… Теплая январская ночь. Тонкая колыбелька месяца появляется то там то тут и в итоге непривычно повисла лодочкой над головой. Сижу на террасе, вслушиваясь в гул проходящего неподалеку шоссе, и жду, когда запоет мулла. Жду, когда остановится мир. А где-то с другого края ему завторит другой, потом — третий. Их голоса вроде диссонируют друг с другом, но в этой нестройной песне постепенно начинаешь слышать слаженность и красоту замысловатого мотива… Как порой не хватает – дома, в снегах — этой жалобной монотонной речитации, без тени напряжения, грустной и надмирной, — и кажется – вся пустыня на горизонте вслушивается в этих непонятные звуки…
У входа в мечеть.
… Пустыня здесь особая. Вглядываешься — все вокруг – и стройная башенка минарета, и прижимающиеся к земле глинобитные домики, — несут в себе этот красноватый оттенок ее песков, как бы из уважения, стремясь, ничем внешне не выделяться, что ли извиняясь перед своими прототипами-барханами…
Интерьер Коптской Церкви.
Привстав причудливыми формами восточной архитектуры из своего прообраза, город подставил свое молодое и беззащитное лицо ветру пустыни, ее особому посланнику, несущему ее дух, меняющему ее форму. Нигде на земле нет такого ветра, как здесь. Он не резок, но тверд, не холоден, и бодрящ. Он как будто разговаривает с тобой, не только вдыхая силу, но и нашептывая забытые тайны, из которых сплетена твоя душа…
Наводнение в Хургаде.
… Вечером пошел дождь. Бедуин окинул меня испуганным взглядом, зловещим — сверкнув, подобно нильскому крокодилу, зелеными, широко посаженными глазами на выжженном солнцем лице. Дождя тут не было четырнадцать лет…
… В мечеть меня не пустили. Сколько я не пытался объяснить, что мой Учитель – второй из пророков Корана, на настоятеля это не подействовало. Да и по-арабски я не говорю.
Теплая январская ночь.
Зато неожиданным сюрпризом было встретить праздник Крещения под звон медных тарелочек в древней первохристианской церкви коптов, с простым малярством на стенах, отсутствием иконостаса и с древнеиудейской завесой посреди, за которой все, что ни происходит, показывают сидящим раздельно мужчинам и женщинам на развешенных телевизорах.
Долина среднего нила.
Атмосфера сельской богадельни. Наивная и простая вера, как и просил ее скромный Основатель, вызывает умиление. Я вспомнил, как за две недели до этого, в Рождественскую ночь, нас с другом, странников, помпезно принимали в Почаевской Лавре – выделили прекрасные апартаменты с золочеными иконами на стенах. Кругом благолепие; ночью, чтобы выбраться поснимать обледенелые деревья на фоне заснеженных куполов, пришлось через забор прошмыгнуть мимо казачьей варты, а бдящего монаха усыпить забытой в машине Псалтирью. Глянул бы он, этот во всем правильный монах, на этот дивный полуподвальный храмик в центре Африки – уверен, презрительно отвернувшись, отметил бы, что все, что здесь происходит — недействительно.
Извозчик в Карнаке.
И оказался бы прав. Весь мир, с его колокольни, лавроцентричен – его святыня поставлена пупом во вселенной, и от важности сопричастности к этому центру, куда тысячами стекаются паломники – часто инерционно – он порой не знает, как себя вести.
И только попав сюда, на другой материк, понимаешь, что, оказывается, и в маленькой коптской церквушке, где за чадрой спрятаны лица, а глаза всегда сужены от непрекращающегося ветра, также происходят Таинства…
прохожий.
По преданию, первохристианские очаги в Африке возникли во время бегства Св. Семейства от царя Ирода. Здесь Сын плотника провел детство. Здесь жили первые монахи, такие как Антоний Великий. Вторую волну благовестия принес апостол Марк. Христианство охватило всю страну. Потом пришел ислам – он предложил народу отказаться от христианского вероисповедания в обмен на освобождение от налогов.
Дитя пустыни.
И большинство предало, променяв божественного Иисуса (копты, как и армяне – монофизиты, не признают человеческую составляющую природы Христа, но только божественную — прим. автора) на вполне реального, демократического, «своего» Ису…
...И только барханы медленно перемещаются с места на место...
… Вспоминаю услышанную в детстве известную сказку Сельмы Лагерлеф, когда маленький Иешуа лепил из глины со сверстниками птичек. Все так делали – игра есть игра.
Только его птички ожили и улетели…
