У Фаруха был младший брат Хуршед. Он женился полтора года назад на самой красивой, по моему мнению, девушке кишлака. Не знаю, как для кого, но для меня она была эталоном восточной красоты. Как ее звали, я не помню, если честно. Мы вообще почти никогда не общались, потому что она не знала русского. За пять недель до моего приезда она родила дочку. Ее даже не назвали еще никак, просто звали "дочка". Девочка заболела дизентерией еще в роддоме, и выписали ее из роддома больную. Лечить детей там не было принято, потому что считали "Аллах дал, Аллах взял", и если ребенок умирал, то значит, так тому и быть. Девочка очень страдала, потому что у нее болел живот, было обезвоживание и прочие очень нехорошие симптомы болезни. Я предлагала ее полечить, потому что привезла нехилую аптеку с собой, но родители категорически отказались это делать, причем с каким-то паническим страхом перед Аллахом. Объяснили, что если я буду лечить, Аллах накажет их.
Девочка умерла, не дожив до полутора месяцев. Просто истощилась, стала легкой и прозрачной. Было очень жалко ее, но ничего поделать я не могла. Вообще, как мне сказали, две трети детей не доживают даже до года в тех краях. Остаются только те, кому Аллах позволил жить, а на медицинском языке — сильнейшие, кто смог выжить в условиях грязи и кучи инфекций.
Умерла она ночью. Утром ее похоронили, а вечером устроили "пир", пригласили соседей и почетных людей кишлака, приготовили плов. На поминки (как принято в России) это не было похоже — все веселились. Я решила не спрашивать об этом, поэтому так и не знаю до сих пор, чему было радоваться, когда умерла от тяжелой болезни маленькая дочка.
За кишлаком ближе к горам была дорога, по которой ездили машины в Афган и Узбекистан. Рядом с дорогой был арык с питьевой водой. Такой не просто арык, а большой колодец. Для приготовления пищи женщины ходили на тот арык, а для технических нужд (стирка, уборка, вода для скота) на арык в конце улицы, он был ближе, но вода там была не такая чистая.
Пятнадцатилетняя девушка соседей с моей улицы пошла на арык к дороге. В то время там проезжали какие-то люди, очевидно, незнакомые с местными обычаями. А по обычаю незамужняя девушка не может говорить с чужими мужчинами, даже глаз поднять не может, посмотреть на них. Она должна была молча набрать воды и уйти, но почему-то она им ответила на их приветствие. Мужчины пошутили, пообщались с ней, набрали воды и уехали. А кто-то все это увидел. И не просто увидел, а побежал к отцу той девушки и все ему рассказал. Когда девушка с полными ведрами воды вернулсь домой, отец стоял в распахнутых воротах с ружьем. Он позволил ей поставить ведра во двор, но ее саму не впустил. Он был в гневе — ведь она опозорила свою семью, свой род! Собирались люди, а он гневно говорил девушке, как гадко и позорно она поступила. Суд был недолгим. Отец сам осудил девушку по законам их мира, сам ее и застрелил. Я там не была, только услышала звук выстрела, а потом Аяз рассказал мне эту историю. Было очень жаль — неужели "честь семьи" может оказаться запятнанной только потому, что девушка ответила на пару вопросов каких-то незнакомых мужчин? Но нет, нам с нашим европейским менталитетом этого просто не понять...
***
Однажды зашел разговор о собаках. Кто-то рассказал, что в соседнем кишлаке была салюки, персидская борзая. Но потом ее увезли куда-то на юг, потому что она в том кишлаке передушила всех курей.
Как выяснилось, эта собака была никому не нужна, потому что охотников там не было, а домашнюю птицу она уничтожала знатно. И мне предложили ее забрать. На то время у меня были две псовых борзых, рабочих. Я охотилась с ними в Кемеровской области с еще одним дадькой и его тремя собаками. И я решила взять эту псину, раз она такая охотница. Да и интересно было, сработается ли салюки с псовыми.
Мы поехали в тот кишлак, встав на следующий день в пять утра. У Фаруха был ЗИЛ-130, отлично сохранившийся голубой монстр, громко рычащий и способный подниматься на почти вертикальные стены. Фарух залез в кабину, а мы с Аязом забрались в кузов. Аяз накидал туда немного сена и с десяток одеял, все это покрыв самотканой верблюжей кошмой. Мы взяли еды, питья и отправились в путешествие. Когда мы приехали в тот кишлак, нам сказали, что собака была отвезена еще дальше на юг. Мы поехали на юг. Потом нам сказали, что она отправилась еще дальше на юг, мы двинулись за ней туда.
Я думала, что моя голова открутится или глаза ослепнут, потому что такой невероятной красоты я никогда в жизни не видела. Я стояла, держась за борт, и вертела головой по сторонам. Мы ехали через горный перевал, и это было так красиво!!! Потом мы вырулили к горной реке и остановились на привал. Мне было неудобно, что из-за моей блажи два человека по жаре едут куда-то в неизвестном направлении. Но они успокоили меня, что у них тут тоже дела найдутся, и что заодно они встретятся с их родственниками, живущими на севере Афганистана. А то, дескать, все никак не соберутся их навестить. А тут вот и повод нашелся. На севере АФГАНИСТАНА??? Мы в Афгане??? Нет, как оказалось, мы пока еще в Таджикистане, но впереди будет река Пяндж, а потом дальше — Афган. Собаку увезли именно туда.
Никаких границ я так и не видела. Никакой охраны, полосатых столбов, вспаханной полосы, пограничников с собаками и т.п. Ехали-ехали, и вот он — Афганистан. Те же горы, та же река. Какой-то дед пасет отару неподалеку. Пацаны на великах едут, остановились, посмотрели на машину, что-то покричали Фаруху и помахали рукой. Аяз помахал им тоже, крикнул что-то в ответ. Потом перевел мне их вопрос — "не невесту ли вы везете на продажу в наше селение?" К тому времени я уже привыкла, что меня постоянно намереваются купить, и уже не удивлялась. Посмеялась только, а потом показала парнишкам язык. Они были в шоке. Да, действительно, вряд ли такая невоспитанная девушка найдет себе жениха в приличном селении...
Вечером мы прибыли к месту назначения. К сожалению, собака не дожила до нашего приезда всего несколько дней — ее пристрелили, потому что дальше передавать этот "вымпел-куреубийцу" было уже некуда, проще было пристрелить. Я погоревала, но с другой стороны, испытала некоторое облегчение, потому что уже давно передумала брать эту собаку. Ведь мне ее нужно было перевозить в двух самолетах с пересадкой, оформлять документы и т.п. Конечно, Фарух все оплатит, но эта бумажная волокита меня несколько угнетала.
Заночевали мы в Афганской деревне у родственников соседей Фаруха. Утром мы позавтракали (если это можно было назвать завтраком, а не праздничным пиром) и поехали в другой кишлак к родственникам уже самого Фаруха. Там отобедали. Я побродила по табуну красавцев-карабаиров, а Фарух долго и серьезно решал какие-то их родовые вопросы. Аяз, разумеется, не отходил от меня ни на шаг.
Поздно ночью мы вернулись домой. Я уже спала на одеялах, укрывшись кошмой. Уморило от впечатлений и красоты, которой в таком количестве я еще никогда не видела. Аяз тоже спал, завернувшись в пару одеял, как в кокон. Фарух посигналил апе, чтобы она открыла ворота, и от сигнала мы проснулись. Ну т.е. не то, чтоб проснулись, но смогли на автопилоте спуститься с кузова и разойтись по комнатам. Апа встретила меня с красивым кожаным ошейником в руках. Молча удивленно посмотрела на меня, растерявшись, что я без собаки. Я развела руками, жестами объяснив ей, что собаку мы не привезли. И побрела досыпать до утра...
