Наверное, где-то на второй день своего существования, Париж узнал, что он уже не тот. Я и сам грешил этой сомнительной эпистолой, наведываясь в него от случая к случаю и совершенно забывая о том, что у каждого поколения есть своя, незабываемая и прекрасная столица Франции. Мне посчастливилось узнать Париж 25 лет назад, когда черные как нефть пятна окраин еще не успели захватить город в плен и разливались в нем лишь по большим и не самым приятным праздникам.
Закончив учебу в магистратуре я покинул свой любимый город на пять лет, а затем был крайне удивлен приключившимся с ним переменам. Неоднократно я пытался вернуться в места своей удалой молодости, но каждый раз разочаровывался в Париже все больше и больше. В конце концов в программе посещения осталась одна лишь кофейня с фантастическим горячим шоколадом и воспоминания о том, какими голубыми были фонтаны и до чего же красные цвели повсюду розы.
На этом в моем рассказе можно было бы поставить точку, но в нашу последнюю поездку по Нормандии мне вдруг нестерпимо захотелось снова подышать липким парижским воздухом и пройтись по тем местам, которым я когда-то совершенно искренне клялся в вечной любви. Идея шататься по дневному, суетливому и загаженному повседневностью городу меня совершенно не привлекала, а потому для визита была выбрана самая обычная, столь не щедрая на туристов парижская ночь.
Когда-то давным-давно, не особо утруждая себя посещениями учебных заведений, я мог до 5-6 утра бродить по опустевшим улицам, встречать с заспанными дворниками тусклые столичные рассветы и провожать до дому ночных обитателей города.
Первыми на роскошных авто отваливали из ресторанов с берегов Сены вечно куда-то спешащие бизнесмены. Затем, с окончанием представлений парижского «злака», из Дикой Лошади, Мельницы и Лидо выдувало любителей экзотических шоу, а к 2-3 часам из дешевых кабаков латинского квартала нетвердыми походками расползались мои собратья студенты.
Последними из уже практически спящего Парижа улетали до конца верящие в чудо ночные бабочки Монмартра, Сен-Дени и Булона. Однажды где-то перед самым рассветом мне довелось выпивать с весьма обшарпанным, и чего там скрывать, не самым молодым трансвеститом. К утру седая щетина уже начала пробиваться сквозь его нарумяненные щеки, тушь облезлыми комьями едва держалась на жидких ресницах, а нарядное платьишко скорее добавляло портрету комизма, нежели пробуждало сексуальные фантазии.
Он прекрасно понимал, что с ним пьет студент-нищеброд, вряд ли готовый соблазниться его «роскошными» формами, а потому я просто узнал много нового о парижской богеме, ее не всегда понятных предпочтениях и о том, насколько тяжела жизнь порядочных французских женщин (или мужчин, он точно не помнил).
По не раз объясненным причинам места, связанные с творчеством Дюма и Дэна Брауна, меня совершенно не волновали; Парижа Дрюона, Гюго, Бретона и Ростана уже давно не существовало на картах, а на салоны Мопассана, прекрасную Нана и «Блеск куртизанок» денег категорически не хватало. Зато детское переедание Хемингуэем и Ремарком постоянно заводило меня на те улицы, названия которых были буквально вытатуированы в моей памяти.
В «Ла КупОле», «Ротонде», «Клозери де Лила» или «Кафе де Флор» мне за каким-то дьяволом было необходимо отведать отвратительного кальвадоса доктора Равика, огнедышащей о де ви (а попросту говоря — самогона) из «Праздника, который всегда с тобой» и даже мятную настойку, специально припрятанную в шкафчике для жалкого любовника Сибиллы.
Как же хорош был Париж после этих дегустаций! С улиц куда-то сразу девался весь накопленный за день мусор, церковные химеры переставали скалиться с черных небес и обращались во вполне миролюбивых и даже забавных домашних питомцев; одинокие, непуганые, потерявшиеся в ночи парижанки обнадеживающе улыбались мне вслед, а над седокаменным Нотр-Дамом не хватало только загадочной Эсмеральды.
Я часами мог сидеть в двух «китайских болванчиках» (Les deux magots) и с помощью специально выученного сленга изображать из себя коренного парижанина: читать хорошие книги, писать плохие стихи и дышать отвратительным воздухом самого прекрасного города в мире.
Но еще интересней было уноситься вместе с Парижем куда-то совсем далеко, туда, где в вечно спокойные воды Сены из Нельской башни падал мешок с трупом очередного любовника Маргариты Бургундской или разносилось над городом проклятие великого магистра Жака де Моле.
Нужно было лишь дождаться того момента, когда последняя влюбленная парочка отправлялась по своим немудренам ночным делам, и стрелка острова Сите из самого романтичного места Парижа снова превращалась в пылающий инквизиторский костер.
— Папа Климент! Король Филипп! Рыцарь Гийом де Ногарэ! Не пройдёт и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!...
Наверное, если бы какой-нибудь бдительный страж порядка застал меня за подобной тирадой в подлунном Париже, я бы тут же познакомился еще и с ночной жизнью полицейского участка. Хотя, при моем тогдашнем образе жизни мне все равно довелось это сделать чуть позже, но совсем по другому поводу. Но в том-то и была прелесть тогдашнего еще не тронутого терактами и идиотами Парижа, что полиции на улицах города не было.
Клошары тихо спали себе под мостами, стайки пришельцев с юга еще не знали, что они могут вести себя, как животные, и им за это ничего не грозит, туристы не рассовывали банкноты по трусам, а над городом во всем великолепии французского шансона волнами шелестели переливы десятков аккордеонов.
Я мало что знаю о современной столичной жизни. В моей душе ее место уже давно заняли каменные гнезда Прованса, щетинистые замки Дордони, сказочные деревеньки Бургундии, резные шкатулки Луары и суровые гранитные берега Нормандии и Бретани. Но в этот раз мне удалось погулять по Парижу своей мечты и Парижу своей молодости.
По тому самому Парижу, что так и не ушел из моей памяти!
