Учкурган.
Словно время остановилось…
Словно что-то придумал Маг…
Словно чудо вдруг совершилось…
Вот — базар! Вот – Нарын! Хозмаг…
Вот опять я иду счастливый,
И весь Мир для меня одного!
И Даниль, как всегда, шутливо
Мне грозит кулаком: «О-го! Го!»
Боже мой! Где родные дуалы?!
Где ты, сказочный дастархан?!
Можно, я прикоснусь к пиале,
Как к душе твоей, УЧКУРГАН…
Слева от реки Нарын, за мостом, начинаются постройки, одноэтажные здания и тополя… Это – Учкурган.
Ясная солнечная погода – обычное состояние природы в этом уютном уголке. Глиняные дома – надёжное средство спасения от среднеазиатской жары, которая не оставляет ни малейшего шанса быть незагорелыми. Такими загорелыми мы и были: как ни прячься, а солнце всё равно тебя настигнет и обольёт добрыми лучами, заманивая в свои объятия. А люди здесь и не прячутся от солнца, во всяком случае так кажется. Спокойный, полный какого-то внутреннего обаяния и богатства ритм жизни присутствует во всём: в неторопливом течении Кызылраватского канала, в полёте стрекоз, порхающих от одной, высовывающейся из воды, травинки, к другой, в важном и величественном шествии опподдо (так зовут мужчин-аксакалов дети, окликая и обращаясь по какому-нибудь поводу).
Мост оборудован многочисленными шлюзами для забора воды и распределения её по каналам – Ферганского и Кызылраватского. Когда они закрываются, опускаясь впритык к железобетонному основанию, остаются небольшие щели, в которые струйкой сочится вода Нарына, и через прозрачное полотно воды, стекающей дальше, в сторону Уйчи, видно, как плавают бычки. Мы пробираемся с Данилем под мост, и он показывает мне, как надо их ловить:
— Видишь, — показывает он на рыбку, которую сразу и не заметишь: так сливается она с серо-зелёной поверхностью плиты. Осторожно, чтобы не упасть, так как дно очень скользкое, да и вода, хоть и по щиколотку, но уверенно и неотступно омывает босые ноги, я подхожу к нему. Худощавые, загоревшие до темно-коричневого цвета в одних трусах, мы совсем рядом с виляющим хвостом бычком. Даниль тихонько наклоняется. Темные почти до самых плеч кудрявые волосы падают на лицо, скрывая его выражение. Я поправил свои волосы, такие же длинные. Мы с Данилем были похожи друг на друга: и ростом, и причёской и даже несколько сутулой осанкой. А однажды, когда я, возвращаясь домой, проходя мимо окна нашего дома, постучал, пробарабанив, играючи, по стеклу, отец кликнул сестру: «Иди, вон, к тебе Замира в гости пришла!» На самом деле это был я: мои длинные волосы в сочетании с постоянной счастливой и беззаботной улыбкой, делали меня похожим на девчонку.
— Опа! – Даниль резким уверенным движением выхватил из воды рыбу, которая извивалась в его руках.
— Понял, как надо!- он довольный улыбается. Капельки воды блестят на его лице. Мне тоже захотелось поймать бычка. И мы, словно оказавшись в каком-то фантастическом мире с железобетонным потолком, мощными опорами и разнообразными механизмами шлюзов, продолжаем тихонько передвигаться по скользкому дну.
Когда шлюзы открыты, Нарын бурно и игриво вырывается большими пластами в воду, продолжая свой путь навстречу бескрайним хлопковым полям. Параллельно текут Ферганский и Кызылраватский каналы. Именно с ними Нарын делится щедро водой, когда шлюзы закрыты. Огибая яблоневый сад, который делает незаметным небольшое кладбище, утопающее в зарослях деревьев, Ферганский канал несёт свои воды раскалённой от солнечного зноя земле Учкурганского района, в кишлаки и огороды.
— Пошли на Кызылраватский, — предложил я Данилю. Обдумывать обычно не приходилось: детство – это такая пора, когда сказано – сделано!
— Давай с моста! – Даниль продолжил и разнообразил моё предложение. «С моста» — это значит – прыгнуть с моста над Кызылраватским каналом. Но не просто в тихую гавань, а в бурлящую и вспененную глыбу гигантских – до четырёх метров в диаметре шаровидных потоков Учкурганской горной речки. Этот водопад был своеобразным испытательным этапом наших ежедневных путешествий по окрестностям Учкургана и нашего бесстрашного бескрайнего детства…
— Давай. – согласился я. – Только трусы опять уплывут.
— Да, не уплывут. Вытяни резинку и свяжи её, затяни их. – объяснил Даниль. Вообще, Даниль слыл среди мальчишек, да и девчонок, самым сообразительным, а я – самым весёлым, смешным, так говорили одноклассники. Такой тандем умного и смешного вносил в нашу озорную мальчишескую жизнь неповторимый колорит чего-то естественного, прочного и надёжного, которое потом, во взрослой жизни, уже не встретится мне никогда…
Даниль умел красиво рисовать. Мы поражались, как быстро, двумя — тремя движениями карандашом на любом маленьком клочке бумаги он мог нарисовать профиль Ленина. Тогда это было под стать таланту – достичь рукой солнца.
Я так и сделал: теперь трусы не уплывут. Тем более, что после прыжка в эту бездну с моста, в полной темноте, в гуще бурлящей воды Нарын переворачивал нас, продолжая испытывать. Палящее Учкурганское солнце ещё сильнее заключало нас в объятия, как бы придавая сил и приговаривая: «Я с вами, мальчишки! Я вас жду здесь, над землёю!» То ли оттого, что стоять на асфальте было сравни с пляской на раскалённой сковороде, то ли потому что детство не оставляло ни малейшего шанса раздумывать и колебаться, мы без слов уверенно приготовились прыгать. Мгновение – и вот уже Даниль парит над бурлящей пеной Нарына.
— У-у-у…! – доносится откуда-то снизу, а фигура моего друга детства, словно уменьшаясь от расстояния – почти восемь метров – исчезает в вспененной, рычащей воде. Если сейчас меня спросили бы: «Прыгнешь?!», я бы бросился в воду…, но только с Данилем. Секунды кажутся целой жизнью… Только теперь я понимаю, что так оно и есть: мгновение детства – целая жизнь счастья. Наконец там, где вода, успокоившись после падения через шлюзы, остепенившись, обретает вид статный и важный, как человек на протяжении своего жизненного пути, через метров тридцать от этого водяного ада, появился Даниль.
— Давай! – крикнул он мне. Это совпало с моим полного детского азарта и решительности соприкосновением с живительной водой Нарына, который не сразу отпустил меня на поверхность. Холодное и какое-то таинственное царство горной воды встретило меня внутри многократным переворачиванием. С силой природы порой приходится безропотно соглашаться и, не сопротивляясь ей, уважая её могущество, оставаться самим собой. Всплыв на поверхность, я обнаружил, что мост, с которого мы прыгнули, вместе с его конструкциями для управления Нарыном и гигантским водоворотом, остался где-то далеко позади, а вода, превратившись в Кызылраватский канал, величаво и тихо, почти ласково несла меня к Данилю, давая возможность любоваться берегом, персиковым садом и ярким, словно смеющимся, солнцем.
— Не упали трусы?! – спросил Даниль вполне серьёзно, когда я догнал его, подплывая. Это для взрослых такой вопрос несёт в себе иронию, а в детстве всё – чисто и естественно, без подтекста. А я и забыл про них, и только после вопроса Даниля пощупал их под водой на себе.
— Неа. – уверенно ответил я, вытягиваясь из воды и встряхивая волосами, которые периодически, как и у Даниля, то падали на лицо, то кудрями опускались в воду…
Персики.
Оказавшись рядом, друг с другом, мы с Данилем, периодически смахивая стекающую струйками и опять набегающую на лицо воду, довольные плыли по течению. По берегам, справа и слева, растёт высокая трава, появляются то там, то тут кустарники с какими-то красненькими ягодками. Дыхание лета чувствуется во всём этом безбрежном мире.
— Смотри, сейчас поднырну и вынырну около вон того куста. – похвастался я и, собравшись с силами, как бы выпрыгивая из воды, набрав воздуха, ухожу под воду. Глаза не открываю, но чувствую, как темнеет, и я опускаюсь всё глубже и глубже. Стараюсь уйти вправо от направления течения канала. Плыть под водой становится труднее. Концентрируюсь, собираюсь всеми силами и резким движением руками и ногами, как плавником рыба, устремляюсь в полной темноте в предполагаемую сторону. Всё. Больше не могу. Начинаю выбираться сквозь толщу воды Кызылраватского канала на поверхность. Вытягивая и задерживая руки впереди, стараюсь нащупать берег. Вот правая рука наткнулась на заросли травы и корни камышей… Вокруг светлеет – значит почти вынырнул. Сдувая струйки воды и вытягивая лицо, набираю желанный воздух.
— Ха-ха-ха… — доносится голос Даниля. Оказывается, потеряв ориентир в подводном течении, я практически кружился рядом с ним, и потом просто меня понесло к берегу, а «маяк», к которому я должен был приплыть, спокойно пребывал совсем в другом месте.
Через канал натянут висячий мост. Сооружённый из уложенных досок на двух мощных металлических канатах снизу и двух, натянутых для поддерживания его сверху, выкрашенный в красный цвет, он виден с большого расстояния. Мост, соединявший два берега, утопающих в травах и полевых цветах, висит над спокойным течением Кызылраватской воды на расстоянии в самом центре канала около сорока сантиметров, не более. Проплыть под ним – так же требует сноровки и мужества, так как дощечки, уложенные полом, стянуты между собой брусками, через которые, словно гигантские зубы ящера, торчат многочисленные гвозди. Не рассчитай высоту своего нахождения на поверхности воды – и страшная трагедия неминуема. Это тоже был этап проверки на мужество. Общение с Кызылраватским каналом и начиналось и заканчивалось с испытания. Беззаботные мальчишки, мы как будто в миниатюре, сами того не ведая, играли в жизнь, полную неожиданностей, когда спокойное течение её снова приводит к опасностям.
— Уходим влево! – быстро проговорил Даниль. И действительно, по краям моста расстояние от торчащих из досок гвоздей до воды было намного больше, и можно без особого риска проплыть под ними.
— Давай поднырнём! – с азартом предложил я. Сказано – сделано: вот казавшийся паутинкой издалека мост безудержно и неумолимо надвигается на нас, грозя страшными гвоздями, словно готовящимися впиться в нас... Будто два окунька, мы ловко исчезли в воде и так же ловко вынырнули. Такую синхронность мыслей и действий, какую мы проявляли тогда, я часто вспоминаю, как ещё один закон, рождённый в нашей искренней чистой дружбе и который остался со мной навсегда… Ну, вот, опасность позади, можно не торопясь плыть к берегу.
Сидеть под раскидистым талом (ивушкой) и смотреть на воду – занятие не более, чем на пять минут.
— Ты кушать хочешь? – спросил Даниль, скатывая мокрые трусы по обоим бёдрам.
— Да. – ответил я и тоже скатывал чёрные, с струящейся с них водой, трусы.
Солнце пробивалось сквозь резные листочки дерева, под которым мы устроились. В воздухе пахло каким-то непонятным приятным перечным запахом, порой переходящим в благоухание персиков.
— Пошли в сад! – хитро улыбаясь, сказал Даниль. Несколько секунд я колебался.
— Да, пошли! – с азартом начал Даниль. Его босые ноги уверенно и осторожно перебирали стебельки камышинок, которые окружали лужайку под талом.
— Давай тогда на ту сторону, – ответил я с готовностью.
— Напоследок давай с моста, в раскачку! – Даниль взбежал на мост, я – за ним.
— Я – первый! – быстро проговорил я. Ступая живо по дощечкам, почти вприпрыжку, раскачивая висячий мост и держась за горячие от палящего солнца поручни каната, довольные созревшим планом, возможностью парить над водой, взлетев с раскачанного моста, мы на самой середине. Сначала раскачиваем мост. Упираясь левой ногой вперёд и опираясь сзади на правую, вцепившись в верхний трос, мы приводим конструкцию сначала в небольшое колебание вперёд и назад, а потом раскачиваем мост до такой амплитуды, что он похож скорее на прыгалку, через которую девчонки прыгают. В самой верхней позиции я ловко отталкиваюсь и подгоняемый, нашим надёжным трамплином, пулей взлетаю над водой и ныряю. Даниль следом за мной.
— Я – дальше! – хвастался я, когда мы плыли к берегу.
— А я тебе же помогал, последний толчок делал, вот поэтому. – Вполне серьёзно принялся доказывать Даниль, а я смеялся. И этот толчок друга детства, чтобы я улетел дальше, я часто вспоминаю, именно его порой мне не хватает…
Персиковый сад совсем рядом с каналом. Пройти несколько десятков шагов – и ты в самом настоящем райском уголке: душистый аромат персиков уносит в какой-то совершенно неизвестный загадочный мир вечного лета и детства. От светло-жёлтых, светящихся и прозрачных в лучах солнца, до красных, а порой и бурых, они словно пряные шары в огромном количестве висят так низко, что иногда, поворачивая голову сквозь листву, щекой чувствуешь нежную ароматную поверхность этого райского кушанья.
— Выбирай самые большие, — показывает сцепленными пальцами обеих рук Даниль, — складывай сюда.
У подножия старого дерева небольшая, заросшая пастушьей сумкой ложбинка. В неё мы укладываем свой сбор. Тёплые и мягкие, персики сами просятся в рот. А кожица будто приготовилась послушно сниматься, обнажая янтарную сочащуюся внутренность. Сок стекает по локтям, по шее. Огромные, почти как куриное яйцо косточки, то и дело отлетают в сторону из рук сборщиков. Плоды такие большие, что мгновенно ямка заполнилась.
— Теперь, — продолжает инструктировать меня Даниль, — бросаем их в канал, но только подальше, вверх по течению, чтобы они не успели проплыть мимо нас.
И вот цветные ароматные шары летят в воздухе и, приводняясь на Кызылраватский канал, словно новогодние конфетти покрывают зеркальную поверхность.
— Всё! Бежим в воду! Быстрее! – довольный проделанной работой, крикнул я, и мы с разбега друг за другом прыгаем в воду. Плыть в окружении персиков – настоящее наслаждение: переворачиваясь и показываясь из воды то красными, то золотисто-жёлтыми боками, они создают непередаваемую атмосферу праздничного шоу.
— Глянь! – поправляя резким движением головы волосы, Даниль надкусывает огромный красный персик. Я тоже попробовал. Однако плыть в воде и кушать, как оказалось, очень трудно. Наши детские головёшки и сами в тот момент казались персиками, если бы кто-то посмотрел на всё это с высоты…
— Держи! – крикнул я и, заливаясь смехом, захлёбываясь, неожиданно бросил персик Данилю. Он — мне. Такое водное поло с райскими плодами продолжалось, пока мы не стали подплывать к нашему висячему мосту.
— Всё! Хорош! Можем не успеть! – скомандовал Даниль, и мы принялись подгребать кучнее собранное лакомство. Когда весь сбор был рядом с нами, мы с двух сторон руками, образовали круг, чтобы персики не уплыли снова, и медленно взяли курс к берегу. Выбравшись с уловом на глиняный берег Кызылраватского канала, мы обнаружили, что части из плодов всё же удалось уплыть.
— Ну, ладно. – успокаивал с улыбкой я Даниля. – Пускай плывут себе.
— Да. Может, кто-нибудь съест, пускай. – согласился мой друг.
Слева по течению канала дорога, ведущая в Наманган. По ней мы возвращаемся домой. Серой широкой лентой она уходит к областному центру, известному песней Наманганские яблоки. Раскалённый асфальт почти плавится под палящими лучами солнца. Изредка проезжающие машины сигналят нам с Данилем, чтобы мы потеснились к земляной обочине. Но стоит машине или автобусу проехать, как мы опять становились хозяевами дороги, да, наверное, и не только дороги, а всей этой удивительно светлой и безоблачной жизни. Босоногие, в одних чёрных трусах, загоревшие, словно две шоколадки с кудрявыми волосами мы гордо шли по самому счастливому из миров.
— Смотри, какой мягкий, аж ноги проваливаются. — Даниль большим пальцем правой ноги надавливал на дорожный пластилин, оставляя вмятины. Стоять на месте было почти невозможно.
— Пить хочется, — сказал я, почёсывая слипшиеся высохшие пакли волос.
— Пошли, спустимся к Нарыну!
— Пошли! – И мы опрометью понеслись к величественному Нарыну. Однообразие – не для детства, и поэтому мы решили продолжить своё путешествие купанием в Нарыне. Каждый из нас где-то в глубине души скрывал, что хотелось не только пить, но и окунуться в живительную воду горной речки, поэтому мы, утопая в горячем песке, с разбегу нырнули. Потом ещё раз…и ещё. А пить почему-то расхотелось.
— Ты завтра пойдёшь в рощу? – спросил Даниль, когда мы уже шли по самому центру Учкургана.
— Да. Ты – на моторке? – поинтересовался я.
— Не. – коротко ответил Даниль.
По центральной улице, укрываемые щедрыми спасителями от зноя могучими тополями, мы дошли до круга, где располагается памятник Ленину. Рядом библиотека, запасной выход из которой выходит во двор, где живёт Даниль. Работницы библиотеки с особым вниманием относились к моему другу: он любил бывать у них, много читал. Я чувствовал, что Даниль знает больше меня, хотя живём мы с ним одной жизнью. Соседство с библиотекой завидно отличало его развитие от моего.
По лицу Даниля я заметил, что он сильно устал. Скорее всего, таким же усталым было и моё лицо. А, может, нам просто не хотелось расставаться, а мы этого не осознавали. Мы расстались до завтра.
Кызылраватская роща
Школа № 5 имени Михаила Ивановича Калинина – наш родной дом. Я пришёл раньше назначенного времени классным руководителем Любовью Ивановной. Двери в школу всегда открыты, даже ночью. Перед входом в школу, справа и слева от двустворчатых больших, выкрашенных в тёмно-вишнёвый цвет, дверей установлены два огромных серебристых шара. Сделанные из прочного строительного материала, они были такими большими, что мы с трудом забирались на них, а, забравшись, довольные, подолгу сидели, пока кто-нибудь незаметно сзади не столкнёт. Тогда начиналась настоящая погоня друг за другом вокруг то одного, то другого шара. Марьям опа, техслужащая, выбегала и, грозясь веником, пыталась урезонить нас, но мы с удовольствием шалили и с ней, пока Любовь Иванова не появлялась в дверях. Мгновение — и клумбы, в которых установлены эти два земных шара, словно цветы, стряхнувшие с себя утреннюю росу, спокойно вздыхают от назойливых учеников.
— Ты рано пришёл, Марсик. Ещё целых полчаса! – услышал я легкоузнаваемый и запомнившийся на всю жизнь голос классного руководителя.
— А я пока поиграю. – ответил я и принялся гладить лежавшую под скамейкой собаку. Обыкновенная дворняга, невысокая и совсем не злая, она преданно смотрела на меня.
— На прогулке чтобы вёл себя хорошо! – твёрдо сказала Любовь Ивановна, заходя в школу. – Понял?
— Понял, Любовь Ивановна. – отрапортовал я, продолжая гладить дворнягу.
Когда все собрались, мы дружно отправились в Кызылраватскую рощу.
— Смотрите! – сказала Алюся, — а собака идёт с нами. И действительно, дворняга, задрав хвост, уверенно шла за нашим классом.
— Давайте назовём её Найда! – предложил кто-то из мальчишек.
Так и стали называть собаку, которая реагировала больше не на кличку, а на ту назойливость, с которой мы навязывали ей своё общение. Пройдя мимо кинотеатра «Родина», парка, круга, памятника Ленину, культмага наша дружная компания выходит к Нарыну.
С утра солнце ещё не так высоко, и его лучи по-доброму ласкают Учкурган с его тополями, переулками и тротуарами.
В воздухе чувствуется приятный запах гузапаи (сухих веток хлопчатника) и дымки, идущей от тандыров. Перейдя мост и оставив позади персиковый сад, мы подходим к роще. Акации и тополя, дружно соседствуя ещё с какими-то неизвестными нам деревьями, создавали обстановку отдыха, игр и детских развлечений. Найда даже залаяла и стала вилять хвостом, в предвкушении забавного времяпрепровождения со своими школьными друзьями.
— Любовь Ивановна, я пить хочу! – растягивая слова, сказала Неля. Она носила очки и две заплетённые косички.
— Терпи! – важно оборвал её Назим и незаметно дёрнул за косичку.
— Любовь Ивановна! – капризничала Неля.
— Я, по-моему, предупреждала, как вести себя! – Любовь Ивановна строго посмотрела на Назима. Сами того не ведая, мы всем классом скоро оказались на небольшой полянке. Тень от деревьев падала на местами пожелтевшую от жары траву, и такой козырёк создавал дополнительные удобства для привала. – Давайте, наверное, здесь расположимся. Тем более, что действительно уже хочется и пить.
Откуда-то доносилось «фьюить-фьюить», будто какая-то птица приветствовала шумную компанию, которая нарушила привычную для этих мест тишину.
— Давайте! Давайте! Ура! – стало разноситься по всей роще…
Расстелив одеяло, наш класс, подобно лепесткам ромашки, образовал кольцо вокруг дастархана, на котором были лепёшки, яблоки, конфеты и варёные яйца, вперемежку с кружечками разных цветов и форм. Найда не стала скромничать, а подошла так близко, что мы стали переживать за порядок на нашем походном столе.
— Найда! Не суйся! – пытался воспитывать её я.
Получив свою порцию, дворняга отходила от нашей компании и ела в стороне. С веток акации слетели несколько воробьёв, будто желая присоединиться к нам. Любовь Ивановна почти ничего не ела, а только пила и рассказывала какие-то истории, улыбаясь и нравоучительно глядя то на меня, то на Даниля.
— Любовь Ивановна! Можно мы посмотрим, что там, за холмом? – после того, как дастархан был собран и все встали, стряхивая с себя крошки, спросил Долинин Сергей.
— Можно. Но только сразу – назад! – сказала наш любимый классный руководитель, складывая одеяло, на котором мы сидели.
Шумной толпой, с криками «Ура!», «Вперёд!» мы взобрались на большой глиняный холм, покрытый пожелтевшей от палящего солнца, сухой травой. С него была видна почти вся Кызылраватская роща. Резкий обрыв, открывал яркий оранжево-кофейный срез земли. Вниз на метров десять простирался каньон, у основания которого росли какие-то зелёные кустарники с синими цветочками. Порой все замолкали, воцарялась тишина, и мы будто слышали голос этого каньона. И только внезапный лай Найды возвращал нас в беззаботное, лишённое сложных мыслительных форм, детство. После того, как мы вернулись к классу, девчонки с любопытством слушали наши восклицания.
Время шло. Пора собираться домой. Солнце, приближающееся уже к зениту, казалось, заслонило собой всё небо. Было по-узбекистански жарко. Идя той же тропинкой, которой пришли, мы подходим к дороге. Позади высокие акации и каньон.
— Смотрите! – говорит Любовь Ивановна. – Вон автобус едет. Это рейсовый из Намангана. Давайте поедем на нём.
— Ура! Ура! – обрадовались мы не столько тому, что нас спасли от длинного, утомительного пути под солнцем, сколько тому, что путешествие разнообразилось.
Автобус стал замедлять ход, съезжая на обочину и оставляя за собой клубы пыли. Двери медленно, скрипя, открылись. В окна на нас смотрели, улыбаясь, пожилые женщины, а один младенец даже замахал ручкой.
— Быстрее! Быстрее! – командовала Любовь Ивановна, направляя нас, в задние двери.
Когда автобус стал набирать скорость, оставляя позади Кызылраватскую рощу, мы, словно договорившись, одновременно обнаружили, что забыли Найду.
— Марсик! А Найда!? – взволновано спросила Люба Красненко.
— Смотрите! Смотрите! – крикнул на весь автобус Назим. – Вон бежит!
За автобусом, отчаянно, высунув язык, бежала Найда. У меня защемило сердце. Набитый битком автобус мчался по раскалённой дороге, увозя меня всё дальше и дальше от дворняги. Я постеснялся сказать Любовь Ивановне и об этом и о том, чтобы она попросила водителя остановиться.
— Она устала! Отстаёт! – комментировала Зуля, грызя ногти. Пассажиры стали поворачиваться и смотреть: что же происходит?! Ещё мгновение – и ком в горле стал нарастать у меня с неистовой силой. Я взглянул на мелькающие за окном кусты, на остающуюся позади рощу, на увеличивающееся расстояние между мной и Найдой, и слёзы вместе с криком вырвались у меня сами:
— Остановите автобус! Остановите автобус! – кричал я, повторяя одну и ту же фразу. Мне показалось, что в мире остались я и Найда, которая всё больше и больше удалялась от автобуса, от меня. И лишь я один смогу и должен остановить этот мир, этот автобус, чтобы сохранить нашу дружбу. Как долго открываются двери! Как медленно работает этот механизм! Я выпрыгнул из автобуса и во весь дух рванул навстречу собаке, которая, увидев меня, стала даже быстрее бежать, высовывая язык и мотая головой. Слёзы катились у меня по щекам, я смахивал их, чтобы Найда не увидела. Мне стыдно было за то, что я посмел забыть о ней. Учкурганское солнце обжигало загоревшее, мокрое от пота и слёз лицо. Задыхаясь, расставляя руки в стороны, я приближался к моему четвероногому другу. Прыжок – и Найда у меня! Облизывая мне шею, лицо, казалось, она говорила: «Не плачь! Я и сама виновата, что отстала от автобуса!» Автобус ещё стоял. Он был далеко от нас с Найдой. Часть одноклассников выбежали, но, увидев, что я махнул им рукой, понимая, что всё обошлось, сели обратно и уехали. А мы с Найдой пошли пешком по раскалённой асфальтовой дороге. Периодически останавливаясь, я присаживался на корточки и обнимал собаку, а Найда опять начинала меня облизывать. К нашей дружной компании присоединилось и палящее учкурганское солнце, которое радовалось жизни вместе с нами. Впереди нас ждёт Нарын, где мы обязательно искупаемся после путешествия по Кызылраватской роще…
