Язык Шиллера и Мюллера

Итак, как я уже подробно описал, для жизни в отеле хватало минимальных знаний английского или немецкого языков.
Однако в процессе сравнительного употребления я заметил, что последний гораздо предпочтительнее для общения с обслугой. Язык великих мыслителей и романтиков словно бы создан для отдачи выразительных команд. Причем это можно делать достаточно вежливо – все равно эффект неизмеримо превосходит самую остро закрученную английскую фразу.
В отеле я дружил со многими египтянами и все они прекрасно знали, что я русский: они оказались хорошими парнями, и мне нечего было от них скрывать. Однако я замечал, что прекрасно знающий меня, русского человека, добрый и услужливый бармен из обеденного зала гораздо быстрее наливал привычную порцию джина, стоило лишь попросить об этом по-немецки.
И замешкавшиеся в очереди за горячим туристы неизвестного происхождения тоже весьма проворно расступались, позволяя взять из стопки чистую тарелку, услышав вежливую немецкую просьбу – хотя я и не был уверен, что они понимали мои слова.
А случай на экскурсии к пирамидам полностью подтвердил мою гипотезу о великой силе немецкого языка.
Это было внутри пирамиды Гиза. Чтоб пробраться в самую сердцевину мощного строения к погребальной камере фараона, требовалось совершить достаточно тяжелый путь по низким и узким туннелям, где были проложены мостки типа строительных трапов – проще говоря, доски с набитыми поперечинами. В начале трап на протяжении нескольких десятков метров шел под уклон. Внутри пирамиды было душно и почему-то очень сыро. Входящий и выходящий потоки текли по одним и тем же мосткам, едва разминаясь друг с другом. И вот в одном месте, уже далеко от входа и глубоко в толще уходящей под землю пирамиды, две итальянки – то ли устав от длительного спуска на каблуках, то ли просто так – сели прямо на трап, перегородив дорогу. Сели и принялись трещать между собой, словно две сороки, как это умеют делать только итальянцы. Встречный поток обливающихся потом, стремящихся на воздух туристов застопорился. Спускающиеся тоже остановились, поскольку толстые итальянские задницы не давали возможности их обойти. Масса людей быстро нарастала: дежурившие наверху полицейские ничего не подозревали и спокойно пропускали всех вниз. Итальянки не замечали нависшей над ними очереди; они были поглощены собой и своими итальянскими проблемами. Им начали кричать. По-английски, по-русски, даже по-арабски. Сначала вежливо, потом резко. Эффекта не последовало. Снизу слышалась прежняя итальянская трескотня.
Тогда я, набрав побольше воздуху – которого, надо сказать, не так уж много и было в тесном чреве пирамиды – рявкнул громким и грубым голосом несколько немецких ругательств, призывающих к продвижению вперед.
И о чудо ! - безмятежные итальянки мгновенно вскочили и побежали вниз, освобождая затор.
В чем причина такого воздействия немецкого языка? В его внутренней структуре, в сочетании звуков или в звучании целых слов? Не знаю, не уверен. Лично мне, наоборот, немецкий говор кажется одним из мелодичнейших в Европе. А немецкие стихи – единственные, кроме русских, древнегреческих и римских, имеют право именоваться подлинными стихами. Наверное, просто даже в XXI веке, спустя пятьдесят с лишним лет после кончины гитлеровской империи в памяти людей осталось подсознательное, генетическое отождествление любой немецкой речи с угрозой, которую следует избегать, поскорее исполняя команду. Даже если не вполне понятен ее смысл.
Могли ли это предугадать прекраснодушно гениальные немецкие поэты и философы ушедших веков?..

Сувениры

Когда идешь по сувенирным лавкам Египта, постоянно испытываешь странное ощущение, будто здесь на каждом шагу делают деньги, спекулируя чужим прошлым и чужой историей.
Действительно, продавцы - сплошь египтяне арабского происхождения, тот есть потомки тех, кто в свое время завоевал и разрушил Древний Египет. Все эти боги, скарабеи, таинственные письмена и папирусы к ним самим не имеют абсолютно никакого отношения. Это досталось им по наследству от ушедшего народа исчезнувшей страны. И этим наследством они спокойно пользуются.
Совершенно по-другому смотрел бы я на какого-нибудь седого негра, торгующего в захудалой центральноафриканской лавчонке фигурками, испокон веков вырезываемыми из черного дерева именно его племенем. Хотя, возможно, таких мест уже не осталось, и во всем мире все торговцы сувенирами делают деньги на традициях, им не принадлежащих.
Выбор сувениров кажется огромным, но на самом деле во всех лавках продается примерно одно и то же, и в общем одинаково низкого качества. Некоторые товары, как я уже описывал, вырезаны из камня грубой рукой кустаря. Другие – металлические, покрытые эмалью или даже анодированные, вроде фараоновых масок или разноцветных тарелок – судя по всему, сделаны на небольших фабриках. В каждой лавке предлагаются папирусы, но часто они оказываются поддельными, то есть рисунки сделаны не на специальной бумаге, изготовленной по древнеегипетской технологии из травы папирус, а просто на банановых листьях. Встречаются и товары достаточно высокого качества: металлические брелоки для ключей, зажигалки, и так далее. Но на ник, как правило, стоит клеймо “made in China” – специально для Египта.
Объединяет всю эту продукцию одно свойство: непомерно высокие цены. Обойдя все лавки подряд, вы не найдете ни одной, самой маленькой вещицы, которая бы стоила меньше доллара. Торговцы сувенирами стремятся выжать из туристов максимум возможного – впрочем, равно как и организаторы всяческих экскурсий.
Однообразие - фактически просто убогость всего предлагаемого, - и низкопробность выставленной экзотики огорчают. Как мы ни искали в течение двух недель чего-нибудь особенного, выделяющегося из неимоверно безликой массы, нам этого не удалось. Среди сувениров не встречается изюминок. Все массово, все усреднено и рассчитано на массовое потребление.
Поэтому мы привезли домой совсем немного: кроме уже описанных кошки и Анубиса, еще несколько совсем дешевых поддельных скарабеев, облитых глазурью и три металлических разрисованных пирамидки. Их всучил мне, торгуясь не на жизнь, а на смерть, пожилой египтянин в белом платье возле самой пирамиды Хеопса, где я посчитал возможным сдаться и купить такие сувениры.
Единственное, что в Египте качественно – это хлопок. Замечательные пляжные полотенца - всех цветов и размеров, различной выделки, с надписями и без - действительно очень хороши. И, кстати, они-то как раз стоят недорого по российским меркам. Такой вот парадокс.

Нефертити

Кто не знает египетскую царицу Нефертити!
Растиражированная популярными журналами 60-х годов, одно время она была для граждан Советского Союза чем-то вроде эталона женской красоты.
Действительно, есть в этой женщине неизвестной мне национальности совершенство черт, которое трудно сопоставить с кем-то иным или просто забыть.
До наших дней дошли два небольших но очень качественных портрета Нефертити. Пожалуй, это самые древние из доступных нам изображений подлинной женской красоты.
Один – полностью законченный, в головном уборе и, кажется, даже раскрашенный по древней египетской манере - хранится (если не ошибаюсь) в Берлинском музее Пергамон. Не помню уж, кто его туда вывез. То ли немцы, ведшие раскопки пирамид, то ли те же немцы – бывшие к тому времени уже не просто немцами, а гитлеровцами – в ходе своей североафриканской кампании. (Хотя в последнем я сомневаюсь. Вряд ли фельдмаршалу Роммелю было дело до египетских древностей: сначала он успешно громил англичан под Эль-Аламейном (а танковая война в пустыне, где нечего даже долить в закипевший радиатор двигателя, сама по себе нелегкое занятие), потом отбивался от них под Тобруком, а потом и сам умер, сраженный, кажется, какой-то болезнью)
Второй хранится в Каирском музее. Он не закончен. Недовершенным оставлено лицо и нет головного убора, отчего профиль царицы кажется иным. Возможно, это был предварительный вариант для другой скульптуры. А может быть, его просто бросили на полпути по причине, которая будет ясна ниже.
Я видел оба изображения Нефертити. Первое в 83 году в Германии, второе нынче в Каире. В настоящем виде портреты Нефертити оказывают еще более сильное воздействие, чем их фотографии (хотя с древностями часто случается как раз наоборот)
А если еще вспомнить судьбу этой несчастной женщины, жены фараона Эхнатона? Того самого сановного урода, при котором обожествление власти дошло в Египте до недостижимых высот абсурда. Фараон олицетворял собою сразу все ипостаси: и непоколебимую царскую власть, и несравненное плодородие нильской земли. Поэтому на своей многометровой статуе Эхнатон выглядит как натуральный трансвестит: выше пояса это бородатый мужчина, скрестивший на груди символы власти. А ниже – широкие бедра, огромный живот и гладкое женское лоно без всяких намеков на мужские признаки. Слияние совершенно отвратительное, но закономерно вытекающее из совмещения несовместимых качеств. Может быть, в насмешку, у Эхнатона с Нефертити было множество дочерей и ни одного сына. Тогда гермафродитический владыка, боясь гибели династии и надеясь на подарок судьбы, женился вторично на одной из своих дочерей. Не знаю, что у них там получилось, но оскорбленная Нефертити удалилась и никто ничего не знал о ее дальнейшей судьбе.
Во всяком случае, эта скромная и не прославившаяся ничем особенным, кроме двух портретов, женщина вызывает у меня интерес больший, чем скандально известная Клеопатра, последняя египетская царица.
Отправляясь в Египет, я намеревался привезти в качестве сувенира скульптурное изображение Нефертити. Я не сомневался, что найти такое не составит труда. И, конечно, нашел множество изображений царицы в разных сувенирных лавках. Но каких… Цветные, - то ли штампованная пластмасса, то ли раскрашенный гипс - напоминали русскую девку из дешевого борделя XVIII века: в нелепом красном кокошнике и с намазанными свеклой щеками. А каменные бюсты, где фактура и однотонность материала позволили бы точно передать тонкий профиль царицы… Боже, что это были за бюсты! С перекошенными глазами разной длины, с носами крючковатыми, курносыми, картофелеобразными, с чертами лица негритянскими и черт знает еще какими… В отчаянии я ходил из лавки в лавку, но быстро понял бессмысленность моих поисков.
Помню, мы шли по вечерней Хургаде, и остановились перед освещенной витриной лавки, где перед стеклом, прямо на тротуаре было выставлено штук 20 или 40 базальтовых бюстов Нефертити. Эти были практически одинаковы и напоминали продавщицу винного отдела, проработавшую на должности не менее 15 лет.
- Что это…- в ужасе сказала жена.
- Это – царица Нефертити – гордо и по-русски ответил продавец.
- Нет, это не она, - с отчаянием возразил я. – Я видел настоящую
Нефертити в Германии – она другая!!!
- А я, египтянин, ее никогда не видел, - грустно признался продавец.
И я прекратил поиски исчезнувшей царицы.
Неудачная попытка найти настоящую Нефертити побудила меня по-иному
взглянуть на все качество сувенирной продукции. И увидеть всеобщую ее грубость, недоделанность, несовершенство черт. Не только человеческих, но даже кошачьих.
И тогда я еще раз подумал о чужом прошлом. Возрождаемом изо всех сил современными египтянами – то есть, по сути дела, арабами. Ислам (приняв эстафету от иудаизма, на что не пошло даже мрачное христианство) много веков запрещал правоверным соревноваться с богом, изображая что-либо кроме бессмысленных орнаментов. Вот и получилось, что среди арабов, вероятно, на генетическом уровне отсутствуют художники. Поскольку нет и не могло быть традиций. Сейчас начинает что-то зарождаться – но сколько должно пройти лет и поколений, чтоб нация, жившая под запретом изобразительного искусства, дала настоящих художников в количестве достаточном для массовой продукции.
То, что было прежде, осталось делом рук древних египтян. А они давно вымерли.

«Копт» - египетское понятие

До сих пор, описывая египтян, я говорил исключительно о египетских арабах. То есть египтянах-мусульманах, имеющих, несомненно, пришлое происхождение по отношению к этой земле.
Между тем, в Египте есть еще несколько народностей, совершенно отличных от арабов.
Есть бедуины – они кочуют на верблюдах по голым пространствам пустынь. Чистят зубы два раза в жизни и моются один раз в год. Знакомиться с ними поближе мне почему-то не захотелось.
Есть нубийцы. К югу от Египта существовала когда-то древняя страна Нубия, поставлявшая фараонам особо ценных рабов. Они были огромного роста и страшно выносливы. Сейчас, как говорят, нубийская народность растворилась в общей массе египтян, и отличить их можно по более темной коже; вероятно, они-таки были ближе к неграм, чем к азиатам. Ни одного нубийца мне никто не показал. Они наверняка были , да я не умел различить.
И еще несколько процентов населения Египта составляют копты – египетские христиане. Они утверждают, что даже само слово «Египет» возникло как видоизмененное «копт». Копты – это уже совершенно наши люди. Похожи они скорее на израильских евреев, и в них совершенно отсутствует та арабская изворотливая хитрость, от которой некуда спрятаться среди основной части египетского населения. Копты исповедуют католическую веру. Правда, крест у них очень своеобразный, пространственный, словно склеенный из двух обычных католических, повернутых на прямой угол. Есть, говорят, и совсем уж наши православные копты: в Египте существует вторая (после Эфиопской) православная церковь Африки.
Коптов действительно мало и встречался я с ними редко. Фактически единственным христианином-мужчиной, с кем мне довелось иметь дело, был доктор – поистине замечательный человек, рассказ о котором еще впереди.
А вот коптских женщин я видел немало.
Женщины вообще заслуживают особой главы.

Египтянки

Коптские женщины (как-то странно звучит «коптянки» из-за ассоциации с копченой рыбой) ничего особо интересного из себя не представляют. В том смысле, что это самые обычные женщины – не поражающие ни красотой ни безобразием, черноглазые, кудрявые, черноволосые, порывистые, напоминающие евреек или молдаванок. В меру болтливые, носящие человеческую европейскую одежду и одевающие на пляже купальные костюмы.
(Менеджер по обслуживанию в номерах, которую я упоминал в одной из предыдущих глав, была, судя по всему именно коптянкой. Неистовая, как Юдифь, потрясая смоляными кудрями и сверкая глазищами, всякий день разносила она в пух и в прах, стирала в порошок и развеивала по ветру маленьких заморышей-уборщиков. И, в общем-то, за дело.)
В общем, женщины как женщины.
Иное дело – египтянки исламского вероисповедания.
Единственное, что объединяет их с нормальными женщинами – природная женская болтливость: часами – именно часами – трещали они на пляже в свои (вероятно, дешевые для более-менее обеспеченных египтян) сотовые телефоны.
Эти, по шариату, ходят везде и всегда в длинной одежде. Да еще так обматывают платком голову, что открытым остается только лицо.
(Подчеркиваю, что речь веду именно о египтянках; видел я и женщин из Саудовской Аравии – те вообще забронированы наглухо и смотрят на мир сквозь две узких щели чадры)
Продавщицы – в Каире их достаточно в крупных магазинах - носят обычно что-то светлое, желтоватое или зеленоватое.
А вот те, что отдыхали на пляже, были сплошь во всем черном, словно итальянки, находящиеся в пожизненном трауре по кому-нибудь из многочисленных родственников. Представляли собою огромные черные туши, бесформенные и расплывшиеся. Из туго намотанных черных же платков смотрели на мир ужасные, толстые, одутловатые лица без искорки жизни в глазах.
Прав был наш парторг: отвратительное это зрелище.
Купались они – как в бассейне, так и в море – тоже не снимая своих черных одежд.
Зрелище еще более отвратительное.

Семья в Египте

Египетские мусульмане приезжали на отдых целыми семьями. Отдыхали они по три-четыре дня, обедая у себя в бунгало какими-то своими припасами. Так что при условии небольших расстояний этот отдых, вероятно, обходился им дешевле, чем россиянину Крым.
Вот и ездили они целыми сборищами, со стариками и старухами все в тех же ужасных черных одеждах, с квашнеподобными женами и выводками детей самых разных цветов.
За этими семьями любопытно было наблюдать.
Известно, что наши мусульмане в семейной жизни прочно опираются на исламский постулат об отсутствии у женщины души, который факт ставит жену на один уровень с кухонной утварью. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я знавал вроде бы цивилизованные семьи, где женщина, потчуя обедом вернувшегося с работы мужа (вернувшись с работы сама и успев только приготовить еду), почтительно стоит за его спиной, не смея сесть за обеденный стол до его насыщения. И так далее, в том же самом и еще более отвратительном духе.
Среди египтян я такого не наблюдал. Напротив, даже в сравнении с отношениями в русской семье меня удивляли проявления предупредительной нежности, с которой египетские мужья обращались со своими неповоротливыми женами – особенно когда той требовалось через что-нибудь перелезть или куда-нибудь забраться.
И отношение к детям тоже показалось диковинным. Наших детей, то есть туристских, совсем маленьких в Хургаде не появлялось: все-таки даже от Москвы это место отделяет дальний перелет. А вот местных египтят на пляже было сколько хочешь даже в колясках. И когда детям что-то требовалось, - например, когда спящая арабская малышка заливалась горьким плачем оттого, что ветер завернул и обрушил на нее сверху невесомый пляжный матрас – в этом, как и в многих других случаях на помощь бежал отец.
А мать, как правило, продолжала трандычать с какой-нибудь невидимой подругой по сотовому.
Вот такой в Египте шариат.

Разноцветные египтята

Я уже подчеркивал, что за две недели в Африке не встретил ни одного настоящего негра.
Но сами арабы были очень разных цветов. Некоторые из них казались совершенно негритянски черными, хотя и имели азиатский тип лиц.
То же самое было и с детьми. Многие из них, при совершенно не черных родителях кажутся истинными негритятами.
Однажды мы возвращались с пляжа. Жена шла замотанная, как в юбку, в то самое ярко-желтое замечательное полотенце из хургадского хлопкового магазина. И вдруг мы увидели курчавого негритенка, точно так же обмотанного полотенцем, только розовым. Нам захотелось сняться вместе. Мальчик оказался совсем маленьким, и ни понимал ни слова по-английски, но рядом нашлись родители, и отец-египтянин (который, кстати, был белее меня) пришел в восторг от того, что белая женщина хочется запечатлеть себя рядом с его чудесным черным сынишкой. Он объяснил мальчику, что ничего плохого ему не грозит, постоял рядом и даже помахал его черной ручкой, пока я их снимал.
Мальчишка был черен, как африканская ночь при полном звездном затмении. Тем не менее был он не негром, а арабом и звали его Ахмед.
На прощанье я всунул в его боязливую черную ручку яркий календарик-сувенир.
Это семейство отдыхало в нашем отеле еще дня три. Проходя к пляжу через мостик над пресноводным бассейном, вокруг которого под сенью ажурных построек в мавританском стиле любили отдыхать на лежаках египтяне, мы несколько раз их видели. Отец приветственно кричал нам «хэллоу!» и даже маленький Ахмед, чувствуя себя в безопасности за голубой водой бассейна, улыбался и махал рукой…
Аллах Акбар

Однажды мне требовалось срочно оплатить услугу в 20 фунтов.
Как назло, египетские деньги у меня кончились. Я мог бы отдать просто 5 долларов, однако это оказалось бы чуть больше 20 фунтов, а просить сдачу мне не хотелось. Поэтому самым разумным было просто поменять валюту, тем более, что при отеле имелся официальный обменный пункт от Каирского банка.
Пункт работал до обеда и после шести часов – вероятно, это диктовалось проблемой наличия денежных знаков. В данный момент было уже полседьмого, за перегородкой горел свет, однако кассира отсутствовал.
Оглядевшись, по сторонам, я быстро понял причину.
Дело в том, что была пятница – святой и праздничный для мусульман день. Как я уже отмечал, египтяне исламского вероисповедания особенно-то в отеле не мусульманствовали, однако среди них было четверо или пятеро действительно серьезных исламистов. В небольшом пространстве, образованном выгородкой обменного пункта и стеной биллиардного зала, они устроили помещение для молитв. В принципе никакого помещения-то и не требовалось, кроме свободного участка пола. Где они выложили свои молитвенные коврики и, разувшись и встав на колени лицом к Мекке, к черному камню Каабы, вершили намаз, то есть мусульманскую молитву. (Правда, представляя примерно географию Аравии, я отметил, что Мекка вроде бы находится в направлении, прямо противоположном тому, куда они обратились – но вмешиваться в египетские порядки я не стал).
Среди молившихся был и кассир из обменного пункта.
В принципе ничего против вечернего намаза я не имел. Я вообще уважаю чувства верующих: человек может верить и не верить, это его право. И терпимо отношусь к любым обрядам, кроме тех, которые имеют целью меня убить. Поэтому я скромно отошел в сторонку и стал ждать окончания молитвы.
Надо сказать, ждал я недолго. Не прошло и нескольких минут, как верующие закончили, поднялись с ковриков, обулись и разошлись по своим рабочим местам.
Кассир зашел в обменный пункт, открыл окошечко и недоброжелательно уставился на меня. С точки зрения должностных обязанностей он, конечно, чувствовал свою вину. В нарушение распорядка, обмена не было лишних полчаса, и это явно могло привести к скандалу.
Как ни странно, я отлично понимал состояние этого араба. Верующий человек, только что общавшийся богом, сейчас был вынужден вступать в контакт с тупым европейцем - белым и равнодушным, нетерпеливо помахивающим пятидолларовой бумажкой.
Чтоб разрядить обстановку и расположить к себе этого сурового на вид – как любой истинный мусульманин – человека, я вежливо поклонился и сказал:
- Бесмилля ир Рахман Рахим!
Признаться честно, я не помню абсолютно точного перевода этой арабской
фразы. Знаю только, что это один из основных постулатов ислама, подчеркивающий, что нет иного бога, кроме Аллаха – своего рода визитная карточка любого мусульманина.
Надо было видеть перемену, произошедшую в лице кассира. Из суровой маски оно в один миг сделалось милым, дружеским и понимающим. Он был приятно удивлен, словно получил подарок за свою молитву: в абсолютно чуждом европейце нашел понимающего человека.
- Вы исламист ?!- радостно воскликнул он.
- Нет, но немного знаю законы ислама, - ответил я.
Он, кажется, не поверил, что человек, не исповедующий ислам, может так
точно и к месту применить его главную формулу. Расположившись ко мне, он стал выяснять, из какой исламской республики я приехал. Перечислял «Туркменистон», «Узбекистон», и так далее - все, что заканчивалось для него на «тон». Слова «Башкортостан» он не знал – и я обогатил его новым знанием.
Поговорив немного о значении ислама для всего мира, мы совершили обмен. Причем – явно ради меня – он вытащил из какого-то потайного места пачку совершенно новеньких банкнот по 10 пиастров и отсчитал предельно возможно точную сумму.
Расстались мы истинными и задушевными друзьями. Я понял, что кассир неплохой человек, а он остался в полной уверенности, что я все-таки – тайный мусульманин, по какой-то сложной причине вынужденный скрывать свою исламскую суть.
Но этим дело не кончилось.
Весть о том, что среди европейцев один оказался скрытым мусульманином, облетела с быстротой молнии всю отельную обслугу.
И когда через полчаса, уплатив деньги, уладив все дела и пребывая в самом приятном расположении духа, я вошел в ресторан на ужин, ко мне приблизились два главных менеджера, одетые по случаю пятницы в длинные платья, сердечно поздравили с праздником джомы, то есть мусульманской пятницы, пожали руки и – что, не покривлю, сразило меня до глубины души – благоговейно поцеловали меня в плечо. Я видел прежде, что так приветствуют друг друга самые близкие и доверяющие друг другу мусульмане.
Я был искренне растроган. Я не ожидал такого теплого отношения к своей персоне только лишь из-за того, что в нужный момент нашел возможным не оскорбить, но поддержать религиозные чувства верующего человека.
Но с того дня и до самого конца нашего отдыха вся обслуга одаривала меня истинно братским уважением.
Особенно проявлялось это в отношении одного из поваров – толстого, важного, с вечно застывшим непроницаемым выражением на круглом усатом лице. Он нехотя оделял на ужине горячим толпящихся в очереди русских и немцев. Причем притворялся, будто не слышит или не понимает, и всегда клал в тарелку совсем не то, о чем его просили. Стоило же мне дождаться своей очереди, обратить на себя его взгляд, поклониться и сказать «хэллоу», как он радостно отвечал «welcome!!!”. Тут же расплывался в чудесной, неожиданной для такого сурового человека улыбке, и сам выбирал мне лучшие куски из возможных.
А ведь получилось все совершенно случайно. Я просто не хотел обижать кассира.
Который не был виноват в том, что он верующий. Как и я в том, что атеист.

Цвета египетских одежд

Любопытно, что в Египте я не встретил ожидаемого африканского многоцветья одежд.
О женщинах я только что написал. Про мусульманок все ясно. Христианки тоже почему-то предпочитают темные тона.
Мужчины одеты характернее. Культовые платья их в основном белые. (Иногда, впрочем, бывают зеленоватые, голубоватые, коричневатые). Обслуга в отеле одета строго по рангу. Старшие чины – менеджеры по работе с клиентами, главные клерки – носят галстуки при белых рубашках. Менеджеры ресторанов и бармены одеты неизменно в однотонные зеленые рубашки. Охрана – в принятый по всему миру синий цвет порядка. Повара одеты по-европейски, в белые капитанские кителя и даже колпаки. На официантах встретишь пестрые зеленые, красные или коричневые рубашки с изображением фараонов и прочих египетских достопримечательностей. Самые несчастные в этой табели о рангах – уборщики номеров – носят нечто зеленовато-коричневое; но они столь малы ростом и незаметны, что их как-то и не видишь. Есть еще пляжные рабочие, в чью обязанность входит раздавать полотенца и собирать вечером матрасы с лежаков – эти одеты в красные рубашки. И, наконец, остались массовики-затейники, шастающие по пляжу для организации водной гимнастики а заодно в поисках сговорчивых туристок – их отличием являются ярко-желтые футболки.
Такой вот вроде бы пестрый, но на самом деле четко упорядоченный мир составлял нашу жизнь целых две недели.

Ясиры Арафаты и Саддамы Хусейны

Только что я подробно описал внешний вид и одежды окружавших меня египтян.
Но не могу не сделать существенной оговорки.
Весь мир вокруг меня имеет весьма узкие границы, определенные рамками моего плохого зрения и возможностями чересчур слабых очков.
Поэтому более-менее адекватно я мог разглядеть лишь тех, кто бывал рядом со мною. Людей же, идущих даже по другой стороне улицы, я воспринимаю смутно.
И все египтяне, не попадавшие в поле моего острого зрения, распались на несколько простых категорий.
Обычные, ни чем не примечательные люди в европейской одежде, которых трудно отнести к особому классу.
Огромные, жирные, как борова, разожравшиеся до неприличных размеров богатые каирские арабы с бесформенными женами – они были столь противны, что их не хотелось даже классифицировать.
Арабы, носящие длинные белые одежды, а вместо чалмы особый бедуинский головной убор: хлопчатобумажный платок, закрепленный на макушке специальным кольцом – он замечательно защищает от солнца затылок и шею, а при нужде может быть обмотан вокруг лица для спасения от песчаного ветра. Эти все как один напоминали легендарного палестинского лидера Ясира Арафата.
(Надо сказать, что в качестве сувенира и я привез домой такой специальный бедуинский платок. На местном русском жаргоне он так и называется совершенно официально - «арафатка»)
И, наконец, подтянутые и очень усатые мужчины, одетые в белую европейскую форму с беретами. Эти казались размноженным десятками экземпляров Саддамом Хусейном. (Хотя хитроумный Саддам прячется совсем далеко от Египта).
Надо сказать, что ими оказывались обычные египетские полицейские.
Они тоже заслуживают особого слова.

Полицейские

Полицейских в Египте достаточно много. Они практически всегда ходят во всем белом (включая неподражаемые белые береты) и страшной усатостью своей постоянно напоминают о великом Саддаме.
И еще они всегда вооружены. Причем не какой-нибудь дрянью, а «кольтами» или «глоками». А чаще всего еще и автоматами. И пулеметами тоже. Ведь Египет – страна, непосредственно примыкающая к зоне ближневосточного конфликта. Синайский полуостров подходит к Израилю, пограничный израильский город Эйлат, вероятно, можно было бы разглядеть в мощную оптику едва ли не с нашего пляжа. Египет – страна мирная. Египетские арабы делают деньги на хлопке и туристах; они вовсе не намерены с кем-то воевать или заниматься террором ради каких-то призрачных выгод. Чтобы внезапно возникающие террористы не устроили шума, который надолго отпугнул бы туристов от их страны, мирные, хоть и вооруженные до зубов полицейские дежурят и патрулируют везде. На улицах, в местах скопления туристов, около пирамид и храмов. Пешком, в ощетинившихся пулеметами маленьких пикапах, на громадных в хлам затонированных джипах или же на небольших, тоже белых, полицейских верблюдах.
Вертикально падающий зной, раскаленный песок, несколько ошалелых от жары и экзотики европейцев, а рядом обязательно похожий на опереточного улана, выбеленный солнцем черноусый красавец полицейский с черным автоматом – вот наиболее характерная египетская картинка.
Некоторые из полицейских носят на левой руке черную накладку с надписью «туристическая полиция» - это специальное подразделение, призванное контролировать именно нас. И даже прийти на помощь, если какой-нибудь уж слишком оборзевший египетский водила откажется за положенный фунт доставить вас из ночной Хургады в родной отель.
Подступы к Каирскому музею регулирует полиция. И даже при входе – что туда, что в храм сфинкса, что в другие музеи – невозмутимо усатые полицейские проводят спецдосмотр вроде того, который бывает в аэропорту. При входе в музей, например, была тщательнейшим образом не только просвечена, но и прощупана моя невинная шляпа-педерастка. Только из-за того, что в ней имелось двойное дно с окошечком на молнии.
В принципе меня это особо не трогало. Насмотревшись американских боевиков, я давно пришел к выводу, что пусть тебя лучше осматривают полицейские, нежели берут на мушку террористы.
А между прочим, незадолго до нашего прибытия в этих местах произошел теракт. Группа террористов (разумеется. не египетского происхождения, а, скорее всего, тайных лазутчиков из Палестины) на пустынном шоссе, пролегающем через Аравийскую пустыню, обстреляла одинокий утренний автобус с туристами-немцами, ехавшими в Каир.
Не знаю, чем кончилось дело, но во время нашего пребывания в Египте экскурсии в Каир, Луксор и другие удаленные от Хургады места выпускались из города исключительно колоннами. Вели и замыкали их джипы, полные полицейских, вооруженных не только пистолетами и автоматами, но даже ручными пулеметами. С таким конвоем мы прибыли до Каира. И такой же сопровождал нас ночью обратно.
И еще запомнились полицейские - регулировщики движения. Дорожные знаки в Египте имеют вроде бы знакомую форму и рисунок, но сплошь испещрены арабскими надписями, так что европейцу понять их непросто. Несмотря на относительное обилие машин (каких именно – я напишу отдельно) и частое появление на проезжей части верблюдов с погонщиками или даже неорганизованных коз, я не видел в Египте никаких дорожно-транспортных происшествий. Равно как и разборок дорожных полицейских с водителями.
Единственное, что я видел – это действия дорожных полицейских по оказанию помощи большой группе туристов, ошалело вывалившейся из огромного автобуса и спешащей через дорогу в свой отель. Тут полицейские, действуя с обеих сторон – точнее с обеих проезжих частей, поскольку в Хургаде почти везде тянется широкая, обсаженная пальмами и отмеченная черно-желтым поребриком разделительная полоса – быстро и слаженно останавливали потоки машин и молниеносно переправляли бестолковых пешеходов.
Причем, что любопытно, жезлы у них были не черно-белые, а какие-то флуоресцентные и неожиданно красные.
И еще меня удивило, что большинство египетских служителей порядка, привыкшие к обилию туристов, ни в зуб ногой в английском языке. Чтобы узнать, где находится туалет в аэропорту Хургады, мне пришлось пройтись по цепочке из четырех или пяти полицейских, прежде чем последний указал на какого-то толстого евреистого парня, который заведовал местным интернет-центром и действительно сносно объяснялся по-английски.
На этом можно было бы и закончить воспоминания, отведенные египетской полиции, если бы не два оставшихся неосвещенными момента.
Однажды надо мной нависла угроза иметь серьезное дело с полицией вплоть до помещения в египетскую тюрьму – но об этом потом и в соответствующем месте.
Второй же случай – совершенно иной. Своего рода короткий и славный блеск моей несостоявшейся судьбы.

Звездный час на закате жизни

Поймешь ли ты меня адекватно, мой читатель, в этой главе?
Надеюсь, что поймешь: ведь ты-таки одолел уже целых 34 раздела этого нескончаемого повествования. Так что пойми и это.
Мне сейчас 43 года. Возраст, в котором мужчины цивилизованных стран, тщательно побрившись, надушившись и встретив улыбкой свое отражение в утреннем зеркале, идут пожинать плоды своей предыдущей жизни. Жизнь моя предыдущая действительно вроде бы к этому и вела. Я закончил 2 института, причем не в богом проклятой Уфе, а один в Ленинграде, второй в Москве. Я знаю неплохо один европейский язык и более-менее второй, имею дипломы о высшем образовании, диплом кандидата наук и аттестат доцента; свою заграничную корреспонденцию подписываю не иначе как «Dr. V. Ulin». В прежние времена мною были приложены неимоверные усилия по деланию себя, стремления вершить карьеру или хотя бы найти место под солнцем, на котором я мог бы заниматься интересным для себя делом. Но, видимо, звезды сложились кукишем в самый миг моего рождения. Потому что жизнь прошла, а все эти старания, требовавшие стольких сил и ограничений, накладываемых ежедневно на свою собственную жизнь, привели в место чуть пониже того, где у собаки кончается спина и начинается хвост.
И совершенно внезапно в Африке, у разбитого корыта неудавшейся жизни, я вдруг на секунду ощутил свободу своего звездного полета:
В Египте меня приняли за полицейского!
Случилось это так. Уже отбывая на растрепроклятую родину и минуя пропускной турникет хургадского аэропорта, я обратил внимание на сидевшего на полу молодого парня-полицейского в белой форме, рядом с которым сидел абсолютно черный египтенок, завороженно уставившись на опасную игрушку в его руках. У того был в самом деле неплохой автомат – как мне показалось, нечто вроде укороченного израильского «галила».
Я не смог удержаться.
- У тебя очень хороший автомат, - сказал я парню по-английски.
- А ты полицейский ?!- с непонятной, лучистой какой-то радостью
спросил он.
- Нет, к сожалению, - ответил я. – Просто очень люблю оружие. А у тебя
в самом деле замечательная штука.
И пошел вовнутрь, за сумками с багажом.
Сердце мое пело, на душе царило умиротворение.
Ко псам всю мою жизнь, к хренам собачьим попусту растрясенные годы и силы. Еще не все потеряно, еще не вечер, еще даже не написан Вертер – если вот так запросто совершенно незнакомый человек принял меня за полицейского !
И что перед этим признанием все мои реальные и вымышленные научные достижения. Все мои написанные, недописанные и ненаписанные книги, и умершие нерожденными литературные герои. Все несостоявшиеся возможности и неполученные должности, и кабинеты, ключи от которых так и не побывали в моем кармане… Что из того, что я неинтересен даже самому себе, поскольку не может вызывать иных эмоций сутулый сорокалетний очкарик, всю жизнь бившийся, да ничего путного в не добившийся.
Меня приняли за полицейского!
Значит, жизнь еще не кончена…
Значит, у меня еще остались какие-то надежды…
И вдруг повеяло на меня молодостью, верой в себя и запахом утраченной мечты.
Понял ли ты меня в этот миг, читатель?:..
Если понял – можешь читать дальше.
Не понял – ну и хрен тебе в задницу, все равно не поймешь, как ни тужься.
Впрочем, ничего подобного больше уже не случится. Звездный миг един и неповторим.
Мать его в бога душу…
Автомобили

Автомобилизм египетский мало чем отличается от российского. Разве что водители ездят медленнее и спокойнее, не перестраиваются лихорадочно – даже в достаточно оживленном Каире – из крайнего ряда в другой крайний ряд. И еще они уважительно-добродушны друг к другу и даже к пешеходам. Возможно, несмотря на ужасающую нищету подавляющей массы населения, египтяне в силу особенностей своего характера не так озлоблены на жизнь, поскольку глядят в свое будущее с поистине детской наивностью.
Главным отличием были, конечно, арабские номера – без единой понятной цифры (хотя привычные нам цифры считаются у нас не какими-нибудь, а именно «арабскими» - парадокс…). Вплоть до того, что собственный экскурсионный автобус, огромный «мерседес» со всеми мыслимыми удобствами, приходилось отличать среди десятка точь-в-точь таких же, запоминая его номер совершенно дикарским способом: «дельта – игрек – игрек».
И еще бросились в глаза применяемые повсеместно накидки из раскладывающейся гофрированной фольги, которой каждый второй египтянин прикрывает приборный щиток и руль во время парковки. В Уфе такие штуки иногда можно встретить на стоянках. В Египте же они повсеместны – вероятно, отражая солнце, помогают хоть немного снизить жар в прокаленном салоне.
Зато египетский автопарк радовал глаз!
Каких только автомобилей я там не видел…
Основными средствами передвижения являются там, конечно разнообразные японские и корейские жестянки конца 90-х годов. В основном малого класса типа «тойоты-карины». Об этом барахле и писать-то нечего.
Но встречаются – примерно в тех же количествах, что и у нас – старые акулообразные «БМВ» 3, 5 и даже 7-й серии. Правда, заметить их непросто. То ли колесные диски у них какие-то то нестандартные, то ли общий египетский колорит делает неузнаваемой даже привычную машину. Есть 123-е, 124-е и, конечно, 126-е «мерседесы». Правда, последние почему-то встречались очень давних лет выпуска. Вероятно, были куплены в те времена, когда дела у египтян шли более-менее хорошо, а потом наступил какой-то кризис. И более поздних машин представительского класса я уже не встречал. Но, разумеется, полно там и совершенно новеньких самых дорогих «мерсов» и «БМВ» - что, впрочем, в России характерно даже для сельской местности.
Видел редкостного для наших краев зверя – «мерседес», чьей модели даже не помню: то ли 102, то ли 107. С двумя вертикально вытянутыми, далеко отставленными от радиаторной решетки блок-фарами и хищно торчащими между ними воздухозаборниками.
Джипы представлены у египтян, вероятно, по всем позициям всех автокаталогов за много лет. От древних, почти как пирамиды, безымянных «шевроле» до новых моделей «гранд чероки» и даже “ML320”.
Очень много машин, которые россиянам вообще абсолютно неизвестны: всяческая европейская дешевая дрянь 60-80-х годов – различные «рено», «пежо» и «фиаты», напоминающие наши классические «жигули», только гораздо более страшные и убитые. Достаточно часто встречаются то ли индийские, то ли турецкие «тофасы», которые, несомненно, еще хуже. Довелось встретиться и с разными редкостными для нас американскими диковинками – серебристыми «кадиллаками», «линкольнами», а однажды видел даже огромную, как двуспальная кровать для великанов, черную «шевроле-импала» годов 50-х.
Как ни странно, достаточно привычны в тех далеких краях наши – вроде бы даже нам самим не нужные – «жигули». Встречал я «пятерки», «семерки», и особенно часто «нивы».
Однажды в Каире, ожидая, пока русские женщины истратят последние доллары на уродливое египетское золото, я вышел из прохлады экскурсионного автобуса прямо в 50-градусный зной лишь для того, чтоб поближе разглядеть один уж особенно по-арабски навороченный 126-й «мерседес». Рядом оказался египтянин, водитель другого автобуса. Мгновенно между нами промелькнула молния, соединив двух одинаковых автомобильных маньяков, и мы разговорились. Египтянин подробно – вплоть до отдельных моделей – расспросил меня об автомобильном парке России. Я же поинтересовался, каким образом затесались в далекую Африку наши угребищные «жигули». Ответ был предсказуем: эта рухлядь даже по египетским меркам неимоверно дешева в сравнении с нормальными автомобилями.
И напоследок вспомню одну замечательную встречу в том же Каире, на оживленной улице. Я шел вдоль квартала, отбиваясь от торговцев и судорожно ища «дельту – игрек - игрек» своего «мерседеса», как вдруг в потоке встречных машин увидел нечто до боли знакомое, ужасно русское, и давно забытое даже у нас. Ко мне катил открытый «газ-69», который, вероятно, достаточно выгодно продал в свое время хитрому заезжему арабу какой-нибудь вороватый прапорщик из пожарной части. Машина была красная, с двумя идущими по капоту белыми полосами и незакрашенными русскими цифрами «01» на борту. За ветровым стеклом сидели два веселых усатых египтянина; один держал руль. Я в восторге остановился, и не в силах выразить свое восхищение, равно как и перекричать непрерывный посвист клаксонов каирской улицы, показал два больших пальца.
В ответ египтяне, сверкая ослепительно белыми зубами прокричали мне что-то веселое и показали в ответ все четыре.