Впервые в этом году я, как и многие другие, не приму участие в шествии Бессмертного полка. Последние годы – это стало для меня как встреча с давно ушедшими родителями, когда ты идешь вместе с ними в шеренге людей, празднующих День Победы. Пронеся на руках портреты мамы и папы, невольно вспоминаешь, как ты в свое время смотрел на мир, сидя на их руках. Очень хорошо помню момент, когда папа вел нас с сестрой в детский сад на Петроградской стороне. Цвели яблони, и я, сидя на папиных плечах, будто плыла в этом майском облаке из белых цветов.
В этот великий для страны день мне хочется отдать дань памяти своим родителям, участникам Великой Отечественной, которые достойно прошли свой путь, и которыми я справедливо горжусь.
Как бы мы ни жили скудно в послевоенные годы, у нас часто бывали гости, особенно в праздники, и в День Победы. Родительские друзья приходили не с пустыми руками. Это были так называемые «складчины», когда одной семье поручалось делать винегрет (о салатах тогда и речи не было), другие несли селедку с картошечкой и луком. Моей маме в этом деле всегда поручалось печь заварные пирожные со сливочным кремом. И каждый раз она предупреждала, что будет хранить их в уборной. Напомню, что холодильников не было, газовых плит тоже. Как мама исхитрялась делать их, не помню. Зато помню подносы с пирожными, стоящие в холодном туалете коммунальной квартиры.
Мой папа, молчун по характеру, мало что рассказывал о войне и только в последние годы жизни, когда сестра подала ему совет начать вести дневник, он открылся для нас с другой стороны. Мама говорила много, но как мы были беспечны, пропуская все это между ушей. Так хочется сегодня сесть и не торопясь послушать их «линию» жизни», спросить о том, что теперь мучает беспамятством. Все, что осталось, это записи, оставленные нам на бумаге и «завещание», записанное на аудиокассету. Сегодня я процитирую строки из этого очень важного для меня документа, в котором папа искренне и достаточно откровенно писал о своей юности, периоде учебы и, конечно, о войне. Мои родители родом из Сибири, мама из Камня-на-Оби, а папа с Алтая.
В 1939 году папа поступил в Новосибирский железнодорожный институт, но в декабре пришел приказ о мобилизации студентов первого курса. После медкомиссии папу распределили в Чкаловское военное училище штурманов в Оренбурге.
Там таким же, как и он, пришлось пройти ускоренный годичный курс обучения. К тому моменту приказ о мобилизации первого курса отменили, но папа уже попал в чисто военное ведомство. Папа рассказывает, что на голове они носили «буденовки», да и фото такое сохранилось.
Начали летать на самолетах Р-5, и поскольку все шло ускоренным темпом, то были и несчастные случаи, когда приходилось хоронить своих товарищей, еще не успевших повоевать. Выпустили папу в конце 1940 года и направили в военно-морскую авиацию на Тихоокеанский флот. Так папа попал во Владивосток еще до начала войны. Он смешно описывает, как они проводили увольнительные, втихаря пробуя пиво, с которым было очень строго для военных в то время, могли и судить за кружечку. Заедали крабами, которые на всю жизнь у папы вызвали стойкое отвращение.
Расквартировали папу и его друзей в Николаевке, где базировалась бомбардировочная дивизия, там и началась его летная служба с января 1940 года.
Летали на скоростных бомбардировщиках СБ, но поскольку штурманов не хватало, то летал с разными летчиками, выполняя такие задания, как «пилотирование в зону», «на предельную высоту», «пилотирование на бреющем» (высота 30 м от земли).
Летать он любил, а на востоке к этому времени «была предгрозовая обстановка». Вот как сам папа пишет об этом: «С гитлеровской Германией делили Европу. Был пакт – «Рим-Берлин-Токио», поэтому мы готовились к войне с Японией. Начали летать ночью, бомбили по цели, на полигоне, стреляли по конусу в воздухе. Беспрерывно были боевые тревоги с вылетом и без, дежурство на самолете с подвешенными бомбами и т.п.».
Папа сам отмечает, что, по сути, там все были еще мальчишками, но все с удовольствием прыгали с парашютом. И вот снова из дневника: «В одном из полетов на высоте 800 метров, у нас отказал один мотор, и мы стали падать вниз, как камень. Вошли в штопор, но летчик все же умудрился вывести самолет, и на одном моторе мы благополучно перевалили через гору и умудрились сесть на свой аэродром. В жизни авиаторов любой полет – это риск, чреватый любыми последствиями».
Жизнь шла своим чередом, и вот 22 июня 1941 года по радио передали, что Гитлер напал на нашу страну. Режим ожидания требовал дополнительных полётов, поэтому все отрабатывали стрельбы по мишени и по конусу. «Что такое конус? Это мешок длиной 10 метров и диаметров в 1 метр. Этот конус буксировал специальный самолет. Выпустит конус на 100 метров, а другие самолеты его атакуют и из пулеметов расстреливают. Каждому штурману и радисту кончики патронов красили определенным цветом, а потом по прибытии по пробоинам делали оценку стрельб. Осенью стали строить землянки и капониры, укрытия для самолетов, которые стали маскировать».
Часть экипажей, наиболее обученных, отправили на Запад, оголив этим Восток. К счастью, Япония упустила этот момент, а потом было уже поздно, особенно после Сталинграда. Ежедневно слушали сводки и всегда были в режиме ожидания и готовности, находясь в напряжении, как физическом, так и моральном. Занимались наземной подготовкой, с полетами стали экономить, весь бензин шел на Запад.
Продолжали полеты и тренировки и в 1944 году, и он чуть не стал трагическим для моего папы: «При заходе на посадку заглох мотор, и нужно было садиться на «пузу», т.е. с убранным шасси. Летчик высмотрел картофельное поле и решил на него садиться, но шасси убрать забыл. При ударе о землю самолет начал делать оверкиль, переворачиваясь через мою кабину. В носовой части спарка пулеметов, чувствую и слышу, все трещит, разламывается. Сознание не терял, но глаза заливала кровь. Смотрю, а самолет лежит кверху брюхом. Летчик к счастью, выключил зажигание, поэтому самолет не загорелся. Шов зашили, но он долго не заживал, и я ходил с повязкой на голове».
Потом в часть поступили другие самолеты, и папа стал переучиваться летать на ПЕ-2 (пикировщик Петлякова), отличающийся продолжительностью полетов до 2-х часов. И все это время они жили в ожидании войны.
Мама перед войной оказалась в этих же краях, потому что приехала туда к сводной сестре, чтобы помогать ей с ребенком.
С началом войны она пошла работать на ремонтный поезд, завод на колесах. Там служили, как парни, так и девушки после окончания школы младших авиационных специалистов. Девушки, и в том числе моя мама, занимались ремонтом авиационной техники.
Там они и познакомились.
Папа летал в сторону Японии и Кореи, туда, где располагалась Квантунская японская армия. Летали в основном ночью, выпуская 250 или 500-килограммовые бомбы. Война на Западе шла к концу, и правительство перебазировало военную технику и личный состав на Восток, прибыли штурмовики Ил-2. Закончившаяся на Западе война в мае 1945 года, не отменила возможность войны с Японией на Востоке. Начались не тренировочные, а боевые полеты, и только за несколько дней папа сделал 18 боевых вылетов. За эти полеты папа получил боевой орден «Красной Звезды», а позднее медаль «За боевые заслуги». Спустя сорок лет, в честь юбилейной даты Победы, в 1985 году, Верховный Совет СССР восстановил Орден Великой Отечественной войны 2 степени, и оба моих родителя смогли получить его, как участники войны, которые по разным причинам не смогли получить его в ходе военных действий.
После окончания войны 10 сентября 1945 года родители поженились, а папа продолжал летать, только уже на торпедоносцах типа ДБ-3, потом на ТУ-2. Там же через год родился их первенец, который нелепо погиб (утонул), не дожив до 2-х лет. Несмотря на такое горе, родители решили родить еще одного ребенка, так на свет появилась моя сестра в городе Сучане. Все это отложило свой след на их биографии, и мама стала настаивать на продолжении папиной учебы. Так родители оказались в Ленинграде, где папа поступил в Ленинградскую Краснознаменную военно-воздушную инженерную академию им. А.Ф.Можайского.
Жизнь ломала и гнула, как говорил папа, но все невзгоды они делили с мамой пополам. Я подозреваю, что папа и в своем дневнике не многое рассказал о днях войны, потому что это было у него в крови – секретность и тайна. Даже в его военном билете про дни войны скупо сказано – «Участвовал в войне с Японией с 09.08.1945 по 03.09.1945 г.».
Теперь не спросишь о подробностях, а так бы хотелось сказать «поговори со мною, мама, о чем-нибудь поговори…».
Со временем, когда страна стала реально отмечать день Победы, родители ходили на встречу ветеранов авиации ВМФ возле памятника Екатерине. Ходили с ними и мы, сперва одни, потом уже с их внуками. Мы видели, как старели ветераны, как их становилось все меньше, но все также они пели свою любимую «Катюшу» и горделиво блестели орденами.
Родители любили путешествовать, и эту любовь привили и нам с сестрой. И вот когда начали раздавать ленточки Победы, в одну из своих поездок я взяла ее с собой. Среди красивейших озер и гор Тибета рядом с молельными флажками теперь развевается на ветру и наша российская гвардейская лента в память о миллионах погибших в Великой Отечественной войне. Именно так мне захотелось помянуть своих ушедших родителей – ветеранов ВОВ. Здесь, на высоте 4 488 метров над уровнем моря, я послала свои мысли в небо, чтобы они звучали долго-долго!
Исполняя свой долг перед родителями, в этот день я буду всегда их вспоминать и пусть хоть не в шествии, а в воспоминаниях, быть с ними рядом в этот день.
P.S. Мама ушла из жизни в 1992 году, папа в 2003 г. Светлая им память им!
