Надцать лет назад вместе со своими друзьями я путешествовала из Саранска - моего родного города, до Питера стопом и на собаках, т.е. на электричках. Недавно нашла свои путевые заметки. В общем то полезного в них немного, но мне они показались интересными, с точки зрения, как я тогда воспринимала мир. И насколько умела радоваться мелочам. Кстати в то путешествие я побывала на международном фестивале хиппи. Но обо все по-порядку.
Посвящается всем, давно потерявшим наивность и невинность.
Попутчики (что объединяет гусей, контролеров и таджиков).
Я пишу вам из августа, из самой его середины. За окном дождь. А на душе тепло и сухо, как во фланелевой пижаме. И сама я в пижаме, т.е. внешнее соответствует внутреннему. А внутреннее – восстановленная гармония, восстановленная благодаря путешествию, которое я совершила не так давно.
В третьей декаде июля я сорвалась, от слова сорвала, вернее, вырвала себя вместе с корнями с насиженного места, и поехала с двумя знакомыми парнями стопом по России. Стопом, т.е. бесплатно, на халяву. На электричках и по трассе. За полчаса был собран рюкзак, решение я приняла за несколько часов до отъезда.
Рано утром мы на электричке доехали до Рузаевки (наш Мордовский городок). Здесь впервые столкнулись с контролерами. Естественно ехали бесплатно. Хочу заметить, что внешность у моих друзей – Леши, журналиста «Вечернего Саранска» и Олега – студента ФНК (факультета национальной культуры) весьма колоритная. Оба длинноволосые и длинные, под два метра. Только один черный (Леша), другой белый (Олег), как два веселых гуся. Но веселый скорее Олег, вернее он наиболее болтливый. Говорит всегда, когда не спит. Если не говорит, то поет, в крайнем случае, танцует. Есть у него еще одна характерная черта – вечная голодность. Этакая блокадная собака, сколько не дай все съест и еще попросит, повиливая хвостом. Правда, хвоста у Олега не было, зато был длинный язык, который его одновременно и спасал, и губил. В общем, в случае с контролершами, именно с женщинами, язык был его талисманом. Следует еще заметить, что мордовские контролеры – самые гуманные контролеры, снисходительно относящиеся к бедному брату студенту. Но, довольно отступлений.
В Рузаевке мы разбились на команды. Я с Олегом, Лешка сам по себе. И атаковали ташкентский поезд. Молодой Хачик, не устояв перед нашим обаянием, всего за двадцатку разместил нас троих в купе. И мы поехали до Рязани. Я сразу же легла спать, Олег есть, Лешка читать. В вагоне шла оживленная торговля. Слева от меня пожилой таджик хвалился перед русской женщиной, какой он богатый, способен содержать трех жен и детей. Справа от меня, я воспринимала на слух, велись примерно такие же разговоры. Самое интересное, впоследствии оба таджика – и правый, и левый, оказались необыкновенными, вернее, самыми обыкновенными жмотами, готовым «удушиться из-за рубля». Русская женщина попросила у одного из таджиков пять рублей, ей не хватало. Он не дал, но можно молча не дать. А чурок при этом так долго кудахтал, что я невольно рассмеялась. Посмеявшись, уснула, а когда проснулась, увидела иную картину. Лешка по-прежнему читал, Олег спал, рядом с Лешкой сидел русский парень с простоватым лицом и белесыми ресницами. Еще один парень спал на второй полке напротив Олега. Он спал и злобно хмурился во сне, как бы составляя контраст первому парню. Забыла сказать, картину дополнял почти полностью опустошенный мой пакет. Палки куриной колбасы, заботливо завернутой мамой, как не бывало. Я недоуменно посмотрела на Лешку, Лешка перевел взгляд на блаженно посапывающего Олежу. Мы разбудили его, и Олег сразу же захотел есть. Но так как кушать было нечего, (мои припасы он уже переварил, а Лешка свои ему жертвовать пока не хотел), то он запел. Лучшей каторги не найти. В этом мы с Лешкой солидарны. Олежа поет правильно, и голос ему поставили на ФНК, но поет он ужасно противно. Пока мы затыкали Олега, молодой человек с белесыми ресницами достал теплые домашние пироги и предложил их нам. Мы не отказались. Простоватого паренька звали Женя. Он ехал от бабушки домой в Москву. Бабушка у него мордовская и как большинство бабушек заботливая. Она приготовила внуку большую сумку с припасами, а мы помогли ее съесть. Женя оказался хорошим парнем. Мы проговорили с ним всю оставшуюся до Рязани дорогу. Чуть позже нашего знакомства с Женей, ко мне подошел маленький мальчик, похожий на солнышко, и представился Сашей. Он ехал вместе с родителями, и ему было скучно. Саша принес с собой фломастеры и попросил разрешения посидеть с нами. Я люблю маленьких детей, а они любят меня, вернее чувствуют меня маленькую и непосредственную, в чем-то похожую на них самих. В поезде было жарко. «Солнышко» взял бумагу и стал ею, как веером, обмахивать меня, создавая ветер. Я улыбалась ласково, Саша стеснительно, мои мальчишки недоуменно.
Рязань.
В Рязани мы были днем. Я и Олег пошли гулять по городу. Лешке не интересна Рязань. Он достал блокнот и ручку, удобно устроившись рядом с нашими рюкзаками, Лешка журналист – криминалист. Он выезжает на места преступлений, а потом в подробностях описывает увиденное. Он говорит, что смотрит на жизнь реально, но мне кажется, в сумеречных тонах. Если Олег – соловей, то Лешка – ворон. У Лешки прозвище Кризис. Он считает себя злым, но он не злой, хотя и не добрый. Он человечный. Можно быть хмурым, но человечным. Лешка носит линзы и через свои линзы он видит мир немного иначе, чем вижу его я. Например, в ташкентском поезде Лешка заметил злобного скинхеда и придал ему значение, а я заметила, но не придала. Может быть он не злобный, а просто усталый и злость – это маска. Лешка писал быстро, вернее строчил, каждую удобную минуту, а мне оставалось только догадываться, что «рождает его перо».
В Рязани я была раньше проездом до Тамбова. Этот город юности моего отца. Он его любил, но он его предал ради новой любви, ради мамы, меня и Сережки. Рязань нас встретила субботой. Суббота – день свадеб и просто нарядный день, потому что выходной. Мы гуляли по городу, взявшись за руки. Олегу хотелось говорить, а мне думать. Когда я думаю, то молчу, а Олег говорит всегда. Мы нашли с ним временный баланс. Я думала, что у каждого города своя аура или энергия. Город живой, но он не механизм, он – человек со своим характером. Мы были слишком мало в Рязани, чтобы познать ее характер, но некоторые моменты я уловила. Есть города – моря, океаны, города – лужи. Рязань – город – река, не горная, а равнинная. В Рязани есть Ока, но мы не дошли до набережной, зато забрели в лунопарк, недавно гостивший в нашем городе. Олег не удержался и станцевал рок-н-ролл возле одного из аттракционов. Выглядело весьма забавно. Два раза мы спрашивали дорогу или направление. Первый раз у недоброжелательного кавказца, второй у довольной жизнью девушки. Оптимизм лился из нее солнечным теплом и заряжал пространство вокруг. Таким образом, установился баланс черного и белого, а затем солнце все-таки перевесило.
Мы прощались с Рязанью, глядя в мутное стекло электрички. Каждый думал о своем. Настроение у меня было радостное. Впереди Москва и новые приключения.
В Москве были вечером. Москва – город движения, скорости, город – мельница, перемалывающий людей, как зерно. В нашем распоряжении был час. Мы бежали, время бежало. В одном направлении, не оглядываясь назад.
Про мотылька и ночной город.
А затем вновь была электричка. Мы уснули на лавках, положив под голову рюкзаки. Нас разбудили дважды. Первый раз в вагон вошли музыканты и запели над ухом зимний хит мордовского рынка «Ветер с моря дул». Второй, мы были разбужены милиционерами перед самой Тверью. Поезд подходил к конечной станции. В вагоне мы познакомились с длинноволосым, бородатым хиппи из Москвы, по прозвищу Мотылек, а в народе просто Виктор. Олег долго не мог запомнить его имени и называл то Сашей, то Лешей, то Димой.
Мотылек не обижался и не исправлял Олега, зато исправляла я. В свою очередь обижался Олежа.
Виктор ехал так же, как и мы на фестиваль «Рейнбоу», то бишь «Радуга» по-русски, который проходил под Питером. В Твери Мотылек уже был и знал некоторых ребят из тусовки. Виктор пошел с нами или мы пошли с ним. В Твери оказались глубокой ночью и сразу же отправились по адресу, указанному в записной книжке у Леши.
Провинциальные ночные города очень похожи между собой. В свете фонарей улицы казались знакомыми. На пути нам встретилась женщина со сломанной ногой. Она плакала, сидя на асфальте. Костыль валялся рядом. Ее избили. Я поразилась жестокости людей. Взглянув в лицо женщине, увидела в ее глазах мольбу и отчаяние. Мы помогли ей подняться. Тверь с этого момента стала еще темнее для меня. Я тщательно смотрела под ноги, будто шла по минному полю. Неудачное сравнение, но именно оно первым пришло на ум. Лешка же наоборот шагал, не разбирая дороги, по колено, проваливаясь в лужи. Длинный, нескладный и беспомощный перед темнотой, как ребенок. Я взяла его за руку и повела за собой.
Спокойствие, только спокойствие!
Нужный дом мы нашли быстро. Он находился недалеко от железнодорожного вокзала. На звонок дверь открыл коренастый парень, скорее страшный, чем симпатичный. Мне было все равно, я хотела спать. Когда переступила порог, то меня охватило неприятное ощущение, будто наступила на лягушку. Квартира, если ее можно так назвать, была однокомнатной. На полу лежало жалкое подобие ковра, прожженного окурками. На грязных матрасах сидело пять парней, еще трое субъектов непонятного пола, спали на диване. Горел ночник, освещающий толпы тараканов, которые не считали людей преградами, спокойно заползая прямо на них. Из увиденной картины, сделала единственный вывод: спать мне здесь не придется. Изо всех сил, борясь со сном, я присела на краешек матраса. Лешка посмотрел на меня, и все понял. Наверное, мое лицо кричало в тот момент, хотя сама я молчала. Обратила внимание, что ноги у обитателей квартиры были очень грязные. Может быть, они гуляли по лужам босиком? Лешка внял моему жалкому уставшему виду и договорился с хозяином хаты о возможности принять душ. Вода смыла усталость, а горячий чай прочистил мозги. Парни пили водку и курили.
Я вышла на кухню, подошла к открытому окну и погрузилась в спокойствие.
«Спокойствие, только спокойствие». Помните, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Я мысленно очутилась на крыше, рядом со звездным небом. А вся эта квартира с ее людьми и тараканами очутилась как бы на другой крыше. Когда обернулась, увидела гранджевого парня, молодого Курта. Я заметила его еще в комнате, и он мне понравился. Мы всегда кого-то выбираем. Я выбрала его, потому что почувствовала в нем ребенка. Сколько ему лет? Трудно сказать. Где-то в районе восемнадцати. Мой возраст. Курта звали Федором. Он налил себе чаю и захрустел колотым сахаром. Я узнала, что он родом из Крондштата. Работает в Питере. У него есть мать и больше никого, хотя кто-то конечно есть. Но мать самая главная. У Федора прозвище – Князь. Возможно, его так прозвали за великодушие? Федор любезно предложил мне два питерских адреса, на тот случай если возникнут проблемы с «впиской» в городе. Рассказал о местных тусовках и обычаях.
В комнате в это время шла оживленная беседа. Прислушавшись к голосам, я заинтересовалась тем, что говорил мощный парень с бычьей шеей. Он говорил о жизни и смерти, нужности и ненужности. И он имел полное на это право, потому что ходил по лезвию ножа, был живой мишенью. За ним велась охота. Он привык быть на чеку. Попадал под пули, его ранили. Работал медбратом спецбригады скорой помощи, вышибалой в кабаке. Он говорил о своей привязанности к острым ощущениям игры со смертью, о том, что они - сильнейший допинг, а от водки у него только изжога.
