Я бы продолжил, с вашего позволения, тему «вечеров». Во- первых, вечер – это просто красиво. Потом, окружающий мир, с заходом солнца становится таинственным, не предсказуемым, а порой и страшным. Наше воображение дорисовывает рога и копыта котенку, притаившемуся в кустах темной аллеи, и испуганно сверкающего зеленными бесовскими глазами. И еще вечерами…вообщем, хватит, уже преамбул, «ближе к телу», — как говорил Ги де Мопассан. А тело, т. е. дело, было так.
В конце июня, в один из постиванокупаловских вечеров судьба забросила меня на площадь Испании, что находится на пересечении нескольких центральных улиц Барселоны. Каждый вечер сюда стекаются люди разных национальностей и конфессий, чтобы увидеть грандиозное шоу: «магические фонтаны Монтжуика», расположенные перед Палау Насьональ (Palau Nacional). В тот памятный вечер все было как обычно: чинно, масштабно и красиво. Только (между нами, говоря) не тронуло оно меня до глубины сердца, как, например, в Севильи ежевечернее шоу на площади Пласа де ла Вирхен де лос Рейе, где звучала музыка Баха, Моцарта, Бетховена на библейские рождественские темы. Помню, как стоял я, будто завороженный, смотрел на разноцветные мелькания на стене старинного (кажется, построенного в 15 веке)здания Муниципалитета и слушал, перестав дышать МУЗЫКУ. Когда я оглянулся вокруг, то увидел, что слезы стоят в глазах не только у меня. Вспомните музыку в фильме Тарковского «Зеркало», и, вы поймете меня.
Впрочем, меня опять уносит в сторону. Итак: Барселона, вечер, фонтан, непонятно откуда взявшийся я, с фотоаппаратом наперевес, с одной стороны, и вавилонское столпотворение – с другой. Меня, почему то потянуло в эпицентр событий и я стал пробираться между мирно сидящими любителями зрелищных мероприятий, издававших монотонный пчелиный гул. И вот я шел счастливый до самозабвения, с блаженной улыбкой Августина на устах, не подозревающий, что через несколько секунд случится катастрофа. Да и откуда я мог это знать, когда все вокруг дышало праздником и счастьем. Солнце на прощание окрасило в розоватый цвет купол Национального Дворца, тени становились гуще, и разноязыкий говор, паривший над площадью, успел настояться как терпкое сицилийское вино. За мгновение до катастрофы, я увидел некрасивое лицо той несчастной отроковицы. Впрочем, корректнее будет употребить эвфемизм: девушка, с неправильными чертами лица, потому, как и сам я далеко не Аполлон Бельведерский. Она сидела, рассеянно поглядывая по сторонам, опершись рукой, той самой, злополучной рукой об бордюр. Вечер принес собой свежесть, и легкий ветерок ласково трепал ее жидкие волосы. Вы заметили, — я все боюсь перейти к самому главному, что случилось в тот памятный вечер? А придется. Взялся за гуж…
Ладно, на чем мы остановились? Ах, да, рука. Вот рука была, как раз таки, самой правильной формы, достойной резца и кисти художника. Золотое сечение соблюдено в этой изящной ручке, и выглядит насмешкой Создателя, пожелавшего усилить впечатление на игре контрастов. Короче, я наступил с размаху на эту самую божественную ручку! Мне трудно описывать , что было потом. Помню только страшный нечеловеческий вопль, перекрывший теплый дружелюбный гомон площади. Помню короткие хлесткие, как татарские нагайки слова несчастной, музыкально слившиеся с воплем в одной тональности.
Как, вы уже догадались, девушка, с неправильными чертами, как и радистка Кэт, во время родов, изъяснялась на языке Тургенева, который спасал его, как мы знаем,» во дни тягостных раздумий…» В этом вопле, крике души слилась вся боль и страдания женщины перед грубостью и жестокостью этого мира, которую олицетворял на тот момент я. И поступил я , как большинство мужчин, — спустился вниз, перешел дорогу , достал штатив и стал снимать Магический Фонтан.
