Над албанской деревушкой тихо взошла луна, осветив в серебряных тонах горы, сбрасывающие листву деревья, дома и бункеры. Стреноженные лошади на склоне холма вяло поднимали головы. На запруженной плотине бормотали пришедшие на ночлег гуси, где-то на краю тявкала собака. Ночной холодок нёс ароматы осенних трав.
Мать Рапо уже уснула, а ему не спалось, сердце наполнялось ощущением чего-то неясного и тревожного. Молодой человек стоял и курил на крыльце своего родного дома.
«Колхозные козы поломали весь штакетник. Нужно будет много чего подделать. Дом совсем обветшал, пока я отсутствовал» — подумал Рапо Крусан.
Вдруг деревенская полудрёмка взорвалась от ударов колокола. Тревога! Тревога!
— Сколько ударов бьют, — проснувшаяся мать схватила за руку сына.
— Два. Значит опять опасность нападения. Эх, чтоб её… Сынок, беги скорее, а то ведь они скажут, что ты поздно явился. Беги сыну, авось всё обойдётся,- бормотала женщина, собирая тревожный набор продуктов.
Схватив котомку и поцеловав мать, Рапо побежал, не разбирая дороги. Стебали по лицу ветки кустарника, колючки прицеплялись к одежде, в висках стучало: «Успеть, только не опоздать к оружейному бункеру» Казалось, будто сама луна летит рядом с парнем, подталкивая его с боку своими лучиками.
Все албанские мужчины от 18 до 60 лет были военнообязанными. В случае объявления тревоги каждый знал своё дело. Два повторяющихся удара означали нападение. Необходимо было в течение 7-10 минут получить автомат в деревенской оружейке и занять позицию в одном из множества бункеров. Люди в такие часы переселялись в бетонные укрепления. Женщины распределяли в 4 больших бункера детей, где имелся запас продуктов на 2 недели. А мужчины, заняв позиции, наблюдали сквозь прицел автомата за обстановкой.
Выходить из укрытия без сигнала белой ракеты строжайше запрещалось, долгие годы тюрьмы ждали нарушителя. Но шансов захватить ощетинившуюся деревню у врага практически не было. Простреливались все подходы и подъезды. Даже небо, в случае десанта, прошивалось, словно полотно смертельно-красными штрихами трассеров. Вся маленькая Албания, словно черепаха, пряталась в панцирь, ожидая нападения с моря, с суши и с воздуха.
— Мне позвонили! Русские идут, русские…., — лепетал председатель колхоза, выдавая автоматы и винтовки, – Крусан, возьми ещё три гранаты. Ты сегодня пулемётчик, побежишь на самую верхнюю позицию. Митеску повредил ногу, я вас поменял местами.
Быстро расписавшись за получение оружия, Рапо рванул вверх на гору. Тяжёлый переносной пулемёт с каждым шагом стучал по плечу. Сухой ком подступил к горлу, жутко хотелось пить. Обстановка вокруг изменилась. Людское ощущение тревоги передалось всей колхозной живности, тявкали собаки, гоготали гуси, в загоне слышалось жуткое блеяние и мычание.
Рапо понимал, что на горе воды не будет, а свою флягу он позабыл.
«Ну да ладно, ведь всё это ненадолго», — мыслил молодой албанец. Шаг, ещё шаг, подъём давался с трудом. Вот петляющая тропинка закончилась и он на вершине, возле верхнего бункера, из которого сладко тянет табачным дымком. Согнувшись, Рапо по крабьи заполз внутрь.
— Привет учитель, — послышался голос из дальнего угла.
-Да, здравствуйте!
-Ну что, сегодня вместе будем лямку тянуть?
-А кто Вы? Попить воды есть?
Из угла послышался лёгкий смешок.
-На, возьми. Я услышал колокол, сразу две фляги набрал.
Приблизившись, Рапо наконец-то узнал собеседника. Им оказался Никос, одинокий сорокалетний мужчина, живший на другом краю, возле самого обрыва. Перед войной его мать держала около восьми коз, которые разбойничали по всей округе, разоряя чужие сады и огороды. На жалобы соседей мать и сын не реагировали, жили обособленно. Даже теперь, после смерти матери, друзей среди людей Никос так и не завёл.
Утолив жажду, учитель с удовольствием взял протянутую папиросу. Молча покурили. Сладкое блаженство растеклось по уставшему телу.
— Ну что, вместе русских отстреливать будем?
— Как придётся.
— Ты пулемётчик. Твоя зона обстрела от соседней горы до деревни, и весь низ, и вся деревня.
Я держу под прицелом левый край. Гранаты бросать только когда они скопом попрут. У тебя их сколько?
— Три.
-Ну и жадюга этот председатель. Самая высокая точка, а он дал только по три гранаты.
— Ну он же гранаты нижним дотам обычно даёт, — ответил Рапо.
-Ладно, давай русских караулить, а то ведь захватят они нас врасплох.
-Чтобы на гору пробраться русские должны будут по дороге пройти, а там их нижние доты встретят, стрельба пойдёт, врасплох уже не получится.
— Да ты знаешь, как они хитры. Они могут десант с самолёта сбросить прямо на нас. Смотри свой участок, — даже в наступившей тишине можно было понять, что Никос был сильно напуган и проявлял крайнее возбуждение.
Страх нападения СССР, который испытывал руководитель Албании Энвер Ходжа, передавался очень многим. Как агенты влияния других стран исчезли священники и мулы, думающая интеллигенция влачила жалкое существование. Народ молился на своего нового бога руководителя партии Энвера Ходжу, пообещавшего построить в бедной стране райскую жизнь. «Религия албанцев – албанизм», — любил повторять партийный руководитель.
Вот только существовала одна загвоздка. Светлое будущее балканскому руководителю виделось строго в албанских тонах. Пришедший к власти в Москве Хрущёв вынес тело Сталина из мавзолея. Сменив курс, руководство СССР требовало аналогичных мер от своих союзников – найти и покарать виновных в перегибах партии. Ни больше, ни меньше – найти и покарать самого себя. Разве нормальный правитель такое допустит.
Энвер Ходжа пытался убедить прилетевшего в Тирану министра обороны СССР Г.К.Жукова поговорить с Хрущёвым, сменить генеральную линию партии, но вышло наоборот. Пока Жуков летел обратно в Москву, Хрущёв снял его с должности, отправив служить в унизительное захолустье.
Ходжа замыкался в себе, везде виделись враги. Он постоянно боялся нападения США, а теперь ещё и СССР. Радио и газет, кроме как государственных, в Албании не существовало, и, загнанный в колхозы народ, невольно верил в правильный курс своего руководителя, который оградился от соседей, поддерживая отношения только с далёким Китаем.
Рапо понимал истинное положение дел. В 1957 году он, в числе лучших учеников, был отправлен в Москву на учёбу, в МГУ, на факультет переводчиков. Там албанец подружился с русскими ребятами и особенно с девушкой Надей, к которой по субботам часто приходил в гости, на улицу Садово-Самотечную. Выстраивая планы на будущее, Рапо даже познакомился со всеми её родственниками.
Всё рухнуло в один миг, когда СССР и Албания разорвали дипломатические отношения. Албанских студентов собрали, и одним самолётом увезли на родину. Рапо не успел проститься ни с Надей, ни с друзьями. В столице Албании, в Тиране студент позже доучивался на учителя истории и литературы. Власти не дали возможность стать преподавателем иностранного языка. Зачем учить чужому языку, вдруг люди будут слушать иностранное радио, а это равносильно предательству.
О своей жизни в СССР ему строжайше было запрещено рассказывать. Земляки конечно знали, где он учился, но предпочитали не спрашивать. Молодой учитель уже месяц преподавал в своей родной школе, как и в детстве, топая по знакомой тропинке в соседнюю деревню. Проделывая этот путь, утром и вечером, Крусан думал только об одном, что Албания и СССР восстановят дипломатические отношения и можно будет приехать в Москву, или хотя бы просто позвонить Надежде.
Что мог Рапо поведать своим воспитанникам о литературе, об истории, об окружающих Албанию странах. Он просто зачитывал разновозрастным ученикам нужный материал, не ставил двойки и гладил по голове, когда мальчик или девочка не знали, кто такой Константин Великий или Скандеберг.
— Ну подготовься, я тебя завтра спрошу,- успокаивал учитель.
Чёрная балканская ночь перевалила за середину. Уступив место звёздам, Луна спряталась за горой. Посвистывая и завывая, успокоительно качая верхушки деревьев, ночной ветерок жалобно гудел в стенах бункера. Казалось, будто деревня внизу просто спит спокойным сном. Но это было не так. Белой ракеты, обозначавшей отбой тревоги, уставшие люди не видели. Никос попросил товарища посмотреть за его стороной, пока он немного поспит. Рапо согласился. Позже поменявшись, получил возможность отдохнуть и Рапо, но уснуть в ночном холоде ему не удалось. После, мужчины сидели на корточках, прижавшись спинами, друг к другу.
«Может и не такой плохой этот Никос»,- мыслил про себя Рапо, «И с немцами он воевал, ну просто не особо разговорчивый человек».
-Учитель, ты как? Что-то холодновато становится.
-Да вроде ничего. Русских нет. Наверно это председатель лишний стаканчик раки пропустил, и ему показалось, — пошутил Рапо.
— Но наша деревня в таком важном месте стоит. Если её захватят, то дорогу перекроют,- беспокоился Никос.
-Ну зачем противнику перекрывать дорогу ведущую в никуда. Цель противника большие города, а не горные деревни.
-Но русские ненавидят Албанию. Они хотят захватить нас.
-Никос, ну с чего Вы это взяли,- не выдержал Рапо — Все эти тревоги просто дурость. Вместо того, чтобы строить бункеры, лучше электричество по стране провести. В СССР живут хорошие и добрые люди, я четыре года учился в Москве.
Рапо стал взахлёб рассказывать, как он ходил на занятия в МГУ, о русских друзьях, про троллейбусы и метро, про фонтаны, про мороженное в вафельном стаканчике. Никос внимательно слушал, иногда переспрашивая детали. Уже запели петухи, начинало светать, а Рапо всё говорил, говорил и говорил.
Отбой тревоги дали сразу после восхода солнца. Уставшие от бессонной ночи защитники отечества повсеместно вылезали из укреплений. Мужчины со всех сторон направлялись сдавать оружие. Впереди предстоял обычный рабочий день, со своими тяготами и заботами.
— Ну теперь наверно, на следующий раз, я флягу и курево не забуду,- протянул на прощанье руку Рапо.
-Ладно учитель, как получится,- отвечал Никос.
Председатель придрался к Рапо, когда тот сдавал оружие, заставив хорошенько вычистить чужой пулемёт, из за чего он не успел заскочить домой и позавтракать. Пришлось сразу идти в школу.
Девочка ученица рисовала мелом на доске ослика. Маленькая ручка старательно прорисовывала ушки и хвостик. Вдруг в класс вошли широкоплечие громилы. Ученики, приветствуя вошедших, дружно встали.
— Дети, на сегодня урок закончен. Все расходятся по домам! – прохрипел один из незнакомцев.
— По домам, по домам, — подгоняли его напарники.
Крусан сразу всё понял. Это были представители Сигурими – тайной албанской полиции. Значит Никос донёс, а он даже не попрощался с матерью. Опять его вот так запросто забирают из жизни, как и два года назад в Москве.
В тюрьме Рапо жестоко избили. Следователь постоянно орал одни и те же вопросы. С кем из московских албанцев он поддерживает отношения на родине? Почему во время последней тревоги он занял позицию пулемётчика в верхнем бункере? Как он выходил на связь со своими московскими хозяевами?
В его доме переворошили абсолютно всё. Вскрыли полы, ища тайники с оружием и радиопередатчик, но естественно ничего не нашли, отчего следователь просто взбесился. Однажды, проходя по тюремному коридору, Рапо краем газа заметил, как куда-то провели его московского однокашника, но за какие грехи парень оказался в застенках, так и осталось загадкой.
Рапо Крусан не расстреляли, хотя прокурор на суде настаивал. Двадцать лет лагерей, прозвучал приговор суда, из которых бедняга отсидел половину. Его амнистировали. Сказалось то, что родной дядя, герой войны с фашистами, постоянно хлопотал за племянника.
Рапо вернулся в свой старый дом. Мать скончалась от горя через несколько лет после ареста сына. Никос, как и прежде жил бобылём возле обрыва. Однажды они случайно встретились в лесу. Постаревший Никос буквально упал в ноги и заголосил.
— Прости Рапо! Я думал, ты специально разговор про русских завёл. Я думал, ты меня специально проверяешь. Я испугался, ведь каждый человек должен докладывать в полицию про сомнительные разговоры.
Провозгласивший 7 ноября 1941 года на тайном собрании создание Компартии Албании К.Дрозе стал её первым секретарём, двадцатилетний Энвер Ходжа его заместителем. Энвер также был назначен главнокомандующим партизанскими отрядами. Через год первый албанский партизан приехал в Москву, где встречался со Сталиным, заверив отца народов в своём желании строить социализм, чем очень понравился московским руководителям. Во второй приезд в Москву Ходжа присутствовал на Параде Победы.
В 1948 г. молодой Энвер казнил своего бывшего наставника, ставшего политическим противником — К.Дродзе, полностью захватив власть в стране. Прожив 76 лет, тиран единолично правил до 1985 в условиях полной международной изоляции. После его смерти траур в стране продолжался девять дней. Привыкшие к диктатуре люди реально не понимали, как они будут жить дальше.
Наследием Энвера Ходжи стало множество бетонных бункеров, сосредоточенных по всей трёхмиллионной стране. Каждый третий албанец, за годы правления Ходжы, либо отбыл срок, либо подвергался допросам в тайной полиции Сигурими.
