— Дежурный по роте, команда – Подъём! – ошарашил Сашку вдруг появившийся старшина.
— Рота, подъём!!!! — громко прокричал сержант Виноградов, включая свет в помещении.
Заскрипели сетчатые кровати. Уставшие, сонные солдатики наматывали портянки, запрыгивали в сапоги, и, слегка пошатываясь, выходили для построения.
Отбой был произведён всего час назад, и на тренировку подъёма это совсем не походило. Когда отцы командиры желали подлечить, они, безжалостно выкрикивая – подъём, отбой, подъём, отбой с интересом наблюдали, как рота строится за 30 секунд.
Если на работающего человека можно смотреть долго, то от прыгающих по команде туда-сюда солдатиков взгляд оторвать вообще тяжело. После подобных тренировок часто следовали бега с полным боекомплектом.
Но такие ученья происходили всегда утром, за 10-15 минут до настоящего подъёма. А сейчас, никто из ребят не понимал, что происходит. Спящим на посту никого вроде не ловили? Зачем тогда нужны ночные построения? Значит, причина должна быть весомой?
Через несколько минут появился одетый в полевую форму командир роты капитан Латул, прикатили на велосипедах прапорщики командиры взводов.
— Получать оружие, строиться на улице! – отдал команду капитан Латул.
Сержант Виноградов открыл решетчатую дверь оружейной комнаты, и завывающая сирена окончательно разбудив вчерашних мальчишек. Солдатики разбирали автоматы, получали от старшины по две коробки патронов, сразу набивая их на оружейном столе в свои два магазина. Всё делалось молча, никто не балагурил, и обычных шуток-прибауток никто не вставлял.
Ефрейтор Ващук подарил Виноградову совсем не дружеский взгляд. Вчера, составляя боевой расчёт, Сашка записал этого авторитетного деда пулемётчиком. Ну откуда он мог предположить, что будет тревога?! Теперь Ващук вынужден таскать свой автомат и тяжёлый пулемёт.
Ничего не понимающие солдатики выбежали на улицу, отцы командиры распределили их на три взвода и погнали бегом по темноте в сторону аэродрома.
Дежурный по роте сержант Виноградов тоже получил автомат, и вместе с двумя дневальными в опустевшей казарме теперь охранял пустую оружейку. Выглянув в окно Сашка понял – ситуация не совсем обычная.
Серую июньскую ночь резали фарами всевозможные БМП и БТРы. Оглашались какие-то команды, строем и поодиночке бежали куда-то солдаты и офицеры. Где-то совсем рядом злобно лязгали разбуженные танки. Расположенный в 30 километрах от границы с ФРГ гарнизон Мальвинкель пришёл в движение, намереваясь посчитаться с неведомым обидчиком, нарушившим его упорядоченную жизнь.
Завтра Сашке должно исполниться 20 лет. Он планировал угостить друзей в солдатском чепке, но теперь про это наверно можно забыть. Сердце щемило непонятной тревогой. Война, неужели война?! Вот так сразу и внезапно.
Двадцатилетний мальчишка старался держаться как можно ближе к старшине. От годившегося в отцы старшего прапорщика Бучинского исходила какая-то успокоительная уверенность в том, что всё будет хорошо. Это приободряло Сашку.
— Значит так, Виноградов, заправить все кровати. Одного дневального ставь к этому окну, а другой пусть крантики в туалете начищает. Окурки на улице возле курилки пусть соберёт, следы чёрные от сапог в коридоре нужно подчистить. А ты сам здесь у входа на тумбочке службу давай тащи.
— Товарищ старший прапорщик, что случилось? Неужели на нас ФРГ и НАТО напали?
— Не забивай голову Виноградов. Утром всё прояснится. Если что, я у себя в каптёрке, — ответил Бучинский и удалился спать.
Где-то вдали гудели турбины вертолётов, им вторили рёв двигателей и удаляющийся рокот танков. Выстрелов и взрывов сержант не слышал.
« Может и вправду ночные учения?» — подумал Сашка.
Гарнизон Мальвинкель именовался так по названию маленькой деревушки, упрятанной в жиденьких немецких лесах где-то между Магдебургом и Стенделем. В гарнизоне базировались три вертолётных полка, артполк, танковый полк и дивизия пехоты. Сержант Виноградов служил в образцово-показательной роте охраны (в/ч 66555). Отмочалив год он перешёл в ранг черпаков, что соответствовало третьему периоду службы — до дембеля было ещё далеко, но черпак уже считался старослужащим.
Если первые полгода всё было в новинку, всё вызывало интерес, то после служба порядком поднадоела. Заступая в караул через день, солдаты охраняли различные вертолётные стоянки и склады. Постов было всего 12, но любой курок мог с закрытыми глазами рассказать, что там и где находится. А вот за периметр колючки ребята почти не выходили. Отслужив год в ГДР, Сашка страну совсем не видел.
В случае войны, по боевому расчёту, который доводили в части, вертолётные полки должны были лететь бомбить Западный Берлин. За ними на запасной аэродром выдвигались наземные службы. Треть машин, годами стоявших на боевом дежурстве, как правило, не заводилось, но что-то где-то всё же выезжало, и на первом году службы Сашка поучаствовал в серьёзных учениях.
Молодого солдата в форме регулировщика выставили на безымянном лесном перекрёстке, дабы он указывал растянувшейся колонне направление движения. Дороги в Германии непривычно узкие, и такое понятие как обочина там просто не существует. Немецкие водители на своих маленьких Трабантах, увидев тянущийся поток военных машин, старались переждать, или объехать колонну как можно дальше. Понимая значимость задания, Сашка чётко указывал жезлом, куда нужно ехать.
Позже всех регулировщиков забирал Урал, шедший последним, и ребята обменивались в его кузове массой нахлынувших впечатлений.
Достигнув какой-то длинной лесной поляны, наземные службы оборудовали здесь палаточный лагерь, где появился лазарет, столовая, штаб, казарма и всё такое прочее. Молодого Сашку выставили в ту ночь на пост, охранять прилетевшие вертолёты, но вместо положенных двух часов он отбарабанил почти пять.
Впрочем, всё это в прошлом, когда Сашка был салагой. А сейчас сержант Виноградов ходил из угла в угол по пустой казарме, вслушиваясь в ночные звуки непонятных учений, сопровождаемые храпом старшего прапорщика Бучинского.
Утром в казарму вернулись сослуживцы. 40 солдатиков в темноте заняли оборону по краям аэродрома. Там где отсутствовали окопы, пришлось ещё и копать. Цели и задачи такого броска никто не знал. Команда была одна – если на вас кто-то пойдёт – стрелять на поражение.
Уставшие, злые, измотанные ребята хотели одного – быстрее попасть на завтрак. Буйствовал один только ефрейтор Ващук, желая немедленно отвести Сашку в туалет. Капитан Латул направил пулемётчика на самый дальний участок аэродрома. Тяжёлый пулемёт отбил дедушке всю спину, а цинковый ящик с патронами оборвал все руки. Но друзья решительно заступились за Сашку, да и некогда было выяснять отношения.
Латул объявил роте предварительную благодарность. Впереди предстоял разбор действий каждого полка и гарнизона в целом.
Позже сообщили, что один из вертолётов совершил жёсткую посадку. Лётчики остались живы, но борт сильно пострадал.
Сашке тут вспомнилось. Как-то зимой, когда они производили смену часовых, один тормознутый парнишка, разряжая автомат, случайно выстрелил вверх и прострелил лопасть вертолёта. Ночью на посту стоять страшно, парень дослал патрон в патронник, а после про него забыл. Вот и пальнул. Что тут было делать? Ребята жутко боялись, что борт разобьётся, но признаваться тоже не хотелось. Однако, вертушка дальше так и летала – дырку от пули никто не заметил.
Впрочем, если сравнивать с соседями по гарнизону — всё это являлось сущей ерундой. Выдвинувшись ночью на полигон один из БТРов, из-за несогласованности действий, попал под обстрел. Погибли три человека экипажа плюс шесть пехотинцев.
Александру Виноградову исполнилось двадцать лет, но настроение было отвратительным. Не помог и праздничный ужин с друзьями в чепке. Мучили жуткие мысли – ведь если такие потери происходят на ученьях у «непобедимой и легендарной», чего тогда ждать в случае объявления настоящей войны?
В программе «Время» вечером показали, как прилетевший в Западный Берлин Рональд Рейган, видя направленные на него телекамеры, театрально переступил на КПП одной ногой за пограничную черту.
«Вот значит, из-за чего усиление вводили» — увидев репортаж, подумал Сашка.
Через два дня объявили приказ командира части – упавший борт нужно сопровождать до польской границы, и для этих целей создаётся караул из солдат роты охраны.
Начальником караула назначался Сашкин командир взвода – старший прапорщик Афанасьев. Курками он взял сержанта Виноградова, и двух пацанов первого периода службы: украинца Приходько и каракалпака Ембергенова.
Сашка обрадовался – наконец-то он хоть что-то в Германии увидит. Уже через пару часов сержант по-хозяйски осматривал маленькую теплушку, в которой им предстояло ехать и жить. Интерьер не впечатлял. Наружная дверь купе не закрывалась до конца. В середине вагончика стояла печка буржуйка, сбоку две бревенчатые лавки.
Приходько и Ембергенов набрали несколько мешков прессованного немецкого уголька, и нарубили еловых веток для растопки. Сержанту Виноградову на складе по накладной выдали консервы с расчётом четыре человека на три дня.
Солдаты одели в каптёрке чистое бельё, скатали в складку шинели, собрали вещмешки, получили автоматы с патронами, и вместе с начкаром Афанасьевым прослушали от командира роты инструкции по несению караульной службы.
Их вагон сцепили с платформой, на которой общипанной птицей, без винтов и лопастей, накрытый брезентом и утыканный печатями, безрадостно лежал вертолёт, оторванный от желанного неба и от своей винтокрылой стаи. Машина производила на Сашку впечатление живого существа. Он помнил этот борт. От его металлического корпуса веяло чем-то родным.
Немецкий электровоз аккуратно подцепил два вагона и потащил через лес по одноколейке.
«Ну всё, путешествие началось. Теперь наверно весь день ехать будем», — подумал Сашка. Однако через полчаса они прибыли на какую-то маленькую станцию. Машинист загнал состав из двух вагонов на запасной путь, отцепил, и, посигналив на прощанье, уехал. Совсем рядом останавливались немецкие поезда, но на вокзал прапорщик идти не разрешил, выставив возле платформы часовым Ембергенова.
Сколько так стоять и чего ждать непонятно. Оставалось только надеяться на хвалёную немецкую пунктуальность. Ну а если про них забудут? Бросить вертолёт нельзя, а что делать непонятно?
Влажный холодный ветер свистел сквозь щели вагона. Приближался ужин. Сашка растопил буржуйку. Открыв штык-ножом три банки перловки с мясом, он поставил консервы на печку подогреваться. Жир в банке был перемешан с кашей, поэтому есть содержимое в холодном виде было просто невозможно.
Афанасьев, не отрываясь от чтения Красной Звезды, интеллигентно кушал баночку рыбных консервов. Вечно недоедавший Приходько с завистью смотрел, как кусочки рыбы в томатном соусе отправляются в рот начальника караула, и как его двигающийся кадык помогает этим вкусным кусочкам перемещаться дальше в желудок.
— Поезд едет! Поезд едет! – заорал с улицы Ембергенов.
Забыв про консервы, Виноградов и Приходько высунулись из вагона посмотреть. По рельсам к ним уверенно катился грузовой состав. Через несколько мгновений сильный удар сотряс вагон, отчего уже готовый солдатский хавчик оказался на полу.
— Запомни Виноградов, ты вроде уже не первый год служишь, оружие, еда и обмундирование – вот три главных кита на которых держится армия, — спокойно сказал прапорщик. Он, словно угадав ситуацию, точно к моменту сцепки разделался со своей рыбой.
— Ладно, сегодня обойдётесь без ужина — консервы нужно экономить. Приходько, поставь воду кипятиться, чай с сухарями попьёте, — распорядился начкар.
Прибежавший железнодорожник знаками показал, что их цепляют к новому составу. Паровоз дал предупредительный гудок и потащил за собой в неизвестность.
Сашке в России часто приходилось ездить по железным дорогам. В память врезались бескрайние поля, дающие ощущение простора, и хвойные леса, часто просто пугающие своей дикостью.
В Германии всё было не так. Мимо проплывали маленькие аккуратные деревушки, скорее похожие на хутор, рядом прилагалось обработанное поле, скорее похожее на большой огород, затем сразу шёл опять хутор, затем опять огород… Вся земля была засеяна, засажена и застроена. Сашка всё никак не мог понять, когда же они вырвутся на простор.
— Земли у немцев мало, вот они при Екатерине к нам и перебирались, — глядя на очередную деревеньку, задумчиво произнёс Афанасьев.
Станции мелькали через каждые 10 минут. Иногда они ехали всего 20 минут, затем их ставили на запасной путь, где приходилось ждать следующей сцепки от 2 до 5 часов. Север, Юг, Запад, Восток – всё перепуталось. Немецкие железнодорожники, словно играя в пятнашки, гоняли воинский груз по железной дороге туда-сюда.
— Виноградов, и вы все, главное смотрите, чтобы немцы нас от платформы с вертолётом случайно не отцепили, — отходя ко сну, поучал прапорщик.
Ребята, помня урок, уже не ставили на буржуйку сразу все банки. Поняв некий замысловатый ритм движения, они научились угадывать остановки.
Утром на третий день пейзажи стали меняться. Состав проезжал какой-то индустриально развитый район. На встречном курсе со свистом проносились электрички. Можно было понять, что скоро появится большой город.
Солдатики вместе с прапорщиком прильнули к открытой двери. Мимо потянулись красивые ухоженные дома, рекламные вывески магазинов, чистые парки и зелёные скверы. Немцы, одетые в яркие тона, не производили впечатление замученных и пришибленных жизнью. Всё казалось более нарядным, нежели в Советском Союзе. Этот мир не был серым, он пестрил и переливался всеми цветами радуги.
— Бойцы, к Берлину подъезжаем, — объявил Афанасьев.
Однако в сам город они не попали, железная дорога огибала его стороной. Вскоре рядом заплясал высокий забор с колючей проволокой. За забором невольно привораживали к себе взгляд высокоэтажные дома, разрисованные художниками на различные темы.
— Так это же Западный Берлин, товарищ старший прапорщик! Вот он значит какой?! – невольно воскликнул Сашка.
Западные художники видимо специально украшали картинками фасады, дабы наглядно убеждать соседей в преимуществе своей системы развития.
Остановки возле Берлина состав не делал, но чуть дальше их опять загнали в тупик на какой-то станции. Прибежавший немец объяснил, что теперь им предстоит прямой переезд в город Франкфурт на Одере. Консервов оставалось на полдня, впереди была неизвестность. Поэтому, не смотря на уговоры Ембергенова и Приходько, начкар, решив экономить, оставил караул без ужина.
Всю ночь они тряслись в заданном железнодорожном ритме, но с первыми лучами солнца состав остановился. Дежуривший возле буржуйки Ембергенов чуть было не проспал этот момент. Сослуживцы часто подкалывали Ембергенова – если существовал когда-то Буратино, то он был каракалпак. Злые языки дразнили парня — «буратинообразный Учкудук». Порой невозможно было определить, открыты или закрыты его тоненькие узенькие глазки.
— Ембергенов, уснул? Почему носом клюёшь? – строго спросил проснувшийся Афанасьев.
— Никак нет. Просто смотрю, чтобы искры из печки не вылетали. Приехали вроде, товарищ старший прапорщик, — вывернулся Ембергенов.
Начкар встал и открыл дверь вагона. Машинист затащил их на одну из тупиковых веток на большой железнодорожной развязке. Где-то вдали виднелись типовые пятиэтажки.
— Это Франкфурт на Одере, за ним уже Польша. Значит так, бойцы, завтракаем, после всем привести себя в порядок. Принесите со станции воды и умойтесь. После новые подворотнички всем подшить. Здесь наверняка всяких проверяющих полно, — дал указания Афанасьев.
Обычный солдат в ГДР получал 25 марок, сержанту платили 50. На эти деньги нужно было покупать зубную пасту, щётку, крем для обуви, лезвия и самое главное – белую ткань, подшивку для подворотничков. Подшивку, документы и деньги солдат всегда носил при себе, добавим к этому ещё и иголку с ниткой.
Особо хитрые, чтобы не тратиться, резали для подшивки только что полученные накрахмаленные простыни. Но старшина чётко отслеживал подобные штучки. Бучинский просматривал сдаваемое бельё, и постоянно проверял, чем подшит солдат.
Армейская жизнь имела свои законы. Оставить что-либо в тумбочке было нельзя. Ценная вещь сразу исчезала.
« В армии не существует слово спи….и, есть только слово про...л!» — при каждом удобном случае повторял старшина Бучинский.
Сашка, используя кусочек зеркала, побрил на лице свой юный пух, и быстро подшил новый подворотничок.
— Виноградов, смотрю, ты молодцом выглядишь. Со мной в комендатуру пойдёшь, — сказал Афанасьев.
Через пять минут Сашка уже прыгал по шпалам, пытаясь не отставать от высокого широко шагающего начкара. Комендатура располагалась в каком-то старинном немецком замке. Город сильно пострадал во время войны и был отстроен заново, но этот комплекс сохранился.
Дежурный посмотрел документы, сказал, что на станции будет формироваться состав военной техники в Союз, и направил караульных на склад, получать сухой паёк. Сашка, набрав в вещмешок консервов и печенья, весело шагал обратно к вагону вслед за начкаром. Лучше жить в вагончике, подальше от начальства, чем торчать в роте и тянуть ногу на плацу. Однако Афанасьев был сильно обеспокоен.
— Значит так, бойцы, от вертолёта не отходить, не расслабляться. На нашей ветке немцы будут формировать состав. Скорее всего, ещё грузы придут с техникой, — сказал Афанасьев. — Нам здесь видимо три дня куковать, а может и больше.
В карауле солдат 2 часа стоит на посту, затем его меняют, два часа он бодрствует, и после 2 часа спит. Бывают двухсменные посты, где два солдата стоят только ночью – здесь нет бодрствующей смены, и днём солдаты возвращаются в роту. В любом случае, после дежурства весь караул должны заменить, но часто случалось, что заменить караул было просто некому. Бойцы переходили нести службу с поста на пост, сутки разрывались по часовому ритму 2-2-2. Молодой организм к этому быстро привыкал, но хронический недосып в любом случае сказывался.
Первые сутки прошли без происшествий. Видя воинский груз, к вертолёту никто не приближался. Местные немцы давно уже обходили такие места стороной.
Серьёзной проблемой для Сашки и Афанасьева оказалось то, что консервы на складе им выдали совсем старые и не съедобные. Сашка лениво ковырял в банке, выискивая в перловке мясо, прапорщик почти не ел. Однако, Ембергенов и Приходько стучали ложками как барабанщики палочками.
Утром на второй день стоянки железнодорожники подогнали на их путь ещё 10 вагонов. Солдаты с красными погонами уроженцы Средней Азии сопровождали какие-то ящики и машины. Увидев стоящим на посту земляка Ембергенова, они сразу завели с ним весёлые беседы. Афанасьев даже сделал своему замечание, напомнив устав караульной службы. Но ситуация теперь несколько улучшилась — на путях они были не одни, и предполагаемые диверсанты ещё 10 раз подумают, прежде чем сунуться.
Ночью начался дождь. Надев халат химзащиты, Виноградов стоял на посту с 0 до 2 часов ночи. С 2 до 4 его поменял Приходько, соответственно с 4 до 6 на пост вышел Ембергенов.
Проезжавшие рядом составы стучали по рельсам так, что караульный вагон слегка вибрировал. Впрочем, солдатикам подобный шум спать совсем не мешал, а начкару даже наоборот поезда помогали чётко отслеживать время.
Афанасьев растолкал Виноградова ровно в 6 часов. Сашка зевнул, пристегнул к ремню подсумок с магазинами и штык-нож, взял свой АК-74 и полностью открыл дверь вагона.
Солнце уже взошло, играя бликами на мокрых от дождя зелёных листьях. Где-то в кустах заливисто пели птицы, им подпевали проходящие мимо поезда. Но не это привлекло внимание сержанта. Сашка увидел странную картину – возле платформы с вертолётом стоял часовой и плакал навзрыд.
— Ембергенов, ты чего? Что случилось?
Парень не отвечал. Сашка спрыгнул вниз и в два прыжка оказался возле Ембергенова.
— Что случилось? Ты что-то вспомнил? Дома что-то не так? Товарищ старший прапорщик, тут Ембергенову плохо.
Маленькие узкие глазки фонтанировали в три ручья. Слёзы брошенного никому не нужного ребёнка давно капали на гимнастёрку, создав мокрое пятно. На вопросы Ембергенов не отвечал, он находился в некой прострации. Прибежавший Афанасьев начал трясти часового за плечо.
— Что, что такое?
— Я магазин с патронами потерял, — рыдающим голосом тихо сказал Ембергенов.
— Что? Как потерял? – начкар развернул солдата и увидел, что к его автомату не прикреплён магазин с патронами. Длинная железная палка, перекинутая ремнём через голубой погон, бестолково болталась на правой стороне спины, зияя пустотой в том месте, где должен был пристёгиваться магазин.
— Часовой, ты понимаешь, что произошло? – злым свистящим голосом прошипел Афанасьев.
— Учкудук, спал на посту? Может он у тебя отсоединился и упал? — предположил Виноградов.
– С другой стороны вагона смотрел?
Вместо ответа Ембергенов завыл вытащенной на берег белугой. Ситуация была предельно ясна. Один магазин, который должен находиться в подсумке, там и лежал, а прикреплённый к автомату исчез. Видимо кто-то подошёл сзади и отсоединил магазин.
На солдат роты охраны выпадала колоссальная нагрузка – спать в сутки приходилось не 8 а 3-4 часа, отчего стоящий на посту часовой вполне мог уснуть стоя. Виноградов частенько, будучи рядовым сам так кимарил. Один раз, шагая на посту, он уснул и свалился в окоп, благо его спасла от травмы натянутая маскировочная сетка. В другой раз, шагая во сне, он просто ушёл с поста. Можно точно сказать, что так медитировали почти все – главное было не попадаться.
Виноградов осмотрел печати на вертолёте и занял место Ембергенова, а начкар продолжил разговор с последним уже в караульном вагоне.
— Ембергенов, твою мать, родина доверила тебе своё имущество. Ты дал присягу служить родине и защищать её, а вместо этого ты вооружил её врагов. Ты арестован и отстраняешься от караульной службы до выяснения всех обстоятельств. Дисбат тебя ждёт.
— А может ты патроны просто продал? – уже совсем другим тоном спросил Афанастев.
— Товарищ старший прапорщик, вы меня совсем за чмыря держите? – всхлипывая, ответил горемыка.
Но начкар не поверил солдату. Заставив полностью раздеться, Афанасьев просмотрел все складки и карманы одежды, пересчитав его деньги. Найдя только 10 марок, прапорщик слегка успокоился.
Автомат Ембергенова и оставшийся магазин, вместе с ремнём забрал Приходько. Арестованный солдатик сел на лавку в самый дальний угол вагона. Обхватив голову руками, он слегка раскачивался из стороны в сторону. Ещё три месяца назад, родители, друзья и соседи по кишлаку торжественно провожали парнишку в армию, давая наказы служить хорошо, а теперь ему светил дисбат.
Солдаты во взводе уважали своего командира, за глаза называя его батей. Афанасьев обладал математическим складом ума и вполне мог бы дослужиться до генерала. Именно поэтому всех удивляло, почему молодой Юра выбрал тупиковый путь службы прапорщиком.
Опытный служака прекрасно понимал, куда делся магазин с патронами. Никому больше ничего не говоря, он отправился к соседям караульщикам.
— Начкара позови, — сразу без лишних слов сказал он часовому азиатской внешности, сидевшему на какой-то трубе. Часовой отложил в сторону бляшку ремня, которую он чем-то обтачивал, постучал в стенку вагона и что-то прокричал на незнакомом языке. Афанасьеву пришлось долго ждать, пока накинув китель, в проёме показался только что проснувшийся лейтенант.
— Выйди лейтенант, поговорить нужно, — попросил прапорщик.
Хорошо зная порядки, царившие в пехотных подразделениях, где служили уроженцы Кавказа и Средней Азии, Афанасьев понимал – командир здесь понятие весьма условное. Срок службы в пехоте часто не имел значения – всё определяло количество земляков. Очень тяжело приходилось русским ребятам, попавшим служить в пехоту.
Сонный лейтенант явно не понимал, зачем его разбудили. Прапорщик первым делом спросил, откуда родом собеседник годившийся ему в сыновья. Узнав, что летёха из Чимкента, Афанасьев объяснил ситуацию.
— Я прекрасно понимаю лейтенант, что ты не при делах. Но ты одно пойми, мой парень каракалпак, почти что твой земляк – теперь ему дисбат светит…. Ну и мне, сам понимаешь… Это твои орлы сделали, больше просто некому. Пусть подкинут нам пустой магазин, если им так уж патроны понадобились.
Лейтенант закивал головой как китайский болванчик, пообещав разобраться. Афанасьев ещё раз осмотрел внимательным взглядом пехотный караул, и вернулся в свой вагон.
Весь день Виноградов и Приходько через 3 часа меняли на посту друг друга. По соседнему пути проходили товарные и пассажирские составы. В середине дня проследовал поезд Москва – Берлин. В этот момент часовым стоял Сашка. Советские люди, увидев в ГДР своего солдата, радостно махали ему рукой. Из одного окна даже кинули пачку сигарет.
Но настроения сержанту это не прибавило. В карауле никто ничего не говорил. Ребята молча принимали пищу, молча выходили на пост и молча возвращались. Сашка думал об одном, что теперь будет? И кода только закончится эта служба?!
Вечером, в наступившей темноте, они увидели приближающийся к ним грузовой состав. Прицепив авиацию и пехоту, поезд потащил вагоны в сторону польской границы.
Начкар решил не вытаскивать сор из избы, приказав Приходько временно вернуть арестованному его АК74, ремень, штык-нож и подсумок с одним магазином.
Поезд остановился на мосту через Одер. В реке отражалась полная луна, подсвечивая своим большим прожектором поросший лесом низкий польский берег. Вдруг из ниоткуда появившийся капитан, и внимательно просмотрел у Афанасьева сопроводительные документы. Сашка, приподняв чехол, предъявил ловкому, словно обезьяна солдату печати на вертолёте. Сдав груз, опытный прапорщик сразу отвёл своих бойцов метров на 50 в сторону.
— Всё, теперь можно возвращаться. Ембергенов, иди, смотри свой магазин в вагоне, — через 5 минут уверенно сказал Афанасьев.
Ембергенов со скоростью пули полетел назад к вагону. Открыв дверь на полную, он сразу залез внутрь. На полу вагона, как морковка на грядке, красовался оранжевый магазин. Бедолага поднял желанную находку.
— Ну что, патронов нет? – спросил Афанасьев.
— Нету, — запихивая магазин в подсумок, ответил Ембергенов.
Солдаты быстро собрали вещмешки, зачехлили оружие, и отправились в сторону железнодорожного вокзала.
— Спасибо, — рявкнул Ембергенов, проходя мимо вагончика пехотинцев, добавив далее на тюркском языке какую-то ёмкую злую фразу.
Начкар с солдатами даже не повернули головы в сторону братьев по оружию. Не сговариваясь, они шли дружно в ногу, и молоденький лейтенант, забыв, что ему нужно сдавать груз, задумавшись, долго смотрел им вслед.
Сев на последнюю электричку караул доехал до Берлина, где пришлось ночевать на вокзале. Большой город впечатлял, и настроение у ребят несколько улучшилось, особенно когда Ембергенов и Приходько впервые увидели негра.
На следующий день, пересаживаясь с одной электрички на другую, они добрались до станции Мальвинкель. От железнодорожной станции до ворот части идти было примерно 5 километров. Но чем меньше оставалось до КПП, тем всё более и более замедлялся шаг. Высокий цветущий старший прапорщик казался Сашке теперь каким-то серым и внутренне опустошённым. Потерять 30 патронов в карауле – это была катастрофа, а возможно и конец службе в ГДР. Сашке стало неимоверно жалко своего взводного командира.
— Юрий Степанович, я могу патроны достать! – предложил сержант прапорщику.
— Что значит достать? Как?
— Давайте не пойдём в часть сразу. Я сбегаю, постараюсь найти патроны, тогда уже и пройдём через КПП.
— Виноградов, ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да, понимаю. Вина на всех ляжет, если мы так в роту заявимся.
Афанасьев, задумавшись, остановился. В нём боролись противоречивые чувства. Он старший прапорщик, имеющий множество поощрений, награждённый несколькими медалями за образцовую службу, теперь, покрывая раззяву, вынужден участвовать в какой-то афёре. Но в дальнейшем разговоре сержант убедил прапорщика не идти на КПП, и подождать его в лесу
Проникнуть на территорию гарнизона можно было по лесной дороге через свинарник. Дабы не привлекать к себе внимание, Саша отдал автомат, подсумок и штык-нож Афанасьеву, и, обещая вернуться через три часа, побежал в часть знакомыми ему тропинками.
Год назад, будучи салагой, Сашка случайно подслушал от старослужащих ротную тайну.
Когда-то давно ребята, охранявшие склад, свистнули там ящик с патронами. Те, кто это сделал, уже давно вернулись в Союз, но с тех пор пошла традиция — дембеля перед уходом рассказывали о патронах ротным дедам.
Боеприпасами ротные дедушки пользовались, когда в караул заступал пофигистический начкар, любивший спать, и не встававший с топчана. Ночью дедушки гоняли на караульной машине по аэродрому, выискивая зайцев. Ушастый попадал в свет фар, и бежал прямо перед машиной, никуда не сворачивая. Зайчика курки расстреливали, делая далее из него шашлык.
Виноградову по сроку службы, не смотря на сержантские лычки, такие забавы были пока недоступны. Впрочем, и желания в будущем охотиться подобным образом у Сашки тоже как-то не возникало.
Добежав до укромного места в лесу возле поста ГСМ, Сашка стал вспоминать услышанный когда-то разговор. Далее найдя заброшенный бункер, он залез внутрь, и действительно среди хлама обнаружил ящик с патронами.
Его сердце стучало как отбойный молоток. Виноградова мог увидеть часовой с поста ГСМ — если там стоит кто-то из дедов, то дело закончится мордобоем, ибо он нарушает традиции и берёт чужую собственность. А попасться с патронами какому-то рвачу-офицеру ещё страшнее – тогда гаубвахта или дисбат.
Отсчитав 30 штук, Саша аккуратно разложил весь хлам по местам. Скрыв следы проникновения в бункер, он рысью побежал обратно.
— Вот принёс, серия другая, ну может прокатит, — радостно отчеканил сержант, глядя в глаза командира.
Ембергенов, получив боеприпасы, поспешил скорее набить их в магазин. Патроны в роте выдавались одной единой серии. Чужой номер на гильзе был сразу виден, если конечно проверяющий всматривался.
— Эх бойцы, бойцы, что же это происходит? Три недели назад немецкий пилот на Красной площади сел. Куда спрашивается, ПВО смотрело? У нас в гарнизоне БТР случайно подбили. Часовой в моём карауле магазин с патронами просрал, а другой солдат запросто патроны горстями в кармане приносит! И я это дело покрываю и в этом участвую?! Будет Горбачёв наводить порядок, обязательно будет. Не зря он Министра Обороны Соколова снял и Язова поставил. Ну не может ведь такой бардак в армии продолжаться вечно! И на гражданке порядок наведут. Вот увидите, всё так и будет, — сокрушался старший прапорщик.
Так под разговоры прапорщика они подошли к КПП. Далее все договорились молчать о произошедшем, отряхнули дорожную пыль, почистили сапоги, и постучали в ворота.
В роте друзья уже заждались Сашку. Все спешили похвастаться новостями. Димку Тяпина начкар едва-едва не поймал спящим на посту. Овечкина летуны колбасой угостили, а Мишка Гусь договорился с киномехаником в клубе после отбоя фотки напечатать.
Уставший Сашка молча слушал своих друзей и думал, как хрупок этот мир, если всего один полушаг президента чужой враждебной страны может вызвать целую цепь последующих событий.
