Вьется средь полей дорожка – узкоколейка. Обдает клубами пыли случайно зазевавшегося прохожего. Не скромничает, врываясь за поворотом в деревню. Встает на дыбы, будто норовистый конь, круто в горку. Потом останавливается слегка отдохнуть. Выравнивается у холма с задумчивыми березками, где вечным сном спят несколько поколений. Считай от позапрошлого века. И разбегается лучами тропинок, уводящих в луга, поля, на холмы. Просторы, над которыми столько неба, что хочется набрать его полные пригоршни. И вдохнуть неповторимый аромат Примокшанья. Вдох-выдох. Невозможно надышаться на год вперед.
Впереди синие обманчивые глаза озер, спрятавшиеся на дне глубоких неровных оврагов. Выжженная палящим солнцем трава на высушенной в трещинках земле.
Земля – мать-твердыня. Стоишь на ней шершавыми от деревенского лета пятками и слушаешь, как ветер венчается с волей.
Вглядываешься, в раскиданные по холмам яркими грибницами, крыши деревенских домов. Толковка, Дергановка, Ивановка… Названия всплывают откуда-то из недр памяти, будто заученный с детства урок.
В деревнях доживают свой век древние старухи, вросшие всей жизнью, как деревья корнями, в землю предков. Им неведомы заграницы, кроме той границы, где земля встречается с небом. Их родной язык – мокшанский.
Кажется, на нем говорит, журчит ручеек, притаившийся под раскидистыми ивами. Никто не знает, сколько им лет. Кап-кап роняют ивы слезы. То ли от радости, то ли от печали.