...Мы сидим в машине возле какого-то крупного рынка. Стёкла задвинуты. Автомобиль окружили нищие, в основном — чумазые дети. Они давали понять, что им нужны деньги на хлеб или сам насущный — простым движением: тянули ко рту собранные в щепотку пальцы. Мои спутники сказали мне, что в основном это — афганские беженцы. И что среди "ночных бабочек" — тоже много афганок. Многие из них очень красивы — рожденные от советских солдат...
...Мы едем в машине из Исламбада в Пешавар. Водитель такси посреди пути просит остановиться. Время молитвы. Он берет коврик, который повсюду с ним. И уходит в высокую траву — разговаривать с богом. Мы ждём. В душу спускается чувство вины: давно не молилась усердно...
...Хозяйский мальчик, в доме которого мы живём, обращается ко мне с просьбой помочь с уроками. Он не может разобраться с упражнениями по математике. Я хорошо знаю этот предмет, абсолютно уверенно владею им до программы 9-го класса включительно. Халид учится во втором. Я долго упираюсь взглядом в задание и не понимаю, так чего же там от нас хотят. Совсем другие задачки, будто перевёрнутые с ног на голову... Другая система подачи материала. Вероятно, английская... Сообразила спустя час или больше.
...Приезжаем из турпоездки в Лахор. Родители моего мужа — Хан-Дада и Нани — встречают нас на пороге. Супруг наклоняется, и — чуть приседая — касается рукой стоп отца, затем — маминых ног. Я делаю то же самое. Мне нравится эта традиция — кланяться старшим. Когда твое тело, летит в поклоне, а рука тянется к стопам человека, принимающего твой знак уважения — он ловит тебя "на полпути", едва касаясь, и жестом возвращает в вертикальное положение — как бы давая понять: я понял, спасибо, не стоит... Если младшие просто пришли с работы или прогулки — исполнение этикета с поклонами не требуется. Кланяются также из благодарности. Например, при получении подарка, денег из рук родителей или других старших родственников.
..."В ногах у мамы — рай", — говорил мне супруг. И я все чаще трусь после того, как услышала эти слова, у коленей своей мамочки, приседая на пол, когда она сидит на диване или в кресле, отдыхая. И чувствую успокоение. Мощнее, чем раньше.
..."Она станет мусульманкой", — обещал мой муж своему отцу.
"Станет, станет, — вздыхал мудрый Хан-Дада, — ты отвернешься, а она перекрестится..." И добавлял пословицу в духе русской "сколько волка ни корми — а он все в лес смотрит".
...Я еще не знаю, как будет дальше. Может быть, я навсегда уеду в Пакистан. Или надолго... И когда я об этом думаю — готова расцеловать, как брата, первого попавшегося таксиста, из авто которого навязчиво звучат не любимые мной блатные песни, тривиальный шансон... И хочется развернуть старую газету под названием "Правда", нарезать селедки и есть ее долго и вкусно со ржаным хлебом и луком вприкуску. Разжечь костёр в посадке у дома и петь всю ночь военные песни под гитару у костра. "Вьется в тесной печурке огонь, на коленях смола, как слеза..." Там ни с кем не споёшь... И не выпьешь. И остро чувствую — что готова терпеть нужду — лишь бы ступать ногами по своей земле.
Р.S. Мой бывший пакистанский супруг и сам не поехал на свою Родину и живёт в одной из стран Европы. Женат во второй раз. И снова на русской.
Я вышла замуж. За русского.
Далее — песня. Она грубая. Но я все же её добавлю. Слова из русского романса сюда не подходят, равно как и мелодия из индийского фильма. Здесь место року.
Чиж и Со
Она не вышла замуж...
Она не вышла замуж за хромого еврея,
Она не вышла замуж за седого араба,
Ее не прельщали ни Чикаго, ни Бейрут, ни Ханой.
Она хотела каждый вечер возвращаться домой,
Она жила на Сумской.
Ее подруга говорила: "Ну какая ты дура!
Ведь там такая жизнь, там такая культура.
Там выступает Майкл Джексон, там Мадонна, там играет Ван Дамм.
Мне бы твое — давно была бы там!"
Но она не шла на провокационные споры,
Ей надоели псевдозаграничные разговоры,
Она молча доедала свой ужин, она ложилась спать,
Сославшись на то, что ей очень рано вставать.
У нее был парень — гитарист и певец.
О нем говорили: "Это полный вперед!"
Он играл буги-вуги, пел блюзы и рок-н-ролл.
Он курил анашу, пил вино, употреблял димедрол.
Она любила его, он отвечал ей постелью,
Она мечтала стать второй его тенью,
Она терпеливо дожидалась из гастролей его,
Он приезжал, напивался и орал, что Совок — дерьмо.
Он называл ее бэйби, а она его милый.
И им не было тесно в ее тесной квартире,
Когда он заходил по ночам в месяц раза три,
Ей хотелось кричать: "Возьми меня, любимый, возьми!"
Он любил её молча, потом мгновенно засыпал,
Потом она — на работу, а он — на вокзал.
Гостиница, вино, телевизор, барабанщик сосед.
Иногда кто-нибудь еще...
И оказалось, что она беременна с месяц,
А рок-н-ролльная жизнь исключает оседлость,
К тому же пригласили в Копенгаген на гастроли его,
И все кругом говорили: "Добился-таки своего!"
Естественно, он не вернулся назад.
Ну конечно, там рай, ну конечно, здесь ад.
А она — что она? Родила и с ребенком живет.
Говорят, музыканты — самый циничный народ.
Вы спросите, что дальше? Ну, откуда мне знать.
Я все это придумал сам, когда мне не хотелось спать.
Грустное буги, извечный ля-минор.
Ну конечно, там ад, а здесь рай — вот и весь разговор.
