(Записки о неслучайности происходящего)

Зимой в Греции растут мандарины — это так шокирующе необычно для российского сознания, что уже ради одного этого стоит не пожалеть столь нелегко зарабатываемых ныне денег, чтобы хоть на несколько дней покинуть нашу промороженную январскую Москву и отправиться в путешествие! Теперь я понимаю всех этих европейцев и американцев, которые по два-три раза в год позволяют себе колесить по свету в погоне за новыми впечатлениями. Они используют свой отпуск не целиком за один раз, а дробят его на две-три части и как минимум каждые полгода ездят куда-нибудь отдыхать и подзаряжаться положительными эмоциями. Потому что провести отпуск дома, никуда не уезжая от одной и той же многолетней обстановки, это всё равно, что и не брать его вовсе, так как ни душа, ни мозг не могут испытать ни малейшего чувства освобождения от ежедневных пут бытия, когда взгляд каждое утро натыкается на те же самые привычные стены, когда бесконечно звонит телефон, и твои друзья и коллеги сообщают тебе о делах и проблемах в оставленном тобой на время коллективе, а в углу призывно маячит твой рабочий стол, и, бесцельно побродив пару дней по квартире, ты невольно за него усаживаешься и… Ну какой это отпуск? Это те же самые будни, от которых ты за предшествующий год уже так устал, что мечтал уехать от них пускай хотя бы всего-то на два-три дня, но зато на самый край света, чтобы там ничего не напоминало ни о вампирически притягивающем к себе компьютере, ни о начальственно требующем поднять трубку телефоне, ни о каких других надоевших делах и заботах. При этом надо понимать, что, как бы вы ни обожали свою любимую тёщу, но потратить весь отпуск на поездку к ней и копать там три недели подряд огород или перекладывать на кухне плитку — это для измотанной души и уставшего организма ничуть не слаще, чем съездить в какую-нибудь внеплановую командировку в одну из дальних провинций, а потому надо стараться заранее, ещё с середины зимы придумать для своей совести некую убедительно звучащую причину, не позволяющую губить отпуск на тёщиной фазенде, и выстроить план поездки туда, где вы ещё ни разу до этого не были и, скорее всего, быть даже не мечтали, чтобы, встретившись потом с шокирующей душу экзотикой, вместе с вырывающимися из вашей груди восторженными «охами» и «ахами» вылетели из вас и все накопившиеся за долгий год усталость, уныние и иной негатив.

Короче говоря, надо управлять своей жизнью и получать от отпуска максимум удовольствия и восполнения жизненных сил, иначе, зачем он?

Хотя для того, чтобы осуществлять это самое управление, человеку, как говорил булгаковский Воланд, необходимо иметь точный план хотя бы на некоторый «смехотворно короткий срок», лет, скажем, в тысячу, а у меня почему-то всё каждый раз получается по большей части внезапно и стихийно — вчера ещё я ни сном, ни духом не помышлял ни о какой такой загранице, а тут вдруг — бац! — и прямо накануне Рождества Христова комфортабельный «Боинг-757» авиакомпании «ВИМ-АВИА» уносит меня с женой и дочкой в абсолютно не фигурировавшую до последнего времени в моих жизненных планах Грецию. И всё только потому, что по счастливому стечению обстоятельств незадолго до Нового года я вдруг получил Большую литературную премию России, учреждённую несколько лет тому назад известной на весь мир якутской алмазодобывающей компанией «АЛРОСА» и правлением Союза писателей России. В конце уходившего года Москва стала местом проведения Дней Республики Саха (Якутия), посвящённых 375-летию её добровольного вхождения в состав России, и в рамках этого празднования в Центральном доме литераторов как раз и состоялась торжественная церемония вручения премии лауреатам с последующим её «обмыванием» в расписанном автографами писателей ресторане ЦДЛ.

Официально мне эту премию дали за книгу критических и литературоведческих статей «Литература после Шукшина», но, по существу, я «работал» на неё в течение целого ряда предшествующих лет — летал в Якутск на научно-практическую конференцию, посвящённую столетию народного писателя Якутии Суоруна Омоллоона, участвовал в работе проходившего в Якутске конгресса народов России, завершившегося потрясающе красивым праздником Ысыах, перевёл сборник стихов якутской поэтессы Елены Слепцовой-Куорсуннаах, написав к нему предисловие, а, кроме того, в течение ряда последних лет постоянно отслеживал книги якутских писателей и писал на них свои отклики, выступал на литературных вечерах народных писателей Республики Саха Натальи Харлампьевой и Николая Лугинова, да и вообще — успел искренне полюбить за эти годы далёкую промороженную Якутию, её литературу и культуру… Так что, получается, хотя и без какого бы то ни было осознанного плана, а всё-таки не так уж и случайно свалилась на меня эта неожиданная, на первый взгляд, якутская премия, давшая возможность купить за не слишком большие деньги три своевременно подвернувшиеся мне «горящие» путёвки на никогда ранее не виденный мною полуостров Халкидики.
Хотя, опять же-таки — действительно ли случайным оказалось то, что нам предложили путёвки именно в Грецию, а не, скажем, куда-нибудь в Болгарию или Черногорию? Как показывает опыт моей личной жизни, в этом мире вообще не происходит ничего случайного, просто мы не всегда оказываемся способны разглядеть те потаённые связи между отдалёнными друг от друга событиями и явлениями, которые жизнь прячет от наших глаз, точно грубые узелки нитей с тыльной стороны ковра, оставляя открытым для нашего взгляда только красоту его лицевого узора.

Вот и мне незадолго до этой поездки тоже было несколько небольших намёков на какие-то ожидающие меня в скором времени пересечения с Грецией, да только вспомнил я о них уже только прилетев в Салоники и получив от представительницы компании «Музенидис Трэвел» небольшой проспект с описанием организуемых ими экскурсий, среди которых упоминались поездка на гору Олимп, считавшуюся в былые века обиталищем сонма древнегреческих богов во главе с верховным управителем сонма бессмертных Зевсом, а также на восточный «палец» полуострова Халкидики — Агион-Орос, более известный всем как единственная в мире независимая монашеская республика Святой Афон.

Самое первое, о чём я вспомнил, прочитав рекламу экскурсии на Олимп, под которым, как было сказано в тексте, древними жителями Греции «давались театральные представления и проводились спортивные состязания», это — состоявшиеся в сентябре 2007 года в столице Кубани торжества по случаю 40-летия создания Краснодарской краевой писательской организации, во время которых прошло обсуждение творчества довольно большой группы кубанских авторов, в числе руководителей которого довелось принимать участие и мне. Ознакомившись с представленными на обсуждение книгами и рукописями, я рекомендовал председателю Краснодарской писательской организации Светлане Макаровой обратить внимание на творчество немолодого уже потомка российских, а точнее сказать — понтийских (то есть осевших когда-то на побережье Понта Эвксинского, как тогда называлось Чёрное море) греков — Анатолия Ильяхова, представившего на обсуждение руководителей совещания несколько великолепно изданных книг из серии «Загадки истории», среди которых были такие издания (посвящённые, соответственно, Зевсу, Эросу и Вакху) как «Тайны древних Олимпиад», «Античные любовные истории», «Секреты античной кулинарии, застолья и виноделия», а также словари античных слов и другие книги по истории Древней Греции.

А где-то за полгода до этого в Москву привозили мощи святого Спиридона Тримифунтского, постоянно хранящиеся в одном из храмов на греческом острове Корфу. Узнав, что святой Спиридон имеет дар помогать людям в материальной нужде, я отправился в Свято-Данилов монастырь попросить святого молитвенника о помощи. Помню, тогда как раз выдался невероятно холодный, морозный день и, отстояв часов пять на диком холоде в нескончаемой очереди, я не выдержал и, тихонько отойдя в сторону, на окоченевших ногах пошагал домой. И вот, выйдя из монастырских ворот и идя по направлению к метро, я увидел огромный поток людей, идущих мне навстречу в сторону Свято-Данилова, при этом многие из них спрашивали меня, правильно ли они идут, чтобы увидеть мощи святого Спиридона. Отвечая им, я подумал о том, что если они собираются стать в хвост неимоверно выросшей за день очереди и стоять там неизвестно сколько часов, то как же могу уйти домой я, когда я уже достоял почти до самого входа в храм, в котором установлена рака с мощами святого праведника?

И, обойдя вокруг монастыря, я снова возвратился на своё место в очереди и как-то очень легко простоял после этого ещё около часа на улице, после чего вошёл в собор и приложился к мощам святого Спиридона…

Затем, уже после моего возвращения из Краснодара, где-то в середине ноября, в правление Союза писателей России, секретарём которого я являюсь, заходил направляющийся к месту своего дальнейшего служения в одной из свято-афонских обителей монах Герман (Макаров), написавший несколько прекрасных книг о своих паломнических странствиях по миру. Нашему быстрому сближению с ним помогло то обстоятельство, что в своей до-монашеской жизни он, как и я в своей до-писательской, работал геологом, по много месяцев в году бродя по горам и тайге с геологическим молотком в руках и рюкзаком за плечами. Ну, а когда я прочитал его книгу «Третьего не дано», представляющую собой хронику странствий отца Германа по святым местам Ближнего Востока и Греции, в том числе и описание его первого пребывания на Святом Афоне, я тут же написал ему рекомендацию в Союз писателей России, и на ближайшем секретариате мы без колебаний приняли его в наше писательское братство. Кто знает — может быть, единственно по его молитвам и суждено выстоять нашему Союзу в предстоящие годы, ведь государству мы, похоже, не нужны, не случайно же оно уже два десятилетия не принимает Закон о творческих союзах, оставляя тысячи писателей России вне поля действия российской Конституции? Так что нам уже давно нужен свой писательский духовник и молитвенник, ходатайствующий о нас перед Всевышним. Перед земными-то властями сегодня много не находатайствуешь...

В дополнение к этому, буквально через неделю-полторы после отъезда отца Германа на Афон, ко мне в Москву заехали два моих литинститутских товарища — самарский прозаик Александр Громов и вятский поэт Алексей Смоленцев, возвращавшиеся из паломнической поездки на Святую Гору и привёзшие мне оттуда в подарок иконку целителя Пантелеимона, небольшие чётки и освящённое в русском Пантелеимоновом монастыре целебное маслице.

Остановившись у меня переночевать, они восторженно рассказывали за вечерним чаепитием о тех нескольких днях, которые провели в православных монастырях Афона, знакомясь с местными святынями да молясь и причащаясь у строгих афонских батюшек. Чистосердечно завидуя им, я сказал, что тоже был бы счастлив посетить эти святые места, да только вот дело в том, что в течение уже нескольких столетий афонская монашеская республика остаётся запретной для посещения её женщинами, а отправляться в редкое для моей жизни путешествие без жены и дочки я считаю несправедливым. Так что максимум, на что я могу рассчитывать — это побывать где-нибудь поблизости от Святого Афона, ощутив хотя бы в дыхании тамошнего ветерка распространяемую им на окрестные земли и воды священную афонскую ауру. Этого, я думаю, тоже было бы немало для моей столь непрочно воцерковлённой души…

Ну, и последним (а, может быть, даже и самым главным) из того, чего нельзя не учитывать при анализе тех метафизических причин, которые привели нас не куда-нибудь, а именно в Грецию, было то обстоятельство, что с этой страной нас связывали ещё и родословные корни моей жены Марины. Оказывается, её родной прапрадедушка по отцовской линии был по происхождению грек, перебравшийся во второй половине XIX века из оккупированной турками Греции в Россию — фамильная память Марининой семьи сохранила только его имя Клеопа да информацию о том, что он нёс какую-то службу в одном из храмов Ковровского района Владимирской области, скорее всего, в Богородице-Рождественской церкви села Малые Всегодичи или Успенской церкви села Большие Всегодичи. Чистокровной гречанкой была и прабабушка Марины — дочь Клеопы Мария, отданная им из-за бедности на воспитание (а точнее — на пропитание) в семью жителя села Малые Всегодичи Павла Лебедева, давшему ей своё отчество, а, может быть, и фамилию. По достижении взросления Мария Павловна вышла замуж за священника храма посёлка Красная Ушна Степана Степановича Беляева, родившегося в 1870 году в деревне Замотрино Чертковского с/с Селивановского района (расстрелянного в 1938 году по решению тройки НКВД Ивановской области). 6 ноября 1901 года Мария Павловна родила от него дочь Екатерину Степановну Беляеву.

Впоследствии греческая кровь начала активно смешиваться с русской, но какой-то её, до сих пор гуляющий в Марининых венах процент не может не напоминать о себе при виде чего-либо греческого, и это практически всегда оказывает решающее значение на выбор расцветки покупаемых нами плафонов, узора простыней и обоев или дизайна других предметов домашнего обихода. Предпочтение при покупке тех или иных вещей всегда отдаётся тем, которые содержат в своём оформлении греческую (или хотя бы похожую, на наш взгляд, на греческую) символику.

Схождение всех этих факторов в одну точку, по-видимому, и привело к тому, что, во-первых, в середине декабря 2007 года у меня в руках оказалась некоторая довольно редкая для меня сумма денег, достаточная для непродолжительной поездки за границу, а, во-вторых, в это же самое время мне предложили в одном из московских турагентств три «горящие» путёвки на Халкидики сроком с 6 по 11 января уже маячащего на горизонте 2008 года. Посмотрев в туристические справочники, я увидел, что Халкидики — это не просто один из больших полуостровов на севере Греции, но такой полуостров, от которого отходят ещё три самостоятельных полуострова — Кассандра, Ситония и Агион-Орос (Святой Афон), омываемые с запада Салоникским, а с востока — Стримонским заливами, и разделённые между собой Тороническим и Сингитикским заливами. Всё это делает Халкидики похожим на трёхпалую руку, погружённую в тёплые воды Эгейского моря, или, как считают сами греки, на трезубец бога морей Посейдона, который потерял его здесь во время битвы между богами и титанами.

Греки очень любят свою мифологию, которая наполняет их материалистическую сегодняшнюю жизнь поэзией и сказкой, однако же то, что печатается на рекламных проспектах туристических фирм и вывешивается на их интернетовских сайтах, надо обязательно проверять по первоисточникам, так как там нередко обнаруживается путаница. Так, например, практически во всех размещённых в Интернете информационных справках о полуострове Ситония непременно сообщается о том, что «сосновые леса тут перемежаются оливковыми рощами — и по легенде, именно в одной из них бог Гефест на золотой колеснице Зевса похитил приглянувшуюся ему русалку Персефону», хотя все мифологические словари говорят о том, что Персефону утащил в своё подземное царство бог мира мёртвых Аид, а хромой бог кузнечного дела Гефест, похоже, даже не был с нею никогда знаком. Вызволить дочку из мрачных владений её мужа пыталась богиня пахотных земель Деметра, похитить её у Аида пробовал также царь лапифов Пирифой и герой Тесей, так что, в конце концов, Зевсу вся эта канитель надоела, и он послал своего вестника Гермеса (Гермеса, а не Гефеста!) вывести Персефону на земную поверхность, разрешив ей две трети года жить наверху с матерью и одну треть — в царстве мёртвых с мужем.

Погружаясь в чарующую греческую мифологию, практически невозможно и самому не перейти на околдовывающий язык поэзии — настолько сильно воздействие поэтики мифов на творческое состояние человека. Благодаря этому воздействию, за то время, пока мы ехали от аэропорта «Thessaloniki» до нашего отеля, у меня в блокноте успели появиться строки какого-то незаконченного до поры до времени стихотворения с начинающей напитывать мою душу греческой символикой: «Полуостров Ситония. Рядом — Афон. / Шум прибоя и эхо церковного звона. / Вот трезубец, что выронил здесь Посейдон. / Вот и сад, где гуляла, резвясь, Персефона. // Вот, пленяя мне душу, плывут за окном / пышнолистые пальмы, часовни, оливы. / Вот и море с отчётливо видимым дном, / над которым гуляют приливы, отливы…»

Перечисляя увиденные из окна автомобиля детали пейзажа, я не случайно между пальм и оливковых рощ упомянул также и о часовнях — эти необычные миниатюрные сооружения и правда сопровождали нас всю дорогу от аэропорта до отеля, да и в отеле, куда нас через полтора-два часа езды доставил прекрасно говорящий по-русски грек Григорий (трансфер входят в стоимость путёвки и обеспечивается фирмой «Музенидис трэвел»), я тоже сразу же обнаруживаю две сложенные из желтовато-серого камня двухметровые церковки. Одна из них, расположенная у дальнего открытого бассейна, была посвящена Спасителю, другая, стоящая между нашим жилым корпусом и рестораном — Божией Матери, и в ней круглые сутки тихонечко звучало пение мужского монастырского хора, льющееся из упрятанного в свечном ящике магнитофона. Направляясь каждое утро на завтрак, я обязательно заходил в эту часовню и совершал краткую утреннюю молитву. А днём ходил в ту, что стоит подальше, возле бассейна.

Греки — народ темпераментный, любящий повеселиться, хорошо и обильно поесть и выпить, но при этом они живут с постоянной оглядкой на Бога, во всём испрашивая Его благословение на свои дела. Поэтому они на каждом шагу устанавливают часовни. Вдоль шоссе — в память о тех, кто погиб в автомобильных авариях, или в знак их счастливого избавления от смерти в ДТП. На улицах городков и на территориях отелей — просто для молитвы, чтоб даже на отдыхе человеку было, где поставить свечку и пообщаться с Богом.

Большая рисованная икона Спасителя с горящей перед ней лампадкой установлена также в глубокой стенной нише в холле нашего ресторана — так что, приходя сюда каждый день на завтрак или на ужин, я мог ещё раз осенить себя крестным знамением и попросить Господа благословить нашу трапезу. Обед в стоимость путёвки не входит, так как днём люди находятся на морском пляже, на какой-нибудь экскурсии или в одном из нескольких открытых бассейнов (если это лето), а поэтому обедают все обычно там, где придётся — либо в какой-нибудь таверне того города, куда они поехали на экскурсию, либо в одном из нескольких ресторанов и баров на территории нашего отеля. А вот завтрак и ужин нами оплачен, так что утром и вечером мы питаемся в своём ресторане.

Кормят нас здешние повара, надо признать, отменно: каждый день много мяса, рыбы, морепродуктов, разного рода спагетти, всевозможных соусов, мясных и овощных салатов, разнообразных сортов сыра, холодных закусок, сладкой выпечки, кремов и фруктов — при этом блюда каждый сам себе выбирает сам, накладывая в тарелки то, что ему нравится, и столько, сколько ему хочется. Единственный парадокс заключается в том, что по утрам чай, сок и кофе можно пить бесплатно и в неограниченных количествах, а вечером, за ужином, их надо заказывать официанту за деньги. Еда — бесплатно, а за питьё — плати. Чай стоит 2,5 euro — на наши деньги это около ста рублей. Приносят пакетик заварки и небольшой чайник с кипятком объёмом на 2—2,5 чашечки. Можно взять также вина, но оно дорогое — 250-граммовая бутылочка сухого красного вина стоит 4 euro, то есть полторы сотни рублей. При этом надо ещё 5-10 % от суммы сделанного заказа оставить официанту в виде «чаевых». Но вино, надо отдать должное, тоже очень хорошее.

Отель, в который мы взяли путёвки, имеет категорию пять звёздочек и называется «Athena Pallas Village», он выстроен в виде так называемой туристической «деревни», состоящей из группы одноэтажных домиков-бунгало, которые окружают один из трёх открытых бассейнов (тот, возле которого стоит часовня во имя Спасителя), а также из нескольких достаточно больших двух- и трёхэтажных корпусов, между которыми устроено множество различных мостков, ворот и переходов, растут морщинисто-бугристые, точно спины поднявшихся на дыбы гиппопотамов, старые оливы и экзотические бутылочные пальмы, стоят декоративные беседки и часовни, ярко голубеют бассейны и журчат фонтаны, а летом работают сразу несколько открытых баров и кафе — возле каждого из бассейнов, на плоских крышах административных корпусов, на площадках под навесами и зонтиками, на высокой платформе у башни, с которой видно и бассейн, и пальмы, и даже синеющее в просветах между растущими за территорией отеля соснами море.

Море — это особая статья в нашем семейном бытии, у нас к нему не просто любовь, а чуть ли не болезненное притяжение. Собственно, у нашей дочери Алинки оно в буквальном смысле болезненное, так как она с самого раннего детства страдает аллергией и ей каждое лето просто необходимо отдыхать на море, дыша его целебным йодистым воздухом. Если она не побудет летом на море, то весь год потом болеет, так как ослабленный болезнью организм оказывается не в состоянии сопротивляться даже самому ничтожному микробу, а потому я любой ценой должен везти её туда, где плещутся морские волны и воздух наполнен целительным йодом и солнцем. Про Марину я вообще молчу, так как о её внутренней связи с морем говорит уже само её имя — Марина, что в переводе с греческого (и тут связь с Грецией!) означает «морская». Ну, а что касается меня, то, прожив практически полжизни в бедноватом на природу шахтёрском Донбассе с его кукурузно-подсолнуховыми полями да темнеющими на горизонте горбами породных отвалов-терриконов, я увидел настоящее море только несколько лет назад, сначала в Евпатории, куда мы съездили с Мариной в один из отпусков, потом под Феодосией, под Анапой и, особенно, в Венеции и под небольшим итальянским селением Фиаскерино, где я увидел такую удивительную лазурь, что от восторга у меня чуть не выпрыгнуло из груди сердце. С тех пор море сделалось нашей постоянной мечтой, сладким бредом, в нетерпении подгоняющим дни московской зимы к её концу, чтобы поскорее наступили июнь или июль и мы могли отправиться в долгожданный отпуск. Если, конечно, Господь пошлёт нам к тому времени какой-нибудь нежданный гонорар или премию, благодаря которым можно будет осуществить наше намерение, потому что накопить денег на отпуск из наших нынешних зарплат — это дело практически немыслимое, так как последние года три-четыре мы вообще еле сводим концы с концами, существуя, точно в забытые студенческие годы, от зарплаты до зарплаты… Увы, это кажется почти невероятным, но, повсеместно ратуя на словах за демократию и правовые принципы государственного устройства, российские власти вот уже два десятилетия не могут (или же не хотят) принять Закон о творческих союзах, из-за чего несколько тысяч работников пера находятся вне зоны действия Конституции Российской Федерации. Вследствие этого, время, затраченное на написание стихов и романов, не засчитывается писателям в их трудовой стаж и они не могут своим литературным делом зарабатывать себе пенсию, им также не выплачивают больничные, их литературная работа отнесена к категории личного хобби, а самое главное — любой издатель сегодня вправе платить им за их работу сущие копейки, а то и вообще не платить, а даже ещё и требовать деньги с самих писателей за опубликование их книг. Так что море с каждым годом обретает статус почти недостижимой цели, и увидеться с ним становится всё труднее и труднее…

Но как же зато сладко выйти утром из ворот отеля и, перейдя неширокую ленту асфальтовой дороги, подойти к кромке высокого крутого берега и рвануться взглядом за могуче свисающие над узкой полоской пляжа сосны в расстилающуюся впереди умопомрачительную синеву. Море!.. Господи, вот оно, рукой подать — бирюзово-синее, необъятное и кружащее голову, как сама поэзия. «Я вырос мужчиной. Не трус и не гей. / Я морю Эгейскому крикну: «Эге-е-ей!» — / и эхо промчится вдоль всех берегов, / пугая уснувшие тени богов. И, выйдя из прошлого в нынешний день, / седого кентавра могучая тень / прошествует гордо под сенью олив / и спустится к морю, где плещет прилив. Смотрю я на горы, что встали вдали, / на храмы и рощи счастливой земли, / на греков улыбки (тут каждый — вам друг), / на море, слепящее синью вокруг… // О, сколько здесь солнца! И сколько любви! / Ну как не лелеять надежду в крови, / что так же однажды, как эти края, / наполнится счастьем Россия моя?..»

К морю из нашего отеля можно было пройти двумя путями. Во-первых, как я уже сказал выше, просто выйти из ворот и, перейдя дорогу, дойти несколько шагов до берега и спуститься вниз по ступенькам бетонной лестницы с перилами, которая тремя не очень длинными маршами вела к морю. А, во-вторых, можно было прямо с территории отеля войти в начинающийся под белой башней-рестораном тоннель с отделанными кафелем стенами и уже по нему выйти на площадку нижнего марша той же самой лестницы, что спускается к морю.

Номера в корпусах были небольшие и какого-то особенного восторга у меня не вызвали, в них имелись стол, кровать, холодильник, телевизор, электрический камин для обогрева комнаты, раскладное кресло-кровать (которое я так и не смог сложить, чтобы оно подо мной самопроизвольно не разъезжалось), санузел с умывальником, и душем да ещё стол и парочка лёгких стульев на балконе — словом, обычный для заведений такого типа набор вещей и принадлежностей. Хотя нам, по правде сказать, за всё время всего нашего пребывания на Халкидики наши комнаты были нужны фактически лишь для сна да для проведения гигиенических процедур, тогда как всё остальное время мы проводили вне корпуса — у моря, на территории отеля, в прогулках по окрестностям либо в каких-нибудь экскурсионных поездках.

Рождественские дни 2008 года выдались на Халкидики достаточно солнечными, температура во всё время нашего пребывания там держалась в районе плюс 10 градусов, так что сидеть в номере не было ни малейшего смысла. Да и как не посмотреть поближе на легендарную Грецию, впервые в своей жизни оказавшись с ней буквально лицом к лицу?..

Для тех, у кого есть международные водительские права, в отеле имеется приличный парк автомобилей напрокат, причём по очень умеренной цене, так что бери и раскатывай, где тебе больше нравится. Однако я водить машину не умею, а потому, собравшись побывать в одном ближних селений, мы для осуществления намеченной поездки воспользовались услугами гостиничного водителя.

Рассмотрев карту Ситонии, мы выбрали небольшой посёлок Неос-Мармарас, лежащий на берегу залива всего в десяти километрах от нашего отеля, и решили начать знакомство с Грецией именно с него. После завтрака один из официантов, выполняющий также роль водителя, подал к воротам отеля белый микроавтобус с надписью «Athena Pallas» и пятью золотыми звёздочками на борту, и мы отправились на экскурсию.

Даже не знаю, как мне и дальше называть себя писателем, но сейчас я вдруг почувствовал, как мало в великом русском языке слов, способных передать те ощущения, которые я испытывал, глядя на мелькающие за окном автобуса белоснежные двухэтажные виллы с многочисленными балкончиками, террасами и башенками, окружённые зелёными рощами олив, аккуратными травяными лужайками и фантастически топырящими в стороны свои узловатые ветки соснами. Казалось, что это какие-то мифологические белые парусники заплыли во время гигантского прилива на возвышенную часть ситонийского берега да так после схода воды и осели там среди волшебных кущ деревьев и цветочных полян…

Великолепное впечатление произвёл на нас также и сам посёлок Неос-Мармарас, ослепительно белые, с оранжевой черепицей, дома которого живописным амфитеатром окружают лазурную морскую бухту с отдыхающей посреди неё пёстрой стаей катеров, яхт и моторных лодок.

Водитель высадил нас возле церкви святого Николая, построенной на берегу моря в 1922 году группой греческих беженцев из Малой Азии. Пребывая в течение нескольких столетий под гнётом поработившей страну Турции, греки неоднократно начинали освободительные войны и восстания за обретение своей национальной самостоятельности — так, например, всенародная война Греции за Независимость вспыхнула в 1821 году, и в ней принимало участие также и население Халкидики, возглавляемое местными лидерами Эммануилом Папасом и Хапсасом. Эта война была проиграна, и в ходе её турками было уничтожено или отправлено на работорговые рынки в Салоники свыше 10 000 греческих патриотов. Однако это не подавило в греках стремления к свободе, и в 1854 году разразилось очередное антитурецкое восстание под руководством Тсамиса Каратасоса, атаковавшего турок в селениях Сикиа, Ормилиа, Полигриос и Кумитса полуострова Ситония. В 1878 году была предпринята ещё одна попытка освобождения Хплкидики от турок, но снова неудачная. И только 7 сентября 1912 года партизаны Халкидики подняли новое восстание и вытеснили турецкие гарнизоны с полуострова, после чего было провозглашено воссоединение области с остальной частью Греции.

А в 1922 году, гонимые турецкими зверствами, из Малой Азии, восточной Фракии и Болгарии хлынули тысячи греческих беженцев, которые доплывали на лодках до берегов своей исторической родины и оседали на освобождённых от турок землях, в том числе и на полуострове Халкидики, где они основали 27 новых селений. Одним из таких селений стал и посёлок Неос-Мармарас, выросший вокруг существовавшей здесь небольшой деревни Мармарас, являвшейся собственностью монастыря Григориу Агион-Ороса. В 1922 году в честь счастливого избавления от турецкого ига беженцами была построена здесь церковь во имя святителя Николая Мирликийского, а на причале установлен под навесом в качестве своеобразного мемориала один из тех самых ботов, в которых бежавшие от турок греки пересекли море и добрались до родной земли.

Неос-Мармарас — чудесный городок, на два-три квартала уходящий от моря в горы и немного вытянутый вдоль побережья. По большей части его основными строениями являются двух-трёхэтажные дома с белоснежными стенами и ярко-оранжевой или потемневшей от времени до коричневого цвета черепицей. На небольших пятачках земли рядом с домами растут солнечно пылающие мандарины и слегка ещё зеленоватые, но восторженно золотящиеся под солнцем лимоны, а также разнообразные цветы, пальмы и какие-то декоративные деревца с извивающимися, будто удавы, ветками. За одним из заборов нам попались на глаза свисающие с тонких пальмовых стеблей зелёные гроздья бананов, которые Алинка не преминула сфотографировать. То и дело встречаются миниатюрные часовенки — небольшие, похожие на какие-то оригинальные скворечники, сооружения в виде маленьких церковок, в которых видны огарки поминальных свечей, установленные на полутораметровых постаментах. Очень много небольших отелей и сдаваемых в аренду комнат, о чём извещают вывески и объявления. Ну и, конечно же, практически всю главную улицу образуют магазины, кафе и рестораны, но всё это в середине дня закрыто, так как примерно с часу дня и до трёх-четырёх часов пополудни у греков наблюдается что-то вроде послеобеденной сиесты, и никакие заведения не работают.

Гуляя по улочкам городка, мы оказались возле бело-голубой гостиницы «Дом капитанов», рядом с которой двое уличных рабочих, мужчина и женщина, грузили на тележку какие-то мешки с мусором. Услышав, что мы разговариваем между собой по-русски, они тоже заговорили с нами на родном для нас языке, который, как вскоре выяснилось, является таким же родным и для них, так как большую часть жизни они провели в России. Да они и сегодня мечтают о том, чтобы в России всё опять стало так, как было во времена социализма, и они бы тогда смогли возвратиться туда, где выросли. Они бы, говорят они, ни в какую Грецию и не уезжали, будь она хоть трижды им родиной, но в России после перестройки им стало негде работать.

Это были так называемые понтийские греки или, как уменьшительно зовут их в Греции, «понти» — то есть этнические греки, выросшие в причерноморской зоне бывшего СССР, в данном случае — в одном из районов Краснодарского края. Вот уже на протяжении нескольких последних лет они живут и работают в Греции, не чураясь самой грязной работы, но родной и близкой для них их историческая родина так за это время и не стала. Слишком много различий в менталитете коренных и российских греков накопилось за годы их раздельного проживания, и об этом нам говорили не только разговорчивые дворники Неос-Мармараса, но и возившие нас в течение этих дней на экскурсии шофёры, которые тоже оказались выходцами из России. Похоже, что за период жизни в СССР и России «наши» греки успели стать обычными русскими, вобрав в свой характер все те привычки и традиции, которые характерны для русского человека. Так, например, они с истинным недоумением рассказывали нам о том, что здесь в случае болезни матери даже её родной сын, беря на себя бремя ухода за ней, взимает с неё за это заранее оговоренную плату. Их также поразили здешние свадьбы и похороны, на которых, в отличие от безумных российских застолий, хозяева ограничиваются выставлением скромной порции угощения каждому гостю и небольшой чашечки кофе.

Но при этом они не могли нахвалиться царящей в Греции честностью. Ни тебе здесь краж, ни ограблений, ни изнасилований. Преступность фактически отсутствует или, по крайней мере, находится на самом низком уровне, что говорит об очень хорошей работе правоохранительных и судебно-исполнительных органов власти. Бывали, к примеру, случаи, когда какой-нибудь водитель, нарушив правила дорожного движения, уклонялся от уплаты выписанного ему за это штрафа (а штрафы эти достаточно «кусачие» и составляют от 80 до 100 евро, а порою даже и более) и на несколько лет исчезал из поля зрения полиции и судебных органов, однако, когда он всё-таки попадался потом опять на глаза полицейских, то ему вменялась к уплате уже не указанная выше сумма, а гораздо более внушительная цифра в несколько тысяч евро, составившаяся из накапливавшихся в течение всех этих лет на его счету пенни за несвоевременную уплату штрафа.

Очень многое из того, что составляет особенности жизни в Греции, я был бы счастлив когда-нибудь увидеть и у нас в России. Особенно, это касается той доброжелательности, с какой греки откликаются на любую просьбу о помощи, стараясь удружить человеку, даже если это не сулит лично им ни малейшей выгоды. К примеру, в ответ на вопрос, как можно вызвать в городе такси, совершенно незнакомый нам пожилой грек на улице тут же вынул из кармана мобильник и сам заказал для нас машину. Такую же расположенность я видел и в поведении продавцов, официантов, гостиничных администраторов да и просто большей части всех встречавшихся нам за эти несколько дней людей, ни разу не только не нахамивших или нагрубивших нам, но даже не отвернувшихся от заданного им вопроса. Нет здесь и отравляющего сегодняшнюю российскую действительность стремления слупить с вас на каждом шагу как можно больше денег, задирая цены на любые пользующиеся спросом товары и услуги. Чаевые здесь берут только официанты (5-10 процентов от суммы заказа), проезд в такси оплачивается строго по тарифу — 1 euro за километр. Смотришь на всё вокруг, и не можешь отделаться от горького вопроса о том, почему же сегодня мы, русские люди, превратились на своей великой Родине в самый жестокосердый народ, готовый, точно липку, ободрать своего ближнего, не взирая на то, вдова это или сирота? Любая жизненная трагедия в России становится сегодня ни чем иным, как единственно поводом для немыслимого взвинчивания цен. Теракт в метро, врачи выносят из тоннеля трупы и вследствие этого на несколько часов остановлено движение поездов? Замечательно! К станции метро тут же съезжаются все свободные машины такси, и водители требуют с пассажиров тройную, а то и четверную цену. Авария на подстанции, и в половине Москвы парализован электротранспорт? Лучше и быть не может! Людям-то домой на чём-то ехать надо, значит, никуда не денутся, заплатят любые деньги. И цены на такси снова взлетают. Ничего, что у тебя видна кровь на лице и в ногах до сих пор ещё дрожь от увиденного в развороченном взрывом вагоне. Выжил — вот и гони денежки шофёру-«бомбиле», для него подобное происшествие — сущий праздник.

Может быть, одной из причин такого очерствления россиян является также и отсутствие мини-часовен по нашим городам и дорогам? Не знаю. Греков религиозными фанатиками я бы тоже не назвал, в их храмах людей не намного больше, чем в церквях России, а то даже и поменьше. Но только вот живут они как-то и веселее нас, и нравственно чище. Хотя и не устраивают из своих похорон и свадеб таких массовых попоек, как русские…

Обо всём этом мне и подумалось, гуляя по набережным селения Неос-Мармарас и глядя на потрясающе красивую малахитово-бирюзовую воду. Особенно красивой была эта вода в тени пришвартовавшихся к берегу судов — «Agios Nikolaos», «Apostolos Paulos» и других кораблей и яхт. В одном месте мы с Мариной долго не могли оторвать своих взглядов от некоего очаровавшего нас явления. При почти абсолютно неподвижной поверхности воды в её глубине происходило какое-то скрытое от нас волнение, и из-за этого казалось, что покрытое замшелыми валунами дно ходит ходуном, словно кипящая тёмная масса. Это было настолько поразительно, что мы несколько раз сменили точку наблюдения и осмотрели явление под различными углами зрения. Дно продолжало неистово шевелиться и «гримасничать», строя нам из-под воды всякие «рожи и ужимки» и намекая тем самым на сюжет какого-то ещё не сочинённого мною фантастического романа.

Перед возвращением в отель мы ещё раз зашли в церковь святителя Николая, которая утром, при нашем первом посещении её, была ещё вся украшена огромными пальмовыми ветвями. Это был день 7 января, вчера ночью Россия отмечала праздник Рождества Христова, а живущая по Грегорианскому календарю православная Греция отметила в этот день праздник Крещения и уже наводила в храмах порядок и уборку. Вчера, говорят, здесь вовсю кипело веселье — батюшка служил на пирсе водосвятный молебен, освящал корабли, яхты и рыбацкие лодки, а после совершения обряда забрасывал крест далеко в море, и желающие понырять в холодной воде кидались его искать. По здешним традициям считается, что тому, кто его достанет, простятся все, совершённые им в течение минувшего года, грехи…

Увидев вынесенные служкой на улицу и сложенные возле церковной ограды трёхметровые пальмовые ветви, Алинка загорелась желанием взять одну из них с собой в отель и поставить её в углу своего номера. Подержав ветку в руках, я понял, что она очень тяжёлая и громоздкая, и мы с ней просто не поместимся в микроавтобусе. Но и гасить в дочке вспыхнувшее желание тоже не хотелось, а потому я пошёл в церковный двор, нашёл возле крана тяжёлую садовую мотыжку с короткой ручкой и, вернувшись к сложенным у ограды пальмовым ветвям, выбрал самую, на мой взгляд, красивую из них и, обрубив мотыгой верхний край листа длиной около метра, дал его Алинке. С этим гигантским веером она и уселась в подошедший вскоре за нами беленький микроавтобус с надписью «Athena Pallas» и пятью звёздочками на корпусе.

В шестом часу вечера, счастливые, но немного уставшие от затяжной прогулки по улочкам Неос-Мармараса, мы возвратились в отель. До ужина было ещё часа полтора, и мы разошлись по своим номерам, чтобы умыться и немного отдохнуть. Алинка потащила к себе своё метровое пальмовое опахало, а мы решили просто поваляться на кровати. Удивительно, но есть до сих пор не хотелось, хотя мы за время своей прогулки всего только и выпили что по стакану кока-колы. Но утром в гостинице был в высшей степени разнообразный и сытный завтрак, мы от души наелись чудесного омлета, запивая его персиковым соком, поели сыра, свежих фруктов, фиников, выпили по несколько чашек кофе с вкуснейшей выпечкой, так что ещё и до сей минуты не ощущали ни малейшего голода. Но настроение было настолько хорошим, что мы с Мариной не удержались, достали из чемодана чекушечку русской водки и, отмечая наш первый полноценный день на греческой земле, опрокинули с ней по стопочке, закусив прихваченным из Москвы печеньем. Потом я включил телевизор и прошёлся по двум десяткам каналов, проглядывая идущие по ним европейские передачи. Больше всего было программ на греческом и немецком языках, чуть меньше — на французском и совсем мало — на английском. На русском вещал только канал «РТР-Планета», но здесь почему-то демонстрировалась такая муть, что я предпочёл не смотреть телевизор вовсе. Ну не преступление ли — красть драгоценные часы своего не столь частого пребывания заграницей на то, чтобы просидеть их, пялясь в бездарные российские сериалы или глядя на идиотские кривлянья наших телевизионных пошляков-шоуменов? Ну никак не могу я понять, кто и зачем отбирает для показа на весь мир именно такие образцы нашего телевизионного «искусства» — самые низкопробные, малокультурные, примитивно исполненные, не несущие в себе ни глубоких идей, ни серьёзных мыслей, ни оснований для каких-либо размышлений. Одну только духовную пустоту да какие-то жалкое хохмачество…

Полежав минут десять, не раздеваясь, я поднялся с кровати и пошёл бродить по территории отеля и окрестностям. Казалось бы, мы уже за вчерашнюю половину дня, прошедшую с нашего приезда в отель, изучили все уголки и закоулки «Athena Pallas» и выходы к пляжу, однако, отправившись сейчас просто погулять под греческими оливами и пальмами, я неожиданно для себя открыл ещё одну часть двора с большим открытым бассейном и двумя двухэтажными корпусами вокруг него, а также обнаружил деревянный мост-переход, ведущий к другому потаённому уголку территории с неработающим в это время года фонтаном и колесом водяной мельницы. Кроме того, я поднялся по деревянной лестнице на веранду одного из летних ресторанов и, придвинув к бортику один из свободных стульев, полюбовался оттуда темнеющими окрестностями. По правую руку от меня тянулась гряда невысоких гор, поросших смешанной хвойно-лиственной растительностью с вклинивающимися в них оливковыми рощами, по левую синели в просветах прибрежных сосен воды Кассандровского (он же Торонический) залива, а далеко впереди — там, куда убегала окантованная кружевом прибоя кромка морского берега — находился полуостров Халкидика и лежащая сразу за ним на материковой части суши северная столица Греции и центр Греческой Македонии — город Салоники, куда у нас была заказана платная экскурсия на завтрашний день.

Будучи наполовину украинцем, я тут же разложил название этого города на составные части, выделив близкое сердцу каждого завзятого хохла слово сало и присоединённое к нему имя знакомой всем по мифологическим справочникам богини победы Ники, вследствие чего у меня получилась весьма внятная этимологическая расшифровка, читающаяся как «Сало Победы» (т.е. «Сало» + «Ники» = «Салоники»).

А чего? Есть же у писателя Евгения Носова рассказ про «красное вино победы», так почему же не может быть белого «сала победы»? И логически, и этимологически всё выглядит очень стройно…

Потешив себя такими весёлыми филологическими разысканиями, я спустился с веранды и вышел к берегу моря. Начинало стремительно темнеть, в Греции вообще как-то очень рано и быстро темнеет, и сквозь чернильную дымку сгущающегося вечера стала видна цепочка огней на лежащем на том берегу залива полуострове Кассандр. Наш полуостров — Ситония — считается чем-то вроде природного парка с заповедными лесами, здесь гораздо меньше отелей, чем на Кассандре, и они не такие большие и шумные, как там. Кассандр сегодня целиком представляет собой зону индустрии цивилизованного туристического отдыха — это сплошная череда комфортабельных многолюдных отелей с множеством танцплощадок, баров, ресторанов, бассейнов, кинозалов и других объектов развлечения, способных удовлетворить все вкусы отдыхающих. Поговорка о том, что «в Греции есть всё», справедлива для сегодняшнего Кассандра как ни для какого другого места, единственное, чего там теперь стало не хватать — это тех тишины и уединения, которые пока ещё царят на Ситонии. Летом, конечно, здесь тоже звучит включаемая барменами на всю громкость музыка, но сейчас тишину окружавшего меня январского вечера нарушали только мерные звуки прибоя да шелест пальмовых листьев. Да ещё отвлекали от мыслей путавшиеся под ногами кошки, которых в отеле оказалось просто превеликое множество и, привыкнув за лето к многолюдью и вниманию публики, они в эти зимние дни так скучали от одиночества, что липли к каждому появляющемуся на улице человеку, увязываясь за нами в прогулки не только по территории отеля, но и в дальние маршруты по берегу моря…

Зайдя в номера за Мариной и Алинкой, я позвал их на ужин, и мы отправились в ресторан. Сегодня снова было много мяса, рыбы и морепродуктов, несколько сортов сыра, тонкие и толстые макароны, отварной картофель, множество всяких солений и салатов, различные соусы, свежие овощи и фрукты, выпечка и сладости, вот только чай и напитки нужно было заказывать официанту отдельно, за плату. Но так почему-то заведено во всех заграничных отелях, я помню, как год назад мы с первым секретарём Союза писателей России Геннадием Ивановым участвовали в Международной поэтической конференции в Каире, и как в гостинице «Пирамиза», куда нас устроили организаторы мероприятия, оплатив проживание в номерах и питание, нам при выселении выставили некий неожиданный (но, слава Богу, вполне посильный для наших карманов) счёт в долларах за то, что мы несколько раз в течение этих дней заказывали себе за ужином манговый сок, воду, а один раз — бутылку сухого красного вина «Обелиск». Вино было замечательное и очень нам с Геннадием понравилось, но сам факт выставления этого нежданного счёта, тем не менее, оставил у нас некий неприятный осадок. Хотя, в то же время, и показал мне, что за границей надо быть готовым ко всему.

Здесь же, в «Athena Pallas», нас заблаговременно предупредили, что чай и другие напитки во время ужина — платные, и за них надо сразу же расплачиваться с официантом, включая в оплату и 5-10 процентов «чаевых». (Алинка всё время норовила оставить нашему официанту 15-20 процентов. Монетки euro очень похожи с виду на российские рубли и из-за этого воспринимаются не совсем адекватно. Кладя на стол кругляшочек достоинством в два euro, воспринимаешь его как сущую мелочь, забывая вспомнить, что это 70 наших рублей!..) Так что, заказывая себе напитки, мы заранее сверялись по меню знали, сколько это будет нам стоить.

На этот раз, чтоб было, чем запивать еду, я попросил принести мне бутылочку греческого пива, однако в восторг оно меня, честно говоря, не привело — стоило оно почти так же, как вино, но даже в сравнение не шло с нашим классическим «Жигулёвским». Так что в другие вечера я заказывал себе и Марине сухое красное вино, и это было намного вкуснее пива.

Именно здесь, в ресторане, во время наших ежедневных завтраков и ужинов мы встречались со всеми остальными обитателями отеля, подавляющее большинство которых оказались, к нашему удивлению, россиянами. Более того — едва только заговорив с некоторыми из них, мы практически тут же обнаружили факт наличия неких общих хороших друзей, и в очередной раз подивились тому, насколько на самом деле мал и тесен кажущийся нам безгранично огромным окружающий мир. Это и в самом деле — общий для всех нас дом, очень сильно смахивающий на коммунальную квартиру или общежитие. Жаль, что мы об этом так редко и неохотно вспоминаем…
Закончив вечернюю трапезу, мы ещё погуляли какое-то время возле освещённых зелёными прожекторами фонтанов, а затем в сопровождении мешающихся под ногами кошек сходили к берегу моря и даже спустились по каменной лестнице на нижнюю площадку, где так упоительно пахло смесью сосновой хвои и йода. Когда я нахожусь за границей, мне очень жалко тратить время на сон и сидение в гостиничном номере, поэтому я и гуляю здесь допоздна, и просыпаюсь чуть свет, стараясь успеть максимально набродиться до завтрака по незнакомым улицам или тропинкам.

Но рано или поздно наступает ночь, и приходится прощаться с шумящим в темноте морем и подмигивающими мне сквозь ночную мглу огоньками полуострова Кассандр и уходить в свой номер. Но и там, чтобы не отдавать сну за просто так оплаченные мною часы пребывания в Греции, я, прежде чем выключить свет и уснуть, взял в руки купленный в одном из магазинчиков Неос-Мармараса путеводитель по Халкидики и ещё долго читал страницы, посвящённые описанию города Салоники. А среди ночи вдруг проснулся от какого-то непонятного звука за окном нашей комнаты. Прислушавшись, я понял, что это идёт дождь, барабаня частыми крупными каплями по жёстким, точно они сделаны из пластмассы, пальмовым листьям. Звук был настолько ритмичным и чётким, что казалось, это кто-то выстукивает за окном по клавишам большущей пишущей машинки. Мне даже подумалось, будто, выйдя сейчас на балкончик, я воочию увижу там, как Господь распечатывает на старенькой «Любаве» страницы Своих мемуаров. («Любава» — это такая пишущая машинка, которой я пользовался в течение двух десятилетий, пока у меня не появился первый компьютер.) Но я всё-таки не стал открывать балконную дверь, побоявшись, что могу Его этим отвлечь от работы — я ведь сам писатель и знаю, насколько интимен процесс литературного творчества…

А утром я вышел на улицу и оказался мгновенно сграбастан в объятья лучами ослепительного солнца! День был просто великолепен, от ночного дождика не осталось ни малейшего следа, так что я даже подумал, что, может, и правда, мои догадки насчёт сидящего по ночам за пишущей машинкой Бога — не просто плод воображения моего уплывающего в сон сознания?..

Помолившись в ближней часовенке и сходив на завтрак, мы заняли места в ожидающем нас у ворот микроавтобусе и отправились в наше очередное путешествие. В салоне автомобиля (кстати, в слове «салон» тоже налицо перекличка с именем города Салоники, только как бы слегка «икающая»: «салон» + «ик!» или же: «салон и Kº») звучала тихая греческая музыка, за окном машины мелькали чудесные виды Ситонии, всё ещё непривычные для нашего «зимнего сознания» зелёные поля и рощи, увешанные плодами, точно новогодние ёлки цветными шариками, мандариновые деревца, аккуратные белые дома с оранжевыми черепичными крышами и старинные церкви проезжаемых нами селений. Вот осталась за спиной залитая солнцем деревня Никити, образованная на месте античного города Галипсоса, известного ещё с X века до нашей эры. А вот промелькнул городок Метаморфоси, с его чудесным тенистым пляжем под соснами…

Глядя на сверкающие золотым песком морские берега и просто-таки гипнотически притягивающую к себе взгляды бирюзу близкой воды, едущие с нами женщины, не скрывая своей зависти, высказывают крутящему баранку шофёру Григорию восторги по поводу того, какой он, дескать, счастливчик, что может жить рядом с этой красотой и купаться в море столько, сколько ему захочется. И с удивлением слышат в ответ от него, что здешние греки купаются в море от силы два-три раза в год, а всё остальное время работают. Это для приезжающих из-за рубежа туристов море является предметом первой необходимости, ради которого они весь год копили деньги и пересекали чужие границы, а для живущих в трёх шагах от него греков море выступает в качестве не более как товара, с помощью которого они могут прокормить свои многолюдные семьи. Ведь и Григорий, и практически все другие переехавшие из России на свою историческую родину греки перевезли вместе с собой и всю свою многочисленную, включая старых дедушек и бабушек. Пенсии, которую они здесь получают, им может хватить только на оплату небольшой съёмной комнаты, а значит, обеспечение их старости ложится на плечи молодых членов семьи. Так что не до купания нашим православным братьям.

Так, за беседами с прекрасно говорящим по-русски шофёром Григорием и разглядыванием окрестных красот, мы доезжаем до городка Неа Муданья, где пересаживаемся в ожидающий нас возле отеля «Oceania Club» большой туристический автобус, присоединяясь к группе наших земляков, направляющихся на экскурсию в Салоники с полуострова Кассандра. Ещё минут сорок пути — и мы уже огибаем по дуге раскинувшийся на берегу голубой бухты город, забираясь в его верхнюю часть, чтобы именно оттуда начать знакомство с его достопримечательностями.

Датой рождения Салоников считается 315 год до Рождества Христова, когда военачальник Кассандр, муж сестры Александра Македонского, основал этот город, дав ему имя своей жены — Фессалоники. Позднее город начал наполняться перетекающими в Римскую империю и заселяющими его представителями славянских племён, благодаря чему болгарское название «Солунь» почти напрочь вытеснило греческое «Фессалоники».

В 49 году нашей эры в Салоники в сопровождении своих единомышленников Силы и Тимофея прибыл для проповеди христианства апостол Павел, который в течение трёх или четырёх недель общался в находившейся вблизи порта большой синагоге с местными иудеями (которых тогда в Салониках было очень большое количество). «Павел, по своему обыкновению, вошёл к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мёртвых, и что Сей Христос есть Иисус, Которого я проповедую вам. И некоторые из них уверовали и присоединились к Павлу и Силе, как из эллинов, чтущих Бога, великое множество, так и из знатных женщин немало», — говорится об этом в книгах Нового Завета (Деян. 17, 2-4).

После четырёх недель проповедования христианства, Павел, опасаясь преследования обозлённых иудеев, вынужден был покинуть Фессалоники через небольшие ворота в городской стене. Уходя из города, он остановился освежиться возле одного из источников, и вода в нём с того самого дня стала обладать целебными свойствами.

Сегодня в городе построен величественный храм в честь апостола Павла и принесённого им в этот город учения. В Салониках вообще много православных церквей, причём многие из них являются очень древними, и вследствие того, что культурный слой города в течение многих столетий всё время нарастал и утолщался, а они оставались на том уровне, на котором их построили в начале или середине V века, сегодня они находятся в своеобразных котлованах двухметровой (а иные и несколько большей) глубины, огороженных красивыми оградами оборудованных каменными лестницами. Так что, если к большинству храмов в России надо восходить вверх по ступеням, то здесь к ним требуется опускаться вниз.

Свидетельством внимания апостола Павла к духовной жизни созданной им христианской общины являются его 1-е и 2-е «Послания к фессалоникийцам», отправленные им сюда из Коринфа в 50-х годах от Рождества Христова. В «1-м Послании» Павел говорит своим духовным детям о том, что каждый из них должен уметь «соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога» (I Фессал. 4, 4-5), ибо с уверованием в Иисуса Христа, продолжает он, его новые друзья из Фессалоник «стали образцом для всех верующих в Македонии и Ахаии» и уже от них теперь, как когда-то от него, «пронеслось слово Господне не только в Македонии и Ахаии, но и во всяком месте прошла слава о вере вашей в Бога» (I Фессал. 1, 7-8).

Во «2-м Послании к фессалоникийцам» апостол разъясняет своим собратьям некоторые вопросы, касающиеся Страшного Суда, неправильно понятые членами местной общины. Некоторые из новообращённых христиан посчитали, что Страшный Суд состоится уже чуть ли не с минуты на минуту, а потому прекратили работать и принялись ожидать этого момента в праздности и бездействии. Им-то Павел и сказал своё знаменитое: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», увещевая и убеждая их, «чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб» (2 Фессал. 3, 10-12).

Покидая Фессалонику, Павел рассчитывал, что вскорости в неё снова возвратится, однако из-за гонений на первых христиан, выполнить этого намерения не смог. Но посеянные им зёрна проповеди Нового Завета упали не на каменистую почву и дали обильные плоды, что подтвердил в IV столетии подвиг святого великомученика Димитрия Солунского.

Будучи избран архонтом Салоников, Димитрий не делал тайны из своей религии и открыто приходил на собрания христианской общины, на равных общаясь с рабами, нищими, ремесленниками, странниками и всеми теми, от кого с презрением отворачивались люди его круга. Узнав осенью 306 года, что Солунь собирается посетить правитель восточной части империи Галерий Максимиан, являвшийся непримиримым врагом христианства, Димитрий почувствовал, что приближается час его огненного крещения. Он повелел раздать всё своё имение самым бедным жителям города, и когда Максимиан приехал в Солунь, его встретил градоправитель, который был теперь не богаче последнего городского нищего. Однако император сделал вид, что не видит этого, оказал ему достойный приём и сказал, что хочет почтить римских богов праздником общественного жертвоприношения, на которое приглашает и первого гражданина Солуни. Но Димитрий ответил на это отказом, открыто заявив Галерию о своей принадлежности к христианской религии.

Максимиан не стал настаивать и отпустил Димитрия, обряд жертвоприношений состоялся без его присутствия, а через некоторое время по городу разнёсся слух, что он арестован и находится в городской тюрьме.

Будучи и вправду схвачен и заточён в темницу (в которую были преаращены ради этого случая городские термы), Димитрий непрестанно молился ко Христу, общаясь в это время только со своим верным слугой Луппом да ещё несколькими христианами, которые ежедневно навещали его, понимая, что жить ему остаётся очень мало.

А тем временем в Солунь был вызван знаменитый своей силой и жестокостью борец Лий, равного которому не было во всей империи. Любого самого сильного человека он мог схватить в охапку и бросить на острия копий, которые держали внизу под помостом воины. Это очень потешало кровожадную публику, и когда жертва Лия корчилась в судорогах на копьях, гром рукоплесканий сотрясал стены цирка. О нём слагали легенды, его знали борцы всего мира. Любимец Диоклетиана, он не раз слышал похвалу из императорских уст.

И только христиане во всех концах империи с ужасом повторяли зловещее имя жестокого гиганта, помня, как во времена недавних гонений Диоклетиан сотнями отдавал ему последователей Христа, со смехом глядя на то, как гибнут в руках великана ненавистные ему «галилеяне».
И вот снова полилась в Солуни христианская кровь, и сотни людей, ускользнувших от рук палачей во время прежних гонений, теперь должны были погибнуть на копьях, поверженные Лием.

И, тем не менее, нашёлся в эти дни среди солунян один человек, который не побоялся бросить вызов изуверу. Это был Нестор — молодой христианин, совсем недавно принявший крещение. Он всегда испытывал восхищение перед солунским архонтом — его пленяли в Димитрии отвага, мужественная сдержанность, великодушие и беззаветная преданность Евангелию, а потому сейчас, видя ежедневные зверства Лия, он постоянно думал о том, как бы поступил на его месте Димитрий, будь он в это время на свободе... И вот в ночь на 26 октября он отправился вместе Луппом в тюрьму на встречу с Димитрием. Тот долго разговаривал с ним о Боге и вере, а после некоторого раздумья благословил его на подвиг и предсказал, что этот день будет для него одновременно и днём победы, и днём его гибели за Христа.

Утром 26 октября 306 года по Солуни разнеслась неправдоподобная весть о том, что никому не известный юноша Нестор вызвал на единоборство страшного Лия. Кто смеялся, покачивая головой, кто горестно вздыхал над сумасбродством молодости, и все по-свроему жалели отчаянного молодого человека.

Цирк был переполнен. Галерий Максимиан был в радостном настроении, предвкушая интересное зрелище. Лий, уставившись на толпу бычьими глазами, с самодовольной усмешкой ждал очередной жертвы. Увидев же, что его противник — худенький незрелый юноша, почти что мальчик, он дико расхохотался. А Нестор, прежде чем вступить в бой, пал на колени и обратился к Богу с молитвой. Глядя горящими глазами в голубое небо, он громко взмолился о том, чтобы Бог Димитрия благословил его руку и избавил от гибели тысячи людей. Сотни людей подняли вслед за юношей глаза к небу, невольно повторяя его молитву, а лицо императора искривилось злорадной усмешкой, — посмотрим, мол, поможет ли ему в этой схватке «Бог Димитрия».

После этого начался бой. Уже первые движения Нестора заставили знатоков борьбы насторожиться — они увидели, что Лию не удаётся с первых же минут поединка захватить худенького и вёрткого юношу в свою железную хватку. А ещё через несколько мгновений по цирку пронёсся крик всеобщего то ли восторга, то ли ужаса: Нестору удалось неожиданным приёмом сбить с ног гиганта, и страшный Лий полетел вниз на торчащие копья...

Ошеломлённые воины не успели раздвинуться — и любимец Диоклетиана повис на остриях, истекая кровью. После минутного молчания толпа разразилась победным кликом, а император, встав со своего места, с перекошенным от ярости лицом скомандовал: «Приверженца галилейской секты — на копья!» Несколько испуганных произошедшим воинов ринулись на помост и тут же сбросили Нестора вниз. Так обыкновенный солунский юноша совершил в этот день свой подвиг и погиб за Христа, за что был причислен вместе со святым Димитрием к лику великомучеников. Память святого Нестора отмечается 27 октября.

В тот же день по приказу Максимиана был убит и Димитрий. Он был похоронен его старым слугой Луппом, который выкупил у стражи тело своего бывшего господина, совершил над ним христианское погребение и сохранил снятую с него окровавленную одежду. Как величайшую реликвию, хранили её солунские христиане, но вскоре информация об этом дошла до властей, и Лупп разделил участь своего господина.

Сегодня Димитрий Солунский — один из самых почитаемых христианских святых, в том числе и в России. В 1381 году святым благоверным князем Димитрием Донским в его честь была установлена Димитровская родительская суббота, предназначенная для поминовения погибших за веру христианских воинов. «Кровей твоих струями, Димитрие, Церковь Бога обагри, давый тебе крепость непобедимую и соблюдая град твой невредим, того бо еси утверждение», — воспевает Церковь подвиг святого Димитрия словами посвящённого ему кондака.

А над руинами тех самых солунских терм, в которых, словно в тюрьме, содержался до своей гибели святой Димитрий, был позднее выстроен огромный храм, в который ныне приезжают паломники со всех концов света. В X веке от мощей Димитрия начало истекать благоуханное миро, после чего к нему стали прилагать эпитет: «Мироточивый».

День памяти Димитрия Солунского отмечается христианами 26 октября каждого года.

Здесь же, в Солуни, родились равноапостольные учители Кирилл (827—869) и Мефодий (814—885), создавшие для славянских народов кириллическую азбуку. Точнее сказать, не создали, а наполнили существовавший до того у славян алфавит сакральным смыслом, превратив его из просто рядовой системы знаков, которыми обозначались на письме различные звуки, в подлинную программу бытия славян в вечности. Ведь ещё мудрецы древности представляли окружающий нас Макрокосм как одушевлённый, живой организм. «Дух» и «Плоть», по их представлениям, были едины и противоположны, и именно в единении Числа и Слова выражалась гармония, идея жизни «по природе», идея духовной устремленности к «свету», «добру», «истине». Мудрый царь Соломон наставлял своих подданных: «Обдумай стезю для ноги твоей, и все пути твои будут твёрды. Не уклоняйся ни направо, ни налево; удали ногу твою от зла, потому что пути правые наблюдает Господь, а левые — испорчены» (Притч. 4; 26—28).

Солунские братья хорошо знали структуру мистического Плана Мироустроения и, усовершенствуя славянскую азбуку, следовали каноническим правилам. Догматизированный «План Божий» — вот тот тайный стержень Священного Писания, где разворачиваются «правые» и «левые» мифологические пути от Пятикнижия Моисея до Откровения Иоанна Богослова. Поэтому авторы кириллицы не просто воплотили в своей азбуке улучшенные очертания Букв, выражающих речевой звукоряд славян, но расположили все Знаки на плане Мироустроения таким образом, чтобы символика их скрыто отображала пути добра и зла, полную противоположность судеб образованного искателя истины и заблудшего невежды. Созданная ими азбука делится на две части, одну из которых составляют буквы, которым соответствуют определённые числа, а другую — пустые, бесчисельные буквы. (К примеру, Аз — 1, Буки — пусто, Веди — 2, Глаголь — 3, Добро — 4, Живете — пусто, Мыслете — 40, Покой — 80, Рцы — 100, Слово — 200, Твердо — 300, Ферт — 500, Хер — 600, Цы — 900, Ша — пусто, Ща — пусто, Ю — пусто, Юс — пусто, Фита — 9, Ер — пусто, Ять — пусто, Пси — 700, и так далее). Если прочесть эти буквенные ряды по отдельности, то получим две абсолютно чёткие словесные формулы. Итогом правого пути (чисельного) будет следующее выражение: «Крещёная душа благовествует в раю вечно». Итогом левого: «Издохнешь псиной, смердящий прах; нескончаемы адские муки».

Так что, как видим, подвиг Кирилла и Мефодия состоит не только в том, что они дали русскому и другим славянским народам письменность (письменность существовала и до них, ибо, как гласят летописи, когда они прибыли в Херсонес, им «вынесли Евангелие, руськими письменами писано»), но превратили созданную ими азбуку в высоконравственный завет, благодаря чему, усваивая знаки кириллического алфавита, славянские народы уже с раннего детства впитывали с вместе ними, помимо просто обычной грамотности, ещё и основы Божественного Плана относительно своего национального пути и своего духовно-нравственного бытия в истории и вечности…

Ещё одним святым, прославившим город Салоники, был Григорий Палама, архиепископ Фессалонитский, родившийся в 1290 году в Коринфе. Будучи монахом одного из монастырей Святого Афона, он в 1326 году из-за угрозы нападения турок перебрался вместе с остальной монастырской братией в Фессалоники, где был рукоположен в сан священника. 5 лет он жил там, совмещая размышления и молитву с обязанностями пастыря, а в 1331 году возвратился на Афон и начал писать богословские труды о невещественности Фаворского света.

Около 1330 года в Константинополь приезжает учёный монах Варлаам, человек образованный и остроумный. Путешествуя с Афона в Солунь, оттуда в Константинополь и затем снова в Солунь, Варлаам вступал в споры с монахами и пытался доказать тварность Фаворского света; при этом он не стеснялся поднимать на смех их рассказы о молитвенных приёмах и духовных озарениях. В 1341 году в Константинополе состоялся собор, на котором произошёл спор Григория и Варлаама о природе Фаворского света. Участники собора приняли сторону Паламы и его учения о том, что Бог, недоступный в Своей Сущности, являет Себя в таких энергиях, как Фаворский Свет, которые обращены к миру и доступны восприятию, но не являются сотворёнными. Варлаам после этого вернулся на родину в сицилийский город Калабрию. Но споры между паламитами и варлаамитами не прекращались. Сторону сицилийца принял патриарх Иоанн Калека. Он объявил Григория в 1344 году еретиком, отлучил от Церкви и заточил в тюрьму. Через 3 года Иоанн умер, а Григория освободили и возвели в сан епископа Фессалонитского.
В одну из его поездок в Константинополь византийская галера попала в руки турок, и святителя в течение года продавали в различных городах. Лишь за три года до кончины святой Григорий вернулся в Солунь. Незадолго до смерти ему было видение апостола Иоанна Богослова. А 14 ноября 1359 года со словами «В горняя! В горняя! К свету!» святитель Григорий Палама мирно преставился к Богу.

Самым значительным храмом Салоников является, безусловно, базилика святого великомученика Димитрия, сооружённая, как я уже упоминал, на развалинах городских терм, ставших местом его заключения и гибели. Первоначально этот храм был сооружён ещё в 412-413 годах, но в 1917 году сгорел в пожаре и был восстановлен лишь в 1948 году. На глубине 2—2,5 метров под его алтарной частью сохранилось место мученической смерти святого, а в одном из нефов собора хранится рака с его мощами.

Хорошо сохранилась также построенная ещё в V веке церковь «Ахиропитос» («Нерукотворная»), представляющая собой редчайший образец сооружений такого типа. Впечатляет своим видом и собор святой Софии, построенный в центре Салоников в середине VII века поверх развалин раннехристианской базилики, в которой были погребены митрополиты Фессалоники. В 1028 году протоспафарий Христофор воздвиг в Салониках церковь Богородицы Халкеон (Медников), а в конце XIII — начале XIV веков в районе Арки Галерия был сооружён собор святого целителя Пантелеимона, преобразованный в 1570 году турками в мечеть.

В городе вообще очень много христианских церквей, они возникают буквально на каждом шагу — это часовня святого Евтимия, церкви святой Екатерины и святого Николая Сироты, собор Ильи Пророка и целый ряд других больших и маленьких храмов, воздвигнутых в разные эпохи.

Однако наша экскурсия началась со знакомства не с храмами, а со старой частью города — руинами древней крепостной стены, окружавшей Салоники в III—V веке. Здесь нас встретил превосходно говорящий по-русски и отлично владеющий темой гид Панайотас, о котором я ещё перед вылетом из Москвы прочитал в Интернете некоторые пикантные отзывы. Высоко отзываясь о его знаниях и умении вести экскурсии, некоторые из российских туристок отмечали его тягу к русским женщинам, которых он приглашал после знакомства с городом в ресторан, рассчитывая получить от них взамен некоторые интимные услуги. Однако, делясь своими впечатлениями с теми, кто поедет в Салоники после них, наши российские дамочки советовали своим виртуальным подругам ни от ресторана, ни от дармового угощения не отказываться, а потом смело «бортовать» Панайотаса, посылая его по-русски на фиг, так как он очень боится своей скандальной жены и из страха, чтобы та ничего не проведала о его поползновениях, никакого скандала поднимать не будет, а молча проглотит этот облом и, облизнувшись, отправится восвояси…

Описывать греческие города почти безнадёжное занятие, их надо видеть самому, в том числе и неповторимую красоту Салоников — Акрополь, Триумфальную Арку Галерия, церковь Ротонду IV века, Белую Башню, фрагменты могучей стены, окружавшей город в древности, остатки Семибашенного Замка, раскопки древнего города с прекрасно сохранившимися строениями, множество разбросанных повсюду церквей и исторических памятников, да и просто надо походить по городским улицам, чтобы почувствовать его атмосферу, вдохнуть его напоённый ароматами близкого моря воздух, позаглядывать в его магазины и лавочки. К примеру, я больше нигде не видел столько мест, в которых торгуют старинными иконами и золотящейся церковной утварью — антикварные магазинчики с подобным товаром встречаются здесь буквально на каждом шагу. И почти везде сегодня слышна наша русская речь — в ресторанах, магазинах, на улицах…

Салоники — город студентов, их здесь несколько десятков тысяч, причём система учёбы в греческих вузах такова, что они могут учиться в них до самой старости. Поэтому, если в списках салоникских институтов учащиеся числятся тысячами, то реально в аудиториях присутствуют только единицы, тогда как остальные занимаются где-то своими делами, в лучшем случае — читают что-нибудь в библиотеках, но чаще гуляют по улицам или просто сидят в кафе. Салоникские кафе в час сиесты — это вообще особая статья. Как я уже говорил, с часу и до трёх, а то и до четырёх часов пополудни вся Греция сидит в кафе и пьёт кофе. Несмотря на зиму (хотя какая это зима, если светит солнце, а температура не опускается ниже +15 градусов?) площадки перед всеми прибрежными кафе и ресторанами Салоников уставлены многочисленными рядами диванов, стульев и столиков, за которыми, взяв чашку кофе и стакан воды, часами сидят группы молодых людей, ведущих оживлённые беседы.

Я не знаю, чем занимаются жители Салоников и за счёт чего они содержат семьи, но очень многие из них просто сидят часами на скамейках, кормят голубей, читают газеты и книги.

Мне очень понравилась старая часть города, где дома стоят очень плотно друг к другу, лепясь по склонам окружающих Салоники гор, из-за чего в некоторых местах располагающийся между двумя улицами дом на одну из них выходит первым этажом, а на другую — третьим, а то и крышей. Старые дома вообще производят гораздо более своеобразное впечатление, чем новые, и таких домов в Салониках множество. Хотя новые тоже строятся с учётом усвоенного прежними поколениями опыта, и каждый последующий этаж хотя бы на полметра выступает вперёд над предыдущим, из-за чего дома расширяются в высоту, как большие грибы, обеспечивая тем самым тень и прохладу нижним помещениям.

Нагулявшись по городским улицам (на которых тоже растут мандариновые деревца с празднично желтеющими на их ветвях шариками мандаринов), мы перекусили в одной из довольно простеньких приморских харчевен, довольствовавшись вкусной греческой пиццей, большой кружкой разливного пива (я) и двумя стаканами сока (Марина и Алинка). После еды бродить по городу больше не хотелось и, отыскав скамейку, мы просто сидели на ней под ласковым греческим солнышком, смотрели на высящуюся на набережной Белую Башню, являющуюся символом города, любовались морем и ждали, пока за нами приедет автобус.

А потом опять ехали назад по уже знакомой нам дороге, балдея от осознания того, что вокруг, прямо за автобусными окнами, лежит Греция…

На третий день мы решили съездить в отель «Сифониа» (не знаю, почему это слово пишется в справочниках не так же, как и название самого полуострова — Ситония, хотя оно явно его дублирует) и вволю поплавать там в бассейне. Дело в том, что, давая в Москве туроператорше уговорить нас приобрести сгоравшие у неё путёвки, мы в качестве основного условия выдвинули необходимость наличия в отеле большого крытого бассейна, чтобы, если уж нам оказалось не по сезону бултыхаться в море, то можно было компенсировать себе этот недостаток хотя бы купанием в бассейне. И такой бассейн в «Athena Pallas Village» действительно был, в этом работница фирмы «Музенидис Трэвел» нас не обманула, однако на нашу беду во все дни нашего пребывания там он находился на каком-то нескончаемом ремонте. На территории отеля находились ещё три великолепных открытых красавца с обворожительно синей водой, но она в них не подогревалась, и потому ими можно было только тоскливо любоваться, напоминая самим себе героиню басни «Лиса и виноград».

Был, правда, ещё небольшой бассейнчик при тренажёрном зале — метра, наверное, два на три, — но на такой акватории много не наплаваешь, да и зальчик был плохо проветриваемым, так что в нём было всё время излишне влажно и душно.

И вот нам сказали наши новые знакомые, что в шести километрах за уже знакомым нам Неос-Мармарасом находится огромный туристический комплекс «Сифониа», в котором есть всё, необходимое для цивилизованного отдыха, включая большой зимний бассейн. И мы решили съездить и вволю накупаться в нём.

Брать на этот раз в отеле машину мы не стали, а — опять-таки по совету новых знакомых — прошли около километра по дороге до трассы и там сели в рейсовый автобус, что обошлось нам в два раза дешевле, чем в прошлый раз. Поскольку автобус ходит только до Неос-Мармараса, то, выйдя из него в городе, мы вынуждены были искать такси, чтобы доехать на нём до «Сифонии». А надо сказать, что городки Халкидики — это не Каир и не Александрия, где половина населения работает таксистами, которые буквально чуть ли не силой затаскивают тебя к себе в машину, а иногда так даже и дерутся друг с другом за потенциального клиента. Здесь же ни одного такси на улицах мы не видели, потому что их надо вызывать по телефону.

Чтобы узнать номер, по которому надо звонить, Марина подошла к группе пожилых греков, сидевших на одной скамеек на главной улице города, и один из них тут же с готовностью позвонил по мобильнику какому-то из своих знакомых таксистов, который и подъехал через пару минут к тому месту, где мы находились, а спустя десять-пятнадцать минут уже подвозил нас к нужному отелю.

«Сифониа» — это и в самом деле целый туристический городок на одноимённом мысе, занимающий свыше 20 га земли, на которых располагаются гольф-клуб, клуб верховой езды, оливковые и сосновые рощи, огромный песчаный пляж, два многоэтажных современных корпуса на фигову тучу номеров, несколько открытых летних бассейнов и просто потрясающий зимний бассейн, увидев который, мы чуть не обезумели от охватившего нас восторга. Заплатив за вход, мы получили от дежурной белоснежные махровые халаты и какие-то капроновые тапочки-полуфабрикаты, которые надо было самому довести до готовности, продев в вырезанные дырочки специальные хлястики. Не врубившись, что и куда там надо было засовывать, я начал было сгибать из этих заготовок какие-то настолько несусветные конструкции, что переодевавшийся одновременно со мной в раздевалке тридцати-сорокалетний грек (он уже наплавался и собирался уходить) не удержался и, протянув ко мне руку, взял этих скрученных мною уродцев и переделал их так, как надо.

Собираясь утром в бассейн, мы думали, что будем бултыхаться в нём до самого вечера, и первый час купания нам действительно казалось, что выбраться из этой ласковой зелёной воды нет никакой невозможности. Никого, кроме нас в бассейне в это время не было, мы были тут, как дома, никто не мешал, и мы кувыркались и дурачились на бирюзовой глади, как нам хотелось. Но вот, утолив первые чумовые восторги от встречи с обволакивающей тело стихией, накувыркавшись, нахлюпавшись и набрызгавшись, я сделал первые пять кругов по периметру бассейна, десять кругов, пятнадцать… Пересёк его несколько раз по диагонали, проплыв сначала из одного угла в другой, потом ещё из одного в противоположный, затем попрыгал с бортика в воду, покружил в центре бассейна… Да, это было тоже восхитительно, но это было не море. Не знаю, почему западные туристы предпочитают купаться в бассейнах вместо живого моря. В море я могу плавать практически целый день, а здесь мы провели часа два или чуть больше, и нам стало скучно.

Сходив с женой и дочкой в сауну (а их здесь имеется две — с сухим паром и мокрым), мы смыли с себя под душем пот и солёную воду и, одевшись, отправились погулять по территории «Сифонии». А, нагулявшись и нафотографировавшись, вернулись в главный холл и, дав администраторше оставленную нам таксистом карточку, попросили её вызвать машину. Минут через пятнадцать такси затормозило прямо у выхода из главного холла, а вскоре мы уже мчались по направлению к своему отелю, который, несмотря на так и непочиненный за все эти дни бассейн, начал понемногу казаться нам нашим любимым домом. Да и мы, похоже, уже тоже были для наших хозяев не совсем чужими, так как, войдя в свои номера, мы обнаружили на столиках красивые пакеты со сладким печеньем и фирменные открытки с пятью звёздочками, на которых администрация отеля, явно желая компенсировать этим доставленные нам из-за поломки бассейна неудобства, желала нам счастливых Рождественских праздников. Что ж, мы уже удовлетворили своё желание накупаться, и были на них не в обиде. А потому распотрошили красивые слюдяные пакеты и принялись за печенье…

Видя, что до ужина остаётся ещё не меньше двух с половиной часов свободного времени, я предложил своим дамам не сидеть в номерах, а совершить прогулку по берегу моря и пособирать там морские камешки. Окатанные волнами разноцветные камни — это моя давняя и непреходящая любовь, своего рода этакий маленький бзик, который заставляет меня часами ходить по пляжу в полусогнутом виде, поднимая отполированные водой за столетия белые, чёрные, зелёные, красные или пёстрые кругляши и тащить их потом через километры, границы и таможни в Москву, где их у меня накопилось уже несколько увесистых мешочков. Но я просто не могу удержать себя, чтобы не поднять лукаво блеснувший под ногами окатанный мокрый шарик с оригинальным цветным прожилком или вкраплением, который так приятно зажать в кулаке, чувствуя, как он отдаёт тебе через свою идеально вылизанную волнами поверхность ту миллионолетнюю энергию, которую он накопил в себе, выбираясь с потоками расплавленной магмы из недр породившей его планеты. Я привозил такие «сувениры» из Крыма, Тамани, Италии, как же я могу обидеть своим невниманием Грецию, когда она — вот, под самой рукой, достаточно пройти тридцать по тоннелю и спуститься на несколько ступенек вниз к линии прибоя, где этими камешками усеян весь берег...

Придя на пляж, мы обнаружили, что вместе с нами решили отправиться на прогулку и большинство здешних кошек, густой пёстрой стаей высыпавших вслед за нами на прибрежную кромку песка. Стоило только мне наклониться за приглянувшимся камнем, как несколько черно-белых или рыжих красавиц тут же подлетали к моим рукам с задранными от возбуждения хвостами, надеясь, что это я поднимаю с земли что-то вкусное, которым сейчас непременно буду их всех угощать. Мы отошли не менее чем на километр от нашего пляжа, а кошки всё бежали и бежали следом, путаясь в ногах и при малейшей возможности пытаясь потереться о мои руки, так что, боясь ранить их души разочарованием, я вынужден был вынимать из кармана прихваченное с собой печенье (вот и пригодился на доброе дело подарочек администрации отеля!) и крошить им на камни небольшие кусочки.

В отличие от меня, искавшего в основном небольшие, не более 5-рублёвой монеты в диаметре, гладко отшлифованные водой разноцветные камешки, Алинке почему-то нравились главным образом внушительные обломки гранита, не обязательно округлой формы, лишь бы от них веяло некой первозданной метаморфической мощью и была хорошо видна текстура обломка.

Проведя часа полтора у кромки моря, медленно двигаясь вдаль от нашего отеля, мы увидели в отвесной стене берега устье ещё одного тоннеля и по нему вышли во двор какой-то виллы, а из него вышли на асфальтовую дорогу. Всё так же сопровождаемые кошачьей свитой, мы возвратились в «Athena Pallas», любуясь по пути великолепными виллами и окружающими их старыми оливами. Насколько я понял, у этих деревьев всё время обрезают крону, чтобы она росла кучно и было удобно собирать оливки, и по этой причине стволы олив всё утолщаются и утолщаются, приобретая уникальные витые или бугристые формы, напоминающие собой некие нерукотворные деревянные скульптуры. Я очень люблю всякие уникальные формы деревьев и с удовольствием фотографировал встречавшиеся мне в течение этих дней стволы олив и раскорячистых сосен, заняв этими снимками почти всю память цифрового фотоаппарата Алинки и изведя на них ещё и половину плёнки в Марининой «мыльнице».

На следующий день мы решили уже никуда не ездить, а просто понаслаждаться тишиной, покоем и красотой природы Ситонии. Мы с удовольствием бродили вокруг ярко синеющих водой бассейнов, молча стояли в одной из часовенок, слушая льющееся откуда-то из недр из свечного ящика пение мужского монашеского хора, сидели на высокой террасе летнего ресторана, любуясь уходящей вдаль панорамой морских берегов. Барышни мои настолько нагулялись в предыдущие дни, что ни о каких прогулках больше не хотели и слышать, а я всё-таки не удержался и совершил двухчасовое путешествие по берегу, отправившись в сторону, противоположную той, куда мы ходили вчера за камешками. Впрочем, сегодня я тоже продолжал время от времени нагибаться и поднимать с песка понравившиеся мне образцы разноцветной, поблёскивающей в лучах солнца гальки. Кошки почему-то остались в отеле, и ни одна живая душа не мешала мне наслаждаться тишиной и покоем зимнего побережья. Только где-то через километр мне встретились два рыбака и рыбачка, удившие рыбу при помощи воткнутых в песок длиннющих удочек. Хотя я так и не увидел, чтобы они вытаскивали из воды какую-нибудь пойманную добычу…

Возвратившись в отель, я встретил идущих из тренажёрного зала жену и дочку, которые, прозанимавшись часа полтора спортом, искупались в нашем мини-бассейне и теперь шли по своим номерам отдыхать. Выгрузив из карманов найденные камешки, я тоже отправился в спортзал и минут тридцать поработал на тренажёрах, а потом плюхнулся в воду бассейна. Но плавание на трёхметровой дистанции после вчерашнего раздолья в «Сифонии» не столько наполняло душу радостью, сколько вносило в неё откровенный дискомфорт, так что, поплескавшись минут пятнадцать в этой, скорее, большой ванне, нежели бассейне, я насухо вытерся полотенцем, оделся и возвратился в номер.
У нас с Мариной ещё оставалась чекушечка московской водки и, разлив её по стаканам, мы подняли тост за подаренные нам Господом рождественские дни на Ситонии и вообще — за уже полюбленную нами всей душой Грецию, её чудесное море, терпкое вино, добросердечных людей и растущие посреди зимы мандарины.

А на следующее утро мы в последний раз проехали в микроавтобусе по столь хорошо уже знакомой нам дороге от нашего отеля до Салоников, зарегистрировали в аэропорту свои билеты и улетели в нашу родную столицу. Правда, самолёт компании «Красаэро» ещё почему-то сделал немалый крюк и залетел в Афины за большой группой «застрявших» там по какой-то причине русских пассажиров, но это уже не сильно испортило нам настроение. Главное, что мы успели прилететь в Москву до закрытия метро, и нам не пришлось добираться из аэропорта до дома на такси. Потому что наши таксисты — это совсем не те таксисты, что в городе Неос-Мармарасе…

Январь 2008 года,
п-ов Ситония — г. Салоники.