис, на нем размещались: ручки, степлеры, папки, несколько стопок заполненных бумаг, различные печати, а также огромные пачки иранских денег: тут красненьки, там синенькие, здесь зелененькие. У стола служащий не спеша раскладывал бумаги, ставил несколько печатей, заполнял бланки, расписывался, доставал либо докладывал в нужную пачку деньги, а затем мерными шагами, не торопясь, возвращался к окошку. Я спокойно дожидался своей очереди, хотя глядя на все его манипуляции, было понятно, что пройдёт не меньше получаса, пока подойдет моя очередь.
Но иранцы, узнав во мне иностранца, расступились, вежливо пропуская вперед.
— Кхе́йли мотшаке́ррам, — сказал я, протиснулся к служащему, показал ему $100 и произнес, — панджа́ доллар, риа́л (пятьдесят долларов, риалы).
Кассир попросил подождать. Он вернулся к своему столу, открыл шкафчик и стал искать доллары. Однако валюты не нашел и сообщил мне, что не может дать сдачу, а лишь обменять всё. Но мне хотелось оставить $50 на непредвиденные расходы, поэтому на выходе из здания я стал изучать карту города, чтобы поехать в другой банк. Меня окликнул мужчина, который садился в мотоцикл
— Банк э Теджара́т? («Бизнес Банк») – произнёс он, пригласив проехать с ним.
— Чанд пуль мише́? (сколько денег обойдется)? – спросил я.
— Пуль нэ́михам (денег не хочу) – ответил иранец.
— Кхейли мамнун (большое спасибо), – поблагодарил я, похлопал его по плечу и сел в мотоцикл.
Уже через пять минут я был в «Банке Теджара́т», смирившись с мыслью, что снова увижу длинную очередь.
– Сэр, если Вы хотите обменять деньги, вам нужно пройти на второй этаж, следуйте за мной, я покажу Вам дорогу, – на английском обратился ко мне служащий у входа.
В помещении банка мы прошли в дверь мимо окошка с очередью, таким образом, я оказался на служебной территории среди столиков с кипами бумаг и печатей, пачками разноцветных денег и бегающими клерками. Меня подвели к какому-то столику, за которым сидел служащий банка, я показал ему $100.
— Сдачи не будет, – ответил он.
Теперь я уже был согласен обменять всю сумму, лишь бы только сделать это поскорей. Работник забрал у меня деньги, а со стола — несколько бланков, и, весело размахивая стодолларовой купюрой, отправился на второй этаж. Сначала мы зашли в общий кабинет, где нужно было поставить две печати. Выглядело это так: он подходил к своему коллеге, который был занят написанием чего-то важного, извинялся, что отвлекает и просил поставить штамп. Коллега брал бумагу и, внимательно ознакомившись с документом, ставил печать, затем мы шли к другому столу и просили нового клерка поставить печать, тот, ознакомившись с содержанием бумаги, заверял её своей печатью. Собрав две печати и подписи, мы вернулись на первый этаж, где мой служащий поставил третью печать и сказал идти в окошко получать деньги. На обмен денег в банке я потратил всего час. Я думал: «Интересно, сколько времени мне понадобится завтра, чтобы продлить иранскую визу?»
Иммиграционный центр был закрыт по случаю какого-то праздника, и поскольку срок визы истекал через два дня, мы поехали в полицейский участок, который с трудом отыскали, изрядно покатавшись по городу. Пройдя через КПП, мы заблудились и стали спрашивать дорогу, в итоге в офис нас привели афганцы, которые переехали жить в Иран, и часто бывали здесь по визовым вопросам. Нужный начальник отсутствовал, и мы остались ждать его в коридоре. Афганцы с любопытством разглядывали меня, а я – их. Познакомившись, я узнал, что они приехали из Кандагара и работают в Бенде́р Абба́се, в то время как брат и родители остались жить в Афганистане. Я открыл разговорник и нашёл перевод слова «опасный» на фарси – кхатарна́к.
— Кандаха́р кхатарна́к э? Талибан? (в Кандагаре опасно, талибан), – спросил я.
— На, Кандаха́р кхатарна́к ни́ст (нет, в Кандагаре не опасно), — ответил афганец и добавил что-то вроде: «В городе нет Талибана – опасно за городом, но там живет мой брат, и я могу дать его телефон. Если захочешь приехать, позвони ему». Он оставил мне телефон, и мы пожали друг другу руки.
Начальник вернулся с обеда и объяснил, какие документы принести для продления визы и в каком банке оплачивать госпошлину, а также дал две двуязычные анкеты (фарси и английский). Свою часть на английском я быстро заполнил сам, но офицеру было лень заполнять на фарси, поэтому он сказал Ильяду, чтобы тот заполнил анкеты сам. Помню, что Ильяд не мог перевести слово «экономист», вопрос о профессии в анкете. Я заметил, что если спросить у молодого человека в Беларуси об его образовании, он ответит «экономист» или «юрист», но если спросить у иранца, он ответит «архитектор» или «инженер».
Для оплаты госпошлины, нужно было ехать в определенный банк, который находился в другой части города. В путеводителе «Ло́унли Плэ́нит» написано: «придите в банк, скажите «виза», заплатите деньги, и всё остальное сделают за вас». Наверное, так оно и будет, если в банк придёт одинокий иностранец, но у меня всё получилось иначе. Увидев рядом со мной иранца, работник банка дал ему три бланка и сказал заполнять самостоятельно. Поэтому Илья́ду пришлось заполнять формы за меня и за банковского работника, вписывая реквизиты, адреса, фамилии и прочее, всё в трёх экземплярах — для клиента банка, служащего и его начальника. Оплатив, мы отправились искать офис, в котором можно было сделать ксерокопию всех страниц паспорта. Когда всё было сделано, мы вернулись в полицейский участок. Офицер спросил меня, где я остановился, я ответил, что приехал недавно и прочитал адрес недорогой гостиницы из ЛП.
– А это кто? – спросил он, показывая на Ильяда.
– Это мой переводчик, — объяснил я и попросил продлить визу на 30 дней, максимально возможный срок.
Офицер передал нам прошитую папку с моими анкетами и фотографиями, и сказал идти во второе здание напротив. Там тоже сидел служащий, он открыл папку, прочитал анкету, и, заверив документы своей печатью, велел нам идти в третье здание к самому главному начальнику. Его пришлось дожидаться, но в целом всё прошло гладко, он поставил большую печать и вернул нас в первое здание. Мы отдали папку офицеру, к которому приходили в самом начале, тот кивнул и попросил придти через два часа. Чтобы не мучиться на жаре, мы остались ждать в коридоре.
К обеду мы зашли за документами.
— Мотардже́м (переводчик) – позвал офицер моего друга.
Ильяд зашел в кабинет, и они что-то обсудили.
— Он просит дать ему десять тысяч, — перевёл Ильяд, показывая на начальника.
— Десять тысяч томанов? – переспросил я и подумал про себя, — ничего себе, десять долларов за то, что он должен был бесплатно сделать.
— Нет, риалов, он так сказал, – ответил Ильяд.
Значит, за ускорение нужно было доплатить всего один доллар. Я с радостью передал офицеру деньги, а он мне – паспорт с визой, продленной на тридцать дней. Вот так просто и легко, потратив всего день, я обменял деньги и продлил визу.
Автор: Козловский Александр.
Книга: "Незабываемый Иран". 159 дней автостопом.
