Богу божье, Кесарю кесарево, ну а мне кармический месяц февраль. Выполняю все, как доктор-мама прописала. С утра аскорбинка, вечером феназепамка (главное не перепутать и не переборщить). Днем показаны прогулки на свежем воздухе с Солнышком за ручку, в охапку, под мышку, орущим, как сирена и прочим милым Солнышком. Который когда смеется озорным заливистым звонким колокольчиком, я ему все прощаю и лублу (потому что говорю от счастья, стиснув зубы). И Солнышко целует мои ладони, тоже стиснув зубы, прижимает их к своему лицу, маленькому носику курносику. В общем, делает, как я. Обволакивает меня нежностью.
«Яя»- говорит мне солнышко. Это его любимое слово, означающее ягодку, яблочко, беременную маму с пузом, целующую на фотографии в рамке непузатого папу. И в пузе сидит «яя». Тот самый, который не хочет гулять на детской площадке с прочими годовасиками. Потому что маленькие дети только и могут, что сидеть в колясках, ходить за ручку, кататься с горок и слушаться своих мам. Бесстрашное маленькое Солнышко, отвергнув мою руку, устремляется в увлекательный мир взрослых. Еле успеваю за ним. Туда, где большая дорога, полная обычных куда-то спешащих машин и чудо-машин тракторов, медленно расчищающих снежные сугробы. Туда, где бородатый мужчина, полез под капот устранять неисправность. А мы у него за спиной тут как тут. Долго стоим, не уходим. Ждем, пока починит, заведет мотор, прогреет машину и уедет. Солнышко еще порывается бежать вдогонку за ним. Но злая мама цап-царап его за рукав красной куртки и ну тащить домой.
Февраль – домашний месяц. Такой одеяльно - подушечный, сонливый. Была бы моя воля, я бы из постели не вылезала, обложившись книжками с чаем, любимыми кинофильмами и утопичными мечтами о лучшей жизни.
Февраль месяц мечтаний о святых Валентинах, то бишь купидонах или реальных защитниках отечества, у которых, что не спина то стена, каменная. А лучше железо-бетонная!
И пока ты мечтаешь, вырезаешь из бархатной малиновой бумаги дурацкие сердечки, слюнявишь карандаш, подписывая открытки со звездочками к 23 февраля, тому, кто никогда не служил в Армии, а благополучно от нее «откосил» у бабушки в деревне (светлая ей память и земля пухом), все и случается. Причем независимо от високосности года и от года вообще (читай выше, что февраль – кармический месяц).
Каждый февраль несет в себе ровно столько проблем, сколько я смогу унести. Но я давно научилась называть их задачами. Научилась смирению, почти ангельскому терпению, жить с мужчиной, разбрасывающим носки по всей квартире. Что вам мало, призрачные февральские демоны, хлопающие крыльями мне в уши?
Хлоп. И вот мой первый февраль в городе-сквозняке, который я еще страстно, очень страстно люблю. В общем, нахожусь в начале романа с ним – с Питером. Смотрю наивными глазами на красивые фасады и ахаю в восхищении. Классика жанра. Я его люблю, а он меня нет. Потому что посылает, как злой мачех золушку, жить в студенческую общагу на Московской. Уточняю в общежитие Народов Севера. Что я имею общего с этими народами и с нелитературным словом «общага»? Да, в общем - то ничего, кроме того, что жить мне негде, а комнаты на троих там вроде бы дешевые. Договариваюсь с комендантом. Эх, знала бы, о чем договариваюсь, сбежала бы, не оглядываясь. Куда? Да хоть на Московский вокзал к бомжам. Ибо чукчи оказались ничуть не лучше бомжей. В том смысле, что они не мылись. Впрочем, не мне их винить, ведь в общаге не было душа. Душ был в другом корпусе в 15 минутах ходьбы по морозу, но не всякий чукча туда дойдет после недельной (а может больше?) беспробудной пьянки и танцев под Макарену.
В длинном общаговском коридоре - 20 комнат на этаже всегда одуряюще пахло (перечисляю по степени переносимости запаха) убежавшим кофе, бутербродами наспех, жареной на сале картошкой, мочой из не закрывающегося туалета и чукчами-студентами. Впрочем, не все студенты Института народов Севера были беспробудными пьяницами, некоторые из них прилежно учились, сидели как мыши, в норке в своих комнатах на узких односпальных кроватях типа плацкартной полки в поезде и возможно, как и я мечтали о Большой любви. А что еще оставалось делать несчастной девушке посреди бедлама, хоть и кратковременного в ее жизни?
Мой второй питерский февраль я прожила на Петроградке. В чудесной 3-х комнатной коммуналке с видом на кирпично-облупившуюся стену соседнего дома улицы Подковырова, с потрясающими соседями через стенку (по первому стуку прибегут), частыми вечерними посиделками с пивочаешампанскимкофе после работы, разговорами за жисть и душевностью коммуны единомышленников в тапках на босу ногу.
В ту пору, когда фигурист Плющенко только собирался жениться первым браком и прикупил квартирку на Большом проспекте, почти по соседству с моей коммуналкой, я тоже не теряла времени зря и занималась собственным бизнесом. И была полна светлых надежд на будущее, которое омрачало лишь окончание романа с очередным Лешей. Не подумайте только, что у меня было много Леш. Просто в то прекрасное время большинство моих знакомцев именовались отчего-то ни Иванами, Андреями, Александрами, а преимущественно Алексеями. Расстались мы с Лешей, как ни банально, из-за другой женщины – его мамы. С ней конкурировать я была не в силах. А вот познакомились с ним на танцполе, собственно там, где мне не было или почти не было равных в умении выделывать всяческие па (бальное прошлое, в смысле бальных танцев, еще никому не мешало).
Так вот оставшись одна в феврале в канун дня Святого Валентина, я, недолго думая собрала девичник, и отправились мы с подругами в «Красный лев». Если кто не знает, был такой ирландский паб на Горьковской. С ирландскими танцами соответственно после нескольких кружек пива с крылышками. Все мужики наши, но никто не нужен. Скучно. И я решилась на глупость. Купила билет. Села в кабриолет, как пела на прощание одна из моих подруг, то бишь в поезд и уехала в гости к нелюбимому человеку за романтикой. Но так как он ко мне тоже оказался неожиданно равнодушен (а флиртовали мы с ним исключительно по интернету), то романтики не случилось. А одно сплошное недоразумение. От чего я чувствовала себя глупее некуда.
Хотя бывает и глупее. Когда следующим февральским вечером, переругавшись с сотрудниками по работе по поводу распределения денег, на утро обнаружила свою фирму ограбленной. Или как пишут в милицейских протоколах: «Хищение имущества и ден. средств на сумму такую-то. Воры проникли ночью через крышу в складское помещение и т.д. и т.п.»
И сколько, сколько еще было в этой бесконечной веренице февралей за несколько лет моей питерской жизни. Глупости, слезы, сомнения…
Кармический месяц, как ни крути. Со всеми вытекающими из него купидонами, малиновыми валентинками и розовыми тюльпанами в ведрах за замерзшими стеклами цветочного павильона у метро.
Я давно узаконила отношения с городом сквозняком. И говорю вам правду, как на духу (хотя это мелочно выносить сор из избы, но вдруг моя правда кому-нибудь пригодится), что жить в проходе двери или в рамке окна в Европу – это вам не только романтические белые ночи и вальс бостон. И совсем не кадры из солнечного фильма «Питер ФМ» - сладкой заманухи для вчерашних школьников и школьниц. А бесконечные будни. Дождь. Занудство. Бессонные ночи. Осенняя хандра. Проверки на прочность. Ветра и сквозняки.
Каждый февраль, я начинаю паковать чемоданы и говорить себе, что на земле много других городов, более теплых и дружелюбных. Хватит, уговариваю себя, развожусь. Не с мужем, с городом. И, кажется, город верит моим словам, а потому злится. И поддает под зад.
Чтобы весной все простить. Он – мне, я - ему.
