В плодородной долине Барушона время как будто замедляет свой ход. И поразительно неспешная, убаюканная разговорами жнецов на берегу, всеобщей сонливости подчиняется река. Голубое небо похоже на огромный монолитный ледник, высящийся над горными отрогами. Сейчас, в начале осени, вершины только начинают зарастать снегом, как небо – облаками. Но это ещё не высокогорный Памир, где нет места тому безудержному торжеству зелёного и живого, и где каждый остаётся наедине с одиночеством себя.
Мы проходим мимо школы – а памирские кишлаки, как и всякие горные селения, распластаны вдоль дороги. Уроки сорваны, довольные дети высыпают на улицу, наперебой приветствуя нас: «Хелоу! Хало!», и с удовольствием фотографируются.
Навстречу идут женщины. Уже день, но в их улыбках нет и тени утомления или вымученности. Сгибаясь под тяжестью своей ноши – по-видимому, несут домой какие-то фрукты и овощи – они угощают нас всем, что у них есть: протягивают яблоки, тутовник, а вот и маленькие горные абрикосы. Неважно, что наши многолитровые рюкзаки забиты ими до отвала – нам уже надарили порядочно еды – пускай будет побольше, и тогда мы тоже сможем кого-нибудь угостить. Но если вы захотите купить что-либо подобное в магазине, знайте: у вас нет шансов. Ведь до сих пор Памир – наглядный пример того, как можно обходиться натуральным хозяйством, не причиняя никому вреда. Здесь не посмотрят косо на огород соседа, а яблок и урюка хватит на всех. И если вам что-то понадобилось – будь то ночлег, еда, или иная помощь – просто попросите об этом памирца. Вы не останетесь в беде.
Теперь пересекаем очередной военный пост, на первый взгляд заброшенный и одинокий. Отрешенно поскрипывает престарелый шлагбаум; он такой же полосатый, как череда политических режимов Чумхурии Точикистон после обретения независимости. На обочине дороги чинно восседают два упитанных пограничника и, перепихиваясь, вырывают друг у друга бинокль. Лучи заходящего солнца вычерчивают на дороге своё прощальное «До завтра»; в расщелине протекает вечереющий Пяндж, а на противоположном берегу происходит обычное движение: женщины из кишлака выполняют привычную работу, по холмам носятся дети, бараны-суицидники карабкаются по крутому склону… Пограничники на берегу затаили дыхание: что же будет дальше?
- Вот наши паспорта. Мы туристы, - говорю. – Перепишете?
- Ай… проходите, - отмахивается тот, кому не досталось бинокля.
Скрипнул шлагбаум.
«Хорошо работает таджикская разведка», - подумалось мне.
Машины по-прежнему встречаются крайне редко, но нас это уже не тревожит. По пути всегда можно обнаружить что-нибудь интересное, особенно когда большую часть расстояния ты вынужден преодолевать пешком. Дорога преподносит свои сюрпризы: то тут, то там нас встречают обглоданные останки танков, а скалы вдоль пограничной реки оранжевеют словами дружбы и мира, начертанными на всех человеческих языках. И не беда, если через десяток-другой метров вдруг натыкаешься на надпись «МИНЫ» со стрелочками во всех направлениях – здесь это обычное дело. Не обязательно закрывать глаза, чтобы с головой погрузиться в воспоминания реки – исполняющей обязанности бессмертного Стикса во времена революции.
Всё так же светит расплавленное солнце, оно неспешно продолжает своё движение к зениту и ниже, на запад. Скоро поспеют гранаты и хурма нальётся своей оранжевой сочностью. Правда, немного позже, чем в Душанбе. На полях, везде, где это возможно, трудятся люди. Войны больше нет.
