Один мой коллега в новом году решил похудеть, а я подумал подарить ему подарочную карту из спортивного магазина. Оказалось, что все подарочные карты в Sport Authority подписаны вдохновляющими мотиваторами: "Продолжай в том же духе", "Стань чемпионом", и так далее. Но ни одна, блин, карточка не подписана словами "оторвись от чипсов, жиртрест". В результате я расстроился, не подарил коллеге ничего, и уехал во Францию.
Французский сыр
Гренобль – небольшой (по французским меркам) городок, геометрически похожий на морскую звезду. Он стоит на слиянии альпийской реки Изер и радиоактивной реки Драк, со всех сторон зажатый высокими горными массивами. В этих горах вполне себе до сих пор живут дикие кабаны, олени, лани, косули, и козы.
Если вам повезёт заметить в лесу небольшого пятнистого оленя, похожего на японского shika, то, не удивляйтесь, это он и есть. В 1870-ом году японский император подарил президенту французской республики 5 оленей (на табличке в городе Визий по этому поводу безграмотно написано "японский император Микадо"). Чего делать с таким подарком – президент Франции не знал, и с тех пор стада диких японских оленей бегают вместе со всеми по долине реки Изер, а карпачио из сырой оленины так и не вошли в местную кухню.
Аналогично канадская казарка в альпийских водоёмах Франции – это не какая-нибудь европейская казарка, а вполне себе канадская иммигрантка, завезённая французами в 17-ом веке (отдельный вопрос: называли ли ее тогда новофранцузская казарка?).
Ну а люди по всему миру знают и любят Гренобль как родину крепкого травяного ликёра Шартрёз и козла даху. Но и не только за это.
Французы по праву гордятся своей революцией. Да, революция дала нам гильотину, но она нам дала и права человека (и с тех пор многие так и думают, что одно невозможно без другого). Да, революционеры разрушали церкви и дворцы, но они дали французам атеизм, а аристократия заслужила. Наконец, как знает каждый житель Гренобля (и больше никто), Великая Французская Революция началась ни где-нибудь, а именно в Гренобле.
Притеснённым и униженным, будущим революционерам жилось так плохо, что 21-го июля 1788-го года они собрались в принадлежащем одному из них пригородном дворце Визий, и потребовали демократии.
С тех пор французские замки пережили много перипетий. Революционеры, прогнав аристократов, передали замки в собственность государства. Часть из них потом были проданы буржуазии, часть стали музеями, часть президентскими дворцами новой республики. А потом пришёл Наполеон и восстановил в своих правах часть аристократов.
Статуя Наполеону на озере Лаффрей (недалеко от Гренобля)
Возвращался из изгнания Наполеон опять же через Гренобль. Пройдя через городские ворота, он сказал: "До Гренобля я был странником. В Гренобле я стал принцем".
Табличка, сообщающая о том, что здесь был Наполеон
История города Гренобля могла на этом закончиться, но более 22 лет назад здесь в простую среднюю образовательную школу ходил каждый день учиться ваш покорный слуга. Школу называли "Лицей имени Стендаля", поскольку из известных литераторов до меня за её партами учился только Стендаль.
И вот с тех пор я периодически возвращаюсь в этот город.
В этот раз я не был в Гренобле уже много лет, и первое впечатление было шокирующим. Город показался удручающе грязным и пугающим, как центр Сиэтла. В жизни в американской субурбии есть много недостатков, но в США я вижу каждый день на улице людей, бегающих босиком. Лавируя между окурков и собачьих какашек на мостовой, я подумал, что снять ботинки в Гренобле я никогда не решусь. Много людей. Много курящих. Заметил девушку, бросающую окурок на асфальт прямо из окна автомашины. Наконец, вполне возможно, не все какашки собачьи. Франция – такая дикая страна, в которой с одной стороны все общественные туалеты платные, с другой стороны – грязные. Самый удивительный туалет потом видел в торговом центре в Лионе. Он был за деньгу, но со льготами. Ветеранам французской революции и беременным женщинам – бесплатно.
На следующий день пошёл дождь, а ещё потом снег, глаз привык, и все стало как-то чище и симпатичнее. Уже на второй день я снова почувствовал себя в Гренобле дома, вспомнил в голове улицы и трамваи, булочные и старинные кафе, квартал итальянских иммигрантов и стеклянные шарики подъёмника, добежал до Бастилии и по пещерам на горе. Вспомнил рынок под эстакадой, сыр и торты, и, чтобы вы не подумали, что я продался только за котлеты, потрогал рукой исписанные граффити древнеримские стены, и снова зашёл в тихую и мрачную, но безумно любимую, всегда пустую церковь 14-го века Сан-Андрэ.
Январь 2012
