«Ба! Знакомые все лица», - восклицал сатирик.
Ба! Какая знакомая спина, и затылок, и башковитая голова, и ершик волос, и…нет, походка не его. Он ходит широко, раскидисто. Свободная птица в состоянии полета. На всякий случай забегаю вперед и встречаюсь с чужими глазами.
Ах, еще жива привычка, в каждом втором видеть знакомого и кивать ему.
Эскалатор провозит мимо вереницу мужчин и женщин, молодых и старых. Успеваю уловить торопливые взгляды, легкие поцелуйчики, мимику, обрывки фраз, унесенных в темноту тоннеля. Я вижу мужчину с арбузом огромным и полосатым, по 7 руб. за килограмм, и отчего- то улыбаюсь.
У меня удивленные глаза и распахнутая в мир душа. Светло. Во мне и вокруг. Небо, как озеро с лебедями. На кустах висит мелкая, высыхающая малина, которую хочется сорвать и съесть. Наверное, не мне одной. Навстречу попадается компания. Идут шеренгой с пивом и песнями. Так странно посреди крестов (я на Смоленском кладбище) и моего вдохновения. Иду по центру дороги, спокойная и счастливая.
«Девушка, вы тоже ищите малину?»
Зашла в часовню Ксении Петербуржской - покровительницы города. Сожгла свечку, помолилась о чем-то непонятном, послушала молодого, рано начинающего лысеть священника. Он обмакнул кисть в масло и нарисовал мне на лбу крест, благословил. Часовня в лесах, на реставрации. Леса напоминают клетку, соединение крестов, на которых столбики надписей рукотворных от просителей, обращающихся к Ксеньюшке, как к последней инстанции:
«Святая Мати Ксения, исцели мою сестру от недуга».
«Помоги, Ксеньюшка! Кажется, я люблю. Он другой веры. Как быть? Принять его не могу, он мою религию тоже».
Женщины прислонились лбами к стене, кто-то всхлипывал, кто-то шептал. Я дотронулась ладошкой до сухого камня. Шершаво и прохладно. Как хорошо-то!
Раскудрявила волосы, надела бархатную юбку, оголила пупок, подчеркнула черным блестящим топом чуть загорелую кожу. И на Невский, в объятия города. Люблю ходить на свидания.
Я жадно вглядывалась в лица, заслушивалась песнями из репертуара Битлов. Забрела в Лютеранскую церковь. Там раньше был бассейн, и проводились соревнования по плаванию. То есть сначала храм, потом овощехранилище, затем бассейн. На месте распятия Христа возвышался трамплин. Семь лет назад церковь только начинали восстанавливать на немецкие деньги. А сейчас я слушала пение, раздающееся из под свода храма. Красивые, сливающиеся воедино голоса.
И снова Невский. Целующиеся пары. Угольки глаз. Сморщенный носик. Скрипачи в метро играют только для меня. Как королева иду, не оглядываясь, но каким-то боковым зрением подмечаю все. Необычно. Мальчик и девочка, оба в красном танцуют, спотыкаясь латину на площади. Их первое выступление. Зеркальные витрины, невозмутимые швейцары. Швейцарские часы на мужественной руке. Банк, в котором лежат чьи-то деньги, возможно, той самой руки. Афиши: «В Ольгино (где это?) байк-шоу», вот бы туда, концерт памяти Цоя (почему нужно умереть, чтобы тебя по-настоящему оценили?), сольный концерт Маши Макаровой, уже без медведей, «Аукцыон». Хочу! Хочу! Хочу!
Я приехала в Питер пару дней назад. Пока нет работы, прописки, друзей. Но есть Невский, вспыхивающий вывесками моих желаний.
Уже август. И ночи не белые, но белые вечера. Ежедневная контрастность проливных дождей стеной, как будто навсегда и неожиданно прорвавшегося, заливающего обманчивым теплым светом солнца создает эффект песочных часов. Когда состояния «грустно» и «весело» перемежаются подобно времени суток.
На рынке встречаю знакомцев. Под их взглядами ощущаю себя красавицей, слегка высокомерю с платформенной высоты ботинок. Они живут впятером в маленькой комнатухе, спят на полу посреди картинок, пластинок и прочего хлама. Над головой огромные лосиные рога.
«И что вам снится под рогами? Чьи?»- пытаюсь шутить.
Стены в авангардной живописи. Прямо на меня зрит геометрическая женщина, скорее фигурная, чем фигуристая, с конусовидными грудями и очами непередаваемого цвета. На соседнем ярком полотне изображены то ли птицы, то ли…надо спросить у того, кто натворил. Впрочем, творцов в той квартирке в Коломягах предостаточно, о чем свидетельствуют отпечатки следов на полу и немытые тарелки на столе.
Владик строгает Буратинку и успевает переругиваться с Изей. Изя строит мне глазки, мурлычет: «Люблю новых людей. » Какая же я новая? Три года знакомы или больше? Правда, с прошлой осени не встречались. Слава чинит выключатель, открывая в себе талант электрика. Да будет свет!
Горячий ужин булькает в кастрюльке, разнося пряный аромат по комнате. На кухне кашеварят, но варят же не кашу, а овощное рагу. Рагуварят на кухне двое: Саша - похудевший и молчаливый «Вождь» и Инна в просторном индийском сари, гостеприимная хозяйка той самой квартиры.
Рагу едят из тарелочек, сидя на полу под рогами, под песни группы «Ленинград» и дикое ржание. По полу пробегает серая крыса. Я поджимаю ноги и визжу от ужаса вперемешку с отвращением. Дружный гогот усиливается. Крыса оказывается домашней, но от этого не менее противной. Испуганно оглядываюсь по сторонам, как бы еще чего на меня не свалилось.
Гулять идем втроем. Я, Инна и Сашка. Остальные отказываются. От непривычного жасминового чая и пережитых потрясений начинает болеть голова. Высокий угрюмый Вождь не хочет смотреть мне в глаза. Кажется, между ними что-то происходит.
А я бросаюсь вспышками взглядов на тех, кто за столиками аквариума ресторана. Люди за стеклом похожи на рыб. Они беззвучно шлепают губами и пускают воздушные пузырьки сигаретного дыма. Жую резинку, от нее голодно и тоскливо.
В Русском музее нахожу «своих» художников, от полотен которых екает и замирает внутри меня. Смотрю-смотрю. У Куинджи- это необыкновенный свет, сияние луны над рекой, радуги над полем. У Айвазовского - тайна морских глубин, бескрайнего одиночества и хрупкой надежды на спасение. Отхожу на метр, на два, приближаюсь. Вода в море играет бликами, словно живая.
Облокотившись на теплые, прогретые за день гранитные камни набережной любуюсь Невой, золотым блеском шпиля Петропавловки, неровным полетом крикливых чаек, переливчатой чешуей только что пойманной рыбки. Интересно, в прошлом веке на Дворцовой набережной тоже сидели рыбаки с удочками?
Мимо проезжает правительственная машина с эскортом мигалок. Французская, итальянская, английская речь. Ничего непонятно. Мерседесы, джипы…
Дорогие мужчины и женщины за рулем. Ноздрями улавливаю аромат той жизни, парижский парфюм.
На колоннах Зимнего дворца пошло нацарапано типа «здесь был Вася».
Четырнадцатилетние гормональные мальчики говорят исключительно о женщинах.
Лысая женщина стучит по мостовой оранжевыми ботинками. То ли очень стильная, то ли очень страшная. Применительно слово «очень».
Стремительно рассекает улицы роллер.
Крутятся на головах любители брейк данса.
Старину канала Грибоедова облагораживает живое звучание духовых инструментов.
Какой-то тип в расстегнутой рубахе пытается со мной познакомиться, истерично настаивая на том, что раньше меня видел. Тот случай, когда спорить бесполезно. Он хвостиком плетется за мной, поминутно интересуясь, куда мы идем. Да никуда.
Гуляю, как обычно, разменивая мгновения нарастающего вечера на впечатления неумолимо скоротечные.
