С моим большим другом-путешественником Александром Беляевым мы ходили по Гималаям и Долине Катманду, чувствуя себя при этом в полной безопасности. Однако, получив визу в кенийском посольстве в Москве, я стал замечать, как наши шутки по поводу предстоящей поездки становятся всё более нервными и фаталистичными.
Отправиться в Африку меня и моего спутника, сподвиг наш друг, кандидат биологических наук Андрей Александрович Резанов, по кличке Доцент, кем он и является на самом деле. Он нашёл какой-то тур в Уганду за бешеные деньги, но потом передумал, сославшись на пандемию лихорадки Эбола и неожиданно вспомнив о юбилее бабушки. Я нашёл на чиптрипе экспедицию по Кении и Танзании в полтора раза дешевле и мы рванули туда вдвоём.
Прилетев в Найроби, первым делом мы стали искать аптеку прямо в аэропорту имени Джомо Кениаты. С нами было всё в порядке, просто нам нужны были таблетки для профилактики малярии. Мы нашли что-то вроде медпункта и женщина в халате только разводила руками, услышав о малароне или маланиле.
Нас никто не встречал и добираться до отеля мы должны были самостоятельно. Мы знали лишь его название и улицу, на которой он находится. Точного адреса я не смог найти даже в интернете. В "Кипепео" предстояло провести две ночи, а потом прибыть в другой отель в семь утра, откуда стартовала экспедиция по саванне. Но, по крайней мере, местонахождение отеля "Бульвар" было точно обозначено.
Едва выйдя из аэропорта, я подошёл к обочине дороги. Вот они, — ферралитные почвы, прямо как на кадрах с репортажей о "Ралли Кении", запомнившихся с детства; красные от избытка железа, словно на фотоснимках с марсохода; не какое-то пустое словосочетание на лекциях по почвоведению на геофаке, а прямо под ногами! Какое к чёрту такси, мы окунаемся в аутентичность и едем на обычном автобусе за 60 шиллингов (рублей 20) вместе с настоящими африканцами, с народом, возросшем на молоке буйволиц и ферралитных почвах! Кто-то писал, что Найроби — самый опасный город Африки, наряду с Лагосом и Йоханнесбургом — ну так до заката ещё есть пара часов, и мы медленно передвигаемся в полупустом автобусе с сиденьями на троих человек куда-то в район центра и наслаждаемся новой реальностью вблизи экватора.
Проходит час, автобус набит битком, мы, естественно, единственные белые во всём салоне и местные удивлённо смотрят на нас, входя в дверь. Маршрут петляет по жутким трущобам, мы постоянно останавливаемся, чтобы кого-то высадить или подсадить или чтобы кондуктор сбегал купить воды и поговорить со знакомой продавщицей. Я прижат к окну двумя подсевшими женщинами и чувствую на себе упругость африканских бёдер. Начинает смеркаться, а мы застряли в пробке на улице без фонарей, не видно ни одного такси, а по обочинам пасутся зебу — коровы с горбом, завезённые из Индии.
Если бы здесь была конечная остановка, там нас и убили бы негры с арматурами, шутим мы с моим другом, который сидит сзади и пытается спросить у своего чернокожего соседа, далеко ли до центра. Тот отвечает, что осталось минут 20, но он говорит так уже почти час. И добродушно добавляет, что ходить по улицам после заката может быть довольно опасным, особенно — для людей с нашим цветом кожи.
Наконец, мы вырываемся из траффика и видим на горизонте высотные дома. Мне немного полегчало, когда мы вышли в довольно приличном районе, а солнце ещё не село окончательно. Наш чернокожий друг из автобуса, которого зовут Бен, вызывается нас проводить, хотя он даже примерно не знает, где находится Ривер Роад, на которой стоит наш отель "Кипепео". Провожает он нас с ящиком цветов, который несёт на голове. Заносит ящик в какую-то лавку и продолжает спрашивать у прохожих, куда нам идти. К нам присоединяется высокий негр, который утверждает, что мы уже близко и приведёт нас куда надо. Я так и не понял, кто это был — главный смотрящий в этом квартале или просто человек широкой души. К нашему удивлению, он действительно привёл нас к "Кипепео", откуда вышла девушка, представилась, пожала нам руку и пригласила войти. Парню из автобуса Александр вручил десятирублёвую монету, гордо сообщив про двуглавого орла, что это наш герб, символизирующий величие России, смотрящей на Восток и на Запад одновременно.
Как обычно, я не дал носильщику затащить мои вещи на третий этаж, ибо могу это сделать быстрей его сам и не признаю эксплуатации человеком человека.
В номере я сразу же пошёл в ванну проверять силу Кориолиса, ведь мы были в Южном полушарии. Вода и впрямь закручивалась против часовой стрелки, пока раковина почему-то не засорилась и демонстрация опыта закончилась.
Осмелев от дружелюбия местных людей и презрев стереотипы, мы вышли на поиски аптеки, хотя было уже темно. Около музыкального магазинчика мы спросили одного весёлого парня, разговаривающего с продавцом, где тут можно раздобыть лекарств. Он показал нам, что сейчас всё будет, и велел идти за ним. Пройдя пару метров, он указал на вывеску и засмеялся. "Акуна Матата!", — говорит парень и спрашивает откуда мы. Сам он студент и знает русские слова Путин и Горбачёв. Сердечно прощается и жмёт руку.
В аптеке с железными решётками тоже нет сведений о малароне, зато мы покупаем у крепкого негра в джинсах и футболке, а отнюдь не в белом халате, коартем за 170 шиллингов, он необходим для лечения, в случае чего. Решаем не испытывать судьбу в ночном Найроби и возвращаемся в отель, тем более надо выспаться после долгого перелёта. Проходя мимо музыкального магазина машем рукой студенту, он машет в ответ и улыбается: "О, мои русские друзья!".
Немного стоим на углу, смотрим на жизнь. Вдруг видим, как спокойно идёт белокожая пожилая женщина с сумками, будто в Европе возвращается домой из булочной, и ничего не боится.
Здесь жить можно, заключаем мы, и идём ужинать в ресторан при отеле, и даже здесь не было ни единой белой души.
Засыпая, мы не услышали за окном ни одного выстрела. Возможно, их заглушала громкая музыка из дискотеки в соседнем здании.
Утром и днём в Найроби совсем не страшно. По крайней мере истории об ограблениях в ста метрах от отеля нам показались дикой клеветой. Мы всё пытались отыскать людей с бейсбольными битами и револьверами, но они нам упорно не попадались. Конечно, мы не заходили в средоточие зла — в трущобы Старого Города, нам всё равно нечем было поделиться с нашими африканскими братьями, кроме легенд о далёкой заснеженной северной стране. Центр же выглядит очень современно, чисто и зелено — небоскрёбы (причём действительно какие-то "африканские" и отличающиеся друг от друга), пальмы, церкви, больше похожие на ангары или типовые постройки, только с крестами, парки, белоснежные мечети и даже синагога. На мой взгляд центральный квартал этой африканской страны выглядит гораздо лучше аналогичных районов в Москве, хотя аналогии подобрать трудно. Разве что Москва-Сити, который строится уже 20 лет, но когда проезжаешь мимо него, то видишь, как к недостроенным башням примыкает целый массив ветхих девятиэтажек, и с учётом нашего климата не производит впечатления места, где приятно прогуляться в погожий денёк. А в Найроби, когда нет дождей, погода всегда превосходная, — город находится почти на экваторе, но его приподнятость на 1700 метров создаёт наилучшие температурные условия для жизни человека — плюс 26 днём и 16-18 ночью.
Найроби основали чуть более сотни лет назад, поэтому тут немного зданий, которые хотя бы выглядят "под старину": Национальный Архив, галерея искусств, башня с часами — этакий уменьшенный Биг-Бен, чтобы помнили, чья это была колония. А ещё есть университет, выстроенный в типично английском стиле, будто бы это какой-нибудь Кембридж на экваторе.
Возможно, лет двадцать назад город совсем не зря называли Найробери, и на его улицах средь бела дня учинялись беззакония. Об этих славных временах до сих пор напоминают заборы с колючей проволокой и проверки на предмет владения стволами и гранатами при входе в любое мало-мальски приличное заведение. Моего друга обыскали прямо как в аэропорту, когда он всего лишь пошёл в туалет в торговый центр. А когда он фотографировал Парламент и Мавзолей первого президента Джомо Кениаты, какой-то прохожий предупредил его жестами, что так делать лучше бы не стоило. Не знаю, чем вызваны эти запреты — боязнью терроризма или это пережитки прошлого, как у нас в стране, когда за безобидную фотосессию в метро вас ещё недавно вызвали бы на допрос на Лубянку.
В остальном, гулять по Найроби — вполне комфортно и спокойно. Возможно, все вчерашние бандиты переквалифицировались в охранников респектабельных банков, кафе и магазинов, а может — в день футбольных матчей ребята из трущоб Киберы забывают о грабежах и насилии над туристами и переключаются на фанатов противоборствующей команды.
За целый день мы встретили на улицах всего лишь одну молодую парочку белокожих людей, да и тех сопровождал туземный гид. Белые европейцы, североамериканцы и австралийцы до сих пор не решаются искушать судьбу и предпочитают отсиживаться в отелях и ресторанах перед тем, как отправиться на сафари. Мы повстречали одного такого седовласого джентльмена, похожего на Хемингуэя, читающего газету в итальянском ресторане, где больше никого не было. Посмотрев на меню, причина отчуждающей пустоты этого заведения стала мне предельно понятной. Ну не может кусок пиццы в Африке стоить столько денег, на которые целая деревня масаев будет жить целую неделю. Нам показалось это безнравственным, поэтому мы нашли кафе для местных людей, а не для приезжих капиталистов, и отобедали тилапией с жареными бананами. Видимо, это самая популярная рыбёшка кенийской кухни, постоянно встречающаяся в меню.
После обеда начали принимать таблетки от малярии, которые нашлись в первой же аптеке. За три пачки маланила отдали почти 70 долларов на двоих. Профилактика достаточно дорогая и вряд ли ей занимаются местные, тем более, что в Найроби малярии почти нет, а коартем для лечения очень дёшев. Однако нам предстояли "бескрайние равнины Серенгети", поэтому мы решили подстраховаться.
После покупки маланила аптеки стали появляться на каждом шагу. Как и банки, после обмена долларов на шиллинги по выгодному курсу. Женщины с выдающимися формами и статью, стоявшие перед нами в очереди, выходили на улицу с пачками банкнот в сумочках, и их никто не грабил прямо на пороге. Они вызывали совсем другие желания, даже если у вас пониженный уровень тестостерона вследствие избытка лишнего веса и злоупотребления пива с антидепрессантами, как у моего друга. Признаться, я был предвзят по отношению к кенийкам и танзанийкам, говоря перед вылетом, что они меня вряд ли заинтересуют. В мире много типов разной красоты, и если вы не законченный нацист, а нормальный мужчина со здоровыми рефлексами — вам гарантировано отдохновение для взора. И не только, если расщедритесь на 30 долларов, и не боитесь СПИДа, — процент ВИЧ-инфицированных женщин здесь достаточно высок.
Конечно, я прилетел на великие равнины и зелёные холмы Восточной Африки в первую очередь для наблюдений за жизнью дикой природы. Первоначально меня больше интересовали львиные прайды, гиеновидные собаки, гепарды, буйволы и жирафы.
Я не настолько испорчен, чтобы сравнивать африканских женщин с миром фауны, но если позволить себе некоторую зоологическую метафоричность, то многие из них похожи на стройных газелей Томпсона, а многие обладают формами настоящих буйволиц, при этом владея грацией дикой кошки. И никакой рыхлости или излишней расплывчатости — всё очень крепко, упруго и жизнеутверждающе. Прямо как на полотнах Майкла Соя, воспевающего пышущую африканскую красу. Наши вкусы с ним абсолютно совпали. Это современный кенийский художник, которому выделили целый зал в Национальном Музее. На всех его картинах изображены женщины с огромными бюстами и ягодицами, а все мужчины пьют пиво "Tusker", которое, очевидно, является его спонсором и оплатило аренду помещения под персональную выставку. Причём, картину можно купить долларов за 600 и вполне официально унести её прямо из Национального Музея — в какой стране ещё можно себе это позволить! Если бы у меня были деньги, я бы даже приобрёл художественную композицию "Уличная Олимпиада": на ней полицейские с дубинками, точно это эстафетные палочки, гонятся за сексапильными проститутками, словно участвуя в забеге на 400 метров с барьерами, так художник передал их телодвижения. Недавно прошедшая лондонская олимпиада вообще сильно взволновала Майкла. На следующей картине он нарисовал американскую штангистку в момент наклона перед рывком. Надо ли говорить, какими телесными достоинствами она обладала? А сзади сидят зрители с карикатурно выпученными глазами разных рас и национальностей. Особенно выразительным получился бородатый сикх в тюрбане, лицо которого было неподобающе искажено для столь серьёзного человека.
Помимо такого "современного искусства" в музее представлены чучела всех крупных животных, народные ударные инструменты, на которых может поиграть любой желающий, фотографии деятелей времён борьбы за Независимость. В одном зале прямо по полу проложены рельсы, другой забит шкафами с птицами в нафталине, а в третьем выставлены диковинные поделки вроде деревянного велосипеда или макета троллейбуса из проволоки. Периодически в коридорах музея нам встречалась высокая белокурая девушка, с неподдельным интересом осматривающая все эти удивительные этнографические экспонаты, а потом мы увидели, как она без всякого сопровождения вышла на улицу совершенно одна. Мы хотели предупредить её, что зря она так делает, ведь ясно же, что в подворотне её уже ждали пять негров с вувузелами, но прекрасная блондинка так уверенно шагала навстречу своей судьбе, что мы устыдились своих стереотипных фобий.
Кстати, по поводу вувузел. Если кто не помнит, это такие дудки, с помощью которых на матчах Мундиаля-2010 в Южной Африке болельщики создавали монотонный гул на протяжении всех 90 минут матча, а если повезёт — то и до серии пенальти. В Европе эти духовые инструменты законодательно запретили проносить на стадионы и правильно сделали, ибо их использование противоречит самому духу боления — ведь действительно странно весь матч дудеть на одной ноте, будто на поле ничего не происходит.
Но то в Европе, а здесь, в Африке, вувузелы всё ещё в ходу. Воскресенье, день матча между туземными футбольными командами. Мы стоим на перекрёстке близ протестантской церкви. Из автомобиля высовываются негры, машут флагом, дуют в свои дудки, что-то кому-то громко кричат. На светофоре зажигается зелёный, авто с любителями футбола едет дальше, мы спокойно переходим на другую сторону. Фанаты везде одинаковы в любой части света, на любом материке.
Всем фашиствующим элементам я бы посоветовал очутиться на улицах Африки, Азии или Латинской Америки, дабы прочувствовать на себе, что значит быть человеком с иным цветом кожи и отличаться от всех в толпе. Во-первых, путешествия в любом случае расширило бы их узкий кругозор, а во-вторых, возможно, до их жалкого умишка дошла бы несомненная истина, что при всех фенотипических различиях, мы мало друг от друга отличаемся.
В так называемых "странах третьего мира", белокожесть обладает, пожалуй, одним существенным преимуществом: вам любезно откроют ворота любого пятизвездочного отеля, обнесённого минными полями и колючей проволокой для защиты от местных банд, даже если вы там не живёте, и не расстреляют из пулемёта за попытку прорваться на его территорию. А так, бледный цвет лица, скорее, имеет свои маленькие недостатки — он притягивает различного рода проходимцев и просто любопытных. Хотя в Найроби никто особо не проявлял к нам излишнего интереса, разве что в городском парке двое крепких молодых ребят подали нам руки и приветствовали: "Джамбо, Мзунгу!". В этой фразе нет ничего уничижительного, она означает просто-напросто — "Привет, белый!", иностранный гость из других миров, ничего более. Скорее, мы были приманкой для детишек, которые впервые видели белого человека. Один трёхлетний малыш махал нам ручкой и улыбался: "Хэлло!", пока его мама ласково не намекнула ему, что к белым дядям воспитанные мальчики не пристают.
А единственный случай, когда у нас что-то просили, произошёл, когда мы уточнили направление у высокого сухощавого мужчины, и разговорились с ним о мировой политике. Мужчина, по его словам, был беженцем из Южного Судана, где работал учителем географии — практически наш коллега. Он долго рисовал на потрёпанной газете подробную карту Африки, спрашивал о нашей стране, вспомнил русские слова "Перестройка" и "Горбачёв", а также Москву и Санкт-Петербург. А затем интеллигентно намекнул, что деньги ему не нужны, но не отказался бы от покупки риса его голодным родственникам. Больше с попрошайничеством мы не сталкивались, не считая блуждания в поисках "Кипепео" в сумерках накануне вечером, когда ко мне протянул руку какой-то прокажённый и пробормотал что-то таинственное.
В Найроби существует один привлекательный туристический аттракцион, без посещения которого мало кто уезжает домой. Вернее, не в самом Найроби, а в его богатом пригороде, — так что в ресторан "Карнивор" можно добираться на такси, а не только на бронированном автобусе. Ресторан входит в топ-50 всего мира, сюда обычно свозят группы бледнолицых, вернувшихся с сафари, и где они могут съесть некоторых животных, которых с умилением фотографировали в национальных парках. Сейчас, конечно, уже нельзя отведать слонятины или жирафов с антилопами, — видимо, постарались защитники животных или местный аналог санитарного врача Онищенко. Но наряду с тривиальными шашлыками из курятины, индюшатины, ягнятины и свинины вам подадут жареных крокодилов, тефтели из страусов или какую-нибудь экзотику типа бычьих яиц. Для каждого вида мяса предусмотрен свой соус, а перед началом трапезы вам принесут крем-суп, картофель, салат и лепёшки. Вы платите около 40 долларов и можете есть, сколько влезет — хоть содержимое всей жаровни. Пока не опустите флажок на стол, официанты с вертелами будут подкладывать вам в тарелку всё новые куски.
Для аппетита мы взяли по стакану "Давы" — коктейля на основе водки "Смирнофф" с добавлением сока лайма и по пять бутылок пива, вдохновлявшего Майкла Соя к написанию портретов знойных женщин. Это помогло продержаться достаточно долго, мы попробовали с десяток мясных блюд раза по три, лишний раз убедившись, что нет ничего лучше молодого барашка или правильно зажаренной индейки. Но, как ни странно, крокодилятина оказалась вкуснее, чем на ферме в Таиланде, а бычьи яйца вообще походили на деликатес.
В принципе, таблетки против малярии с алкоголем сочетать не рекомендуется, но мы решили, что если в саванне нас сожрёт лев, проглотит питон, затопчет бегемот или же в одну из ночей в палатку ворвётся вся "Большая Пятёрка" сразу, то вреда от наших возлияний не будет, поэтому сдвинули стаканы с "Давой", которая пьётся, как детский лимонад, и употребили за успех предприятия.
Предприятие и впрямь прошло на редкость удачно. 10 дней мы колесили по Кении и Танзании на оверлендере, и 10 ночей спали в палатках (из них две ночи — прямо в саванне, в неогороженном лагере). Нас никто не сожрал и не укусил, и мы благополучно возвратились в Найроби в отель "Бульвар", откуда и стартовала экспедиция. До самолёта оставалось несколько часов и мы решили, что глупо будет провести их в отеле, как наши белые осторожные друзья, сидя на обнесённой колючей проволокой территорией с вооружёнными охранниками.
Отдав совершенно бесплатно вещи на хранение, мы пошли в сторону центра мимо университетских кампусов, побродили по знакомым уже улицам, заполненным молодёжью и шедшими с офисной работы серьёзными дамами и господами в приличных костюмах, и, завидев за забором навесы с хорошо узнаваемым брендом "Tusker", зашли пропустить по паре кружек за хорошее окончание путешествия. Мы подумали, что нашей печени это нисколько не повредит, хотя ещё неделю должны были пить маланил, чтобы малярийные плазмодии, если и плавали в нашей крови, — уж точно издохли.
Так вот, это кафе "Simmers" явно смахивало на место, откуда актуальный кенийский художник Майкл Сой приводил моделей в свою мастерскую. Когда за барной стойкой одна барышня присела спиной (вернее — попой) к моему другу, он не мог более поддерживать со мной разумный диалог. Впрочем, как и я, когда, беседуя по телефону, мимо нашего столика прошествовала девушка с таким же пышным бюстом, какими у барышни за стойкой были ягодицы. Впрочем и нижняя часть её была под стать верхней. При этом они все выглядели стройными и обладали неплохо выраженной талией. Их фигуры напоминали даже не гитару, а виолончель!
— Называется, пришли попить пивка! — только и выдавил из себя мой друг Александр.
Мы обменялись многозначительными взглядами и пришли к выводу, что если в Таиланд надо ехать перед процедурой эвтаназии, потому что там можно иметь успех даже в 80 лет, если исправно отсчитывать баты, то к этим африканским пантерам или, скажем, на Кубу и в Бразилию, надо приезжать в самом расцвете сил, чтобы получить от общения и жизни настоящее удовольствие.
Хорошо, что мы улетали этим же вечером, ибо Александр уже был готов на всё, и вовсю флиртовал с официанткой, когда я выходил из туалета. Рядом со мной в сортире изливал декалитры пивной пены молодой человек в капюшоне, одетый как типичный русский гопник. Если бы не его цвет кожи, можно было бы подумать, что я находился в туалете обычной московской пивнухи. И, кстати, этот хвалёный "Tusker" — вполне обыденное пойло. Мальтозная патока с кукурузой, одним словом. Танзанийские "Серенгети" и "Килиманджаро" гораздо вкуснее, дешевле и сварены по классическим рецептам, только в Кении не продаются. А в Танзании кенийские сорта почему-то на каждом шагу.
На обратном пути мой друг убеждал меня сдать билеты, снова снять номер в "Кипепео" и устроить весёлую вечеринку в стиле картин Майкла с его моделями, пивом "Tusker" и вообще позвать его самого. Конечно, я не согласился, но про себя подумал, что если буду неизлечимо болен и мне будет на всё наплевать, то, пожалуй, так и сделаю.
Мы вернулись в отель, где не были постояльцами, в опасных кенийских сумерках, охранники безмолвно отворили засовы и пропустили нас внутрь, не спрашивая документов и пропусков. Нас уже ожидало такси. На этот раз мы не стали пользоваться рейсовым автобусом, петляющим по трущобам, нам вполне хватило погружения в местный колорит.
Ещё на подъезде к аэропорту машину остановил человек в военной форме с автоматом, посветил в салон фонариком и осмотрел багажник. Для нас, за три дня в этом городе привыкших спокойно ходить по улицам, такие меры безопасности показались несколько надуманными. А возможно, — нам просто повезло, и из Найробери уехали два довольных собой мзунгу, у которых не появилось повода становится злобными расистами.
