Моему второму юбилею на сайте посвящается
Я родилась, провела своё детство и юность за железным занавесом.
Иногда я жалею об этом времени, как о потерянном для путешествий. Но чаще всего я думаю, что так и должно было быть. Потому что, только почувствовав тогда тотальную несвободу, можно по достоинству оценить все преимущества теперешней свободной жизни.
Лично для меня всегда было сложно жить без свободы. Наверное потому, что я родилась с генами путешественника. Моим самым любимым предметом была география и сколько я себя помню, меня всегда привлекали географические карты, которые часто висели на стенах комнат, в которых я в разное время жила, а самым большим чудом детства для меня был глобус. Вернее, он стал им после того, когда ими перестали быть мыльные пузыри и калейдоскоп. Уже в четвёртом классе школы я сочинила рассказ о своих путешествиях вместе с родителями, написав его в альбом и наклеив туда открытки. Потом, получив разрешение нашего классного руководителя, я прочитала его перед своими одноклассниками и, в результате, впервые в жизни почувствовала неизведанную до того времени радость от разделения с другими своих чувств и интересов.
Дальше было больше. Моя душа жаждала больших поездок, её крылья желали понести меня в большое путешествие, но тело было связано невидимыми нитями несвободы, которая висела над всеми нами, как туман. Из этой ситуации было несколько выходов. Я выбрала тот, который уносил мою душу в мир мечтаний и грёз — я читала книги. В этих книгах описывались города и дальние страны, удивительная и непонятная жизнь людей, но чаще всего мне попадались описания Парижа. Упоминания об этом городе встречались постоянно, это был «Собор парижской богоматери» и «Дама с камелиями», Это также была «Джоконда», находившаяся в самом известном музее мира — Лувре, это было «Чрево Парижа», где родилась знаменитая парижанка Эдит Пиаф, это был самый известный суп в истории кулинарии — французский луковый суп, в конце концов, Париж — это было место, связывающее любовью таких разных поэтов — Маяковского и Высоцкого. Одной из последних прочитанной мною книг оказалась «Триумфальная арка» Ремарка, которая открыла мне ещё одно лицо Парижа. Такая частота вибраций этого города объяснялась скорее всего тем, что его силе и влиянию были подвержены все, даже местные коммунисты, имевшие в своих руках все бразды правления и способы влияния на умы. Даже они не могли устоять перед его величием в истории и через их сжатые в кулаки пальцы, как крупицы песка просачивались некоторые сведения об этом недоступном, но так манящем чувственные души, месте.
В те времена я очень дружила с семьёй моей тёти. Семья эта была очень начитанная, музыкально и исторически образованная и в их квартире часто собирались многочисленные друзья. Помню, что однажды, в один из серых и тоскливых то-ли ноябрьских, то-ли декабрьских вечеров, когда за пределами квартиры зияла непривлекательность грязных подъездов, замусоренных остановок и унылого, пронизывающего ветра, я выслушала один из самых потрясающих в моей жизни рассказов о путешествии. Профессорская супружеская пара, недавно вернувшаяся из Парижа, рассказала о своей поездке. В этом рассказе было очень много непонятного, впечатляющего, интересного, но самым удивительным оказался вывод, который сделали рассказчики: «Об этом сложно рассказывать, потому что там совсем другая жизнь». Эти слова перевернули моё мировосприятие больше, чем все прочитанные до того времени книги.
И тогда я заключила с этим городом пари.
Как можно заключить пари с городом, а не с человеком? Да очень просто, если этот город сам носит такое название. Это ведь только на русский оно переводится как «Париж», а в оригинале — это самое настоящее «Пари». Так вот, я заключила с ним пари. Я пообещала городу, что я обязательно в него приеду, что бы это мне не стоило. Город же пообещал мне, что он удивит меня и окажется не таким, каким я себе его представляю. Я, в свою очередь, поспорила с ним, что он не может быть никаким другим и что увидев его, я останусь в нём жить навсегда. Город насмешливо подмигнул мне и сказал, что пари принято.
У нашего пари даже был свидетель — самая известная дама в истории. Её зовут Память.
После этого момента, какое-то время всё казалось очень обыденным и неподвижным. Я старалась не унывать, помня, что время в пари договорено не было.
Но время движется вперёд всегда, даже тогда, когда кажется, что оно стоит.
И вот проснулся Бог Хронос, и разбилось яйцо, в котором была игла Кощея Бессмертного. И появился Иван Царевич и разломал эту иглу своим мечом. Мир пошатнулся и перевернулся и на сцену вышел Homo Libertas.
Железный занавес упал и рассыпался в прах, птичка вылетела из клетки, и полетав по миру, решила в эту клетку больше не возвращаться. Потому что клетки могут закрываться снова.
Прошло много лет, и несмотря на будничные хлопоты, я не забыла про пари. Наконец настало время и для него.
В Париже мы поселились на Монмартре, у подножия холма, на верхушке которого, словно свадебный торт на большом столе, возвышалась белоснежная базилика Сакра Кер,
в отеле, который оказался очень странным. Он находился на пятом и шестом этажах жилого дома, окна которого выходили во двор-колодец. Номера тоже были странные, на постелях не было подушек, а только валики под шею, которые мне напомнили истории про японских гейш.
А ванные комнаты по своим размерам были больше, чем сам номер. После возвращения домой я случайно увидела фильм о известном парижском борделе, в котором узнала наш отель. Хорошо, что этот фильм я не видела до своей поездки.
На следующее утро абсолютно чернокожая официантка, обслуживающая завтракающих туристов в миниатюрном фойе на первом этаже дома-отеля, спросила меня с французским акцентом: «Tu veux du thé ou du chocolat? » Я на секунду закрыла глаза и попыталась вспомнить все французские фильмы и книги, в которых показано и описано, как настоящие французы пьют горячий chocolat. Конечно же шоколад, какой может быть чай, что за странный вопрос! И через пару минут на моём столике стояла чашка с обычным горячим какао.
Это был первый щелчок по носу от города Парижа.
Дальше всё было узнаваемо. Обзорная экскурсия по городу с осмотром основных доминант, знакомые по многочисленным описания виды. Эйфелева башня, мечта моих подростковых лет, к счастью, оказалась точно такой, какой я ей себе представляла. Ну, может быть, только больших размеров. Но это ни в счёт. Зато сладкое ощущение в области сердца и незабываемое чувство душевной свободы, когда я стояла рядом с ней — только ради этого стоило ехать в Париж. Меня тогда не смущали ни толпы таких же восхищённых существ, ни чернокожие продавцы сувениров, о которых не упоминалось ни в одной из читаемых мною книг. Хотя нет, какое-то смутное воспоминание пролетело, скорее всего что-то было об этом в книгах «Господин Миракль» или «Семья Эглетьер». Вы помните эти книги?
А вот Собор Парижской Богоматери оказался вторым щелчком. Почему мне никто никогда не сказал, что его настоящее название Notre Dame de Paris? Нет, это не одно и тоже, хоть и по смыслу одинаково. Оно звучит совсем по-другому. И вообще, он совсем не такой, он тёмный и печальный, и стоит он, хоть и в центре Парижа, но не на площади, а на каком-то острове.
Немного отлегло при посещении Люксембургского сада, о котором я слышала совсем мало, но, который выглядел как-то знакомо, совсем по-парижски. Недалеко от этого сада поселилась героиня книги канадского автора Сьюзан Кубелка «Наконец-то уже за сорок». Эту книгу я прочитала с упоением в то время, когда мне не было и тридцати. Пожалуй, это была единственная книга о современном Париже, правда с точки зрения канадки.
Здание центра современного искусства имени Жоржа Помпиду оказалось знакомым на подсознательном уровне. Ах да, это ведь имя известного французского президента, того самого, который трижды обменивался визитами с Брежневым и даже проник за железный занавес, вот почему это имя знакомо. Но сама встреча с современным искусством в таком масштабе произошла тогда впервые в моей жизни. Я ещё не знала, что в Париже очень многое произойдёт впервые. Я ещё выигрывала пари и узнавала город, я видела его таким, каким представляла по фильмам со знаменитым французом Филиппом Нуарэ.
Но город не сдавался и уже на второй день сыграл свой ход конём. Вместо долгожданного рынка, известного под названием «чрево Парижа» здесь оказался Les Halles. Ну да ладно, смену названия ещё можно пережить, но как воспринять то, что вместо парижского колорита в виде дымящегося лукового супа теперь здесь продаются французские духи с возможностью тестирования в любых количествах? Перед этой переменой устоять было невозможно, она сразила меня наповал, и я поддалась ей после короткого сопротивления полностью, утонув в свободе и ароматах на два часа, полностью испортив послеобеденную программу.
А вот, наконец и Лувр. Добралась-таки до него. Почему-то никто не сказал, какой он огромный, но это опять не в счёт. Не буду удивляться и странной стеклянной пирамиде, которая здесь так не к месту, а пойду скорее, посмотрю на Джоконду. Она успокоит меня, она встанет на мою сторону, она снова сделает Париж таким узнаваемым, и я наконец выиграю пари. Но, запутавшись в лабиринтах бесконечных переходов, я вместо зала с живописью, попала в зал древнегреческих и древнеримских скульптур. Наверное, я до этого была недостаточно образована в искусстве, или никогда не посещала Лувра. Не знаю, что бы произошло дальше, если бы я не заблудилась в этих залах. Совершенно неподготовленная, ни морально, ни эстетически, моя душа шагнула в эти залы и потерялась во времени и пространстве. Тело шагнуло вместе с душой, но почему-то они сумели разъединиться, потеряв при этом разум. Так и бродила я в этих залах неизвестное мне количество времени с целью воссоединения тела и души и поисках разума. А в это время со мной происходили странные вещи. Я полностью забыла про Джоконду, но вспомнила все греческие и римские мифы, прочитанные в детстве. Я застыла в священном восхищении перед статуей Аполлона, а потом пред статуей богини Ники. Но больше всех богов меня поразила своей изящностью, чистотой и невинностью, и одновременно просто безумной красотой статуя спящего гермафродита. Нет, это была не статуя, это был настоящий человек, который просто прилёг отдохнуть. Мужчина и женщина одновременно. Необычность идеи вместе с невероятной степенью реальности поставили эту статую в моём сознании на место самой потрясающей из всех, которых я когда-либо видела. Я не могла уйти из этих огромных залов с высокими потолками, и мой найденный внезапно разум стал нашептывать давным-давно забытые слова «В греческом зале, в греческом зале», «Ах Аполлон, ах, Аполлон». Что за чушь, при чём здесь Райкин? Наверное, мой разум за это время всё же окончательно сошёл с ума и перемешал все исторические времена. Пришлось остатками силы воли заставить себя вспомнить про цель визита, выбраться из этого лабиринта Минотавра и найти долгожданную Мону Лизу. И всего лишь для того, что бы в последний раз в жизни убедиться, что она мне действительно не нравится. Так Лувр вместе с Парижем сделали моё пари ещё более проигрышным для меня.
На третий день я поняла. Во всём виноваты коммунисты. Это они не разрешали печатать книги современных французских авторов, это они закрыли доступ ко всему, что произошло в Париже в 20-м веке, это из-за них мы не могли узнать насколько изменился город за последнее время.
Чтобы взять частичный реванш, пришлось прокатиться на пароходике по Сене, посмотреть на вечерний город, а потом прогуляться по ночному Монмартру, прокатиться на фуникулёре, точь-в-точь как в фильме, который я посмотрела за неделю до отъезда. А также посмотреть на город с высоты.
А после этого зайти поужинать и съесть, наконец, долгожданный луковый суп.
Ужин, однако, был совсем непростым. Город и не собирался проигрывать. Этот ресторан я запомнила на всю жизнь. Назывался он «Швейцарское консульство». Впрочем, он и сейчас там находится, вот он на фотографии, любезно предоставленной мне Костей.
Совершенно не поняв меню на французском языке мы жестами попросили официанта помочь. После нескольких минут интенсивного общения на разных языках мы смогли заказать только луковый суп. Ещё пять минут пантомимы и мы заказываем рыбу неизвестного названия. Дальше ситуация тупиковая. Я рыбу не хочу, а из всего репертуара официанта я поняла только слово «омлет». Нет, я не хочу на ужин в Париже простой омлет. Официант обескуражен, но не сдаётся. Мы его единственные посетители, и он старается. Тогда, уже почти сойдя с ума от голода, я тыкаю пальцем в название, которое мне кажется красивым и вопросительно смотрю на официанта. Тут он складывает обе руки за головой, пытаясь изобразить уши, несколько раз приседает и говорит «квик-квик». Поразившись такому объяснению меню, я тут же соглашаюсь на это явно неординарное блюдо. Официант радостно убегает и приносит нам луковый суп в хлебных тарелках. А потом маленькое железное ведёрко и ставит его на стол. Я с трудом вспоминаю все виденные мною фильмы, в голове мелькают кадры с Луи де Фюнесом и мозг выдаёт объяснение «это для того, что бы ополаскивать руки после рыбы». Или может быть после загадочного «квик»? Ответ приходит быстро — нам приносят тарелку свеж сваренных мидий и … кролика в вине. Теперь уже всё ясно, ведёрко — для раковин мидий. А для рук принесли влажные салфетки. На десерт всё было предельно просто, потому что название «крем-карамель» я смогла прочитать, понять и представить. На прощание официант пожимал нам руки, как своим родным.
Я попыталась выиграть у города прогулкой по Елисейским полям, дойдя до Триумфальной арки. И бульвар, и монумент не подкачали, оба были такими, как я их себе представляла. Бульвар был настоящим парижским, широким и шумным, вальяжным, с гуляющими, глазеющими и спешащими людьми, с кафе и бутиками, с красивыми деревьями и маленькими машинами, с местными жителями с собаками и толпами туристов. Арка была точь-в-точь моим представлениям, это у меня на фотографии она неудачная.
Поездка в Версаль, Парижу не принадлежащий, была нейтральной. Все мои представления о Версале были в восхитительной степени, а он оказался другим. Более простым, что-ли. Но не менее элегантным. Нам удалось увидеть его в закатных лучах солнца и его золотистое отражение спасло его репутацию.
Золотой купол Дома Инвалидов блестел на солнце, почти как купол православного храма. Вместе с ярко-голубым небом составлял естественную гармонию, совершенно не обращая внимания на то, что внутри это здания находится гробница Наполеона, посвятившего часть своей жизни войне — противовесу гармонии. Но может быть он после смерти нашёл покой, потому что место это оказалось действительно гармоничным, как снаружи, так и внутри.
Четвёртый день преподнёс новые сюрпризы. Устав от города, от перепадов эмоций от восторгов до разочарований, мы решили немного отдохнуть, поспать подольше, сходить в магазин за покупками, погулять по Монмартру, посмотреть на художников а заодно и на Мулен-Руж, пообедать и двинуться в путь домой. Но перед этим заехать в ультрасовременный район La Defence. Как ни странно, с этим названием я уже была знакома. Один мой знакомый, побывавший в Париже за пять лет до меня, привёз кучу фотографий и среди них были снимки этого района. Помню, что рассматривая их, я тогда спросила его с долей иронии: «Тебе это нравится?» На что он ответил: «Да! Это надо видеть своими глазами!» Я, всю сознательную жизнь считавшая, что французская эстетика не имеет ничего общего с современной безликой архитектурой, ему не поверила. Не поверила, но поехала проверять.
И тут произошло одно из самых неожиданных открытий. Ла Дефанс меня ошеломил. Он ошеломил больше, чем Лувр и Версаль, больше, чем Эйфелева башня и вообще, больше, чем весь Париж вместе взятый.
Мы провели возле современной Grande Arche, напоминающей окно в небо, наверное, целую вечность. Небоскрёбы по-французски оказались такими же изящными, как французские фильмы и книги. Я влюбилась в этот квартал настолько, что забыла о фотографиях. Но это было ещё не всё. Именно там я сделала открытие, что моя душа влюблена в духовное и материальное одновременно, вплоть до раздвоения личности. Потому что зайдя в супермаркет и обнаружив, что только отдел сыров больше, чем весь супермаркет в нашем городе, мне захотелось остаться жить в этом отделе. И только необходимость отъезда вывела мою влюбленную душу из этого отдела через отделы вина, шоколада и выпечки к выходу. Сильное потрясение заставило меня вопреки всей логике броситься в соседний магазин парфюмерии и в срочном порядке протестировать хотя-бы несколько французских духов.
Уезжая из Парижа в темноту ночи, заботливо окутанная в десять слоёв своих любимых французских духов, я поняла, что коммунисты были совсем ни при чём. Да, конечно, они ограничивали доступ к современной информации, но полностью запретить её было не в их силах. Я была подкована и подготовлена в меру возможностей того времени — между концом железного занавеса и рождением всемирной паутины. Но тогда я ещё не понимала, что такое туристическое разочарование и что завышенные ожидания бывают хуже, чем слабая подготовка. Что знания — не всегда сила, а иногда — слабость. Что путешествовать лучше с распахнутым сердцем, чем с начитанной головой. Что вкус и запах оставляют больше воспоминаний, чем стиль зданий и исторические факты. Что никто и никогда не бывает виноват в наших ошибках и неудачах, а только мы сами. Что разочарования со временем забываются, а в памяти остаются в основном только хорошие воспоминания. Что, чем больше мы путешествуем, тем проще смотрим на жизнь.
В результате я проиграла пари. Но это был тот редкий случай, когда проиграть — лучше, чем выиграть. Я не осталась жить в этом городе, хотя бы могла. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь потом, если бы я это сделала.
А вообще, почему я об этом вспомнила и как это связано со второй годовщиной? Да может и никак, а может и напрямую. Потому что поездка эта произошла тоже в октябре, только шестнадцать лет назад. И двенадцать лет до того, как возникла Турбина. Вы видите на этой фотографии светящиеся цифры на Эйфелевой башне? Они показывают сколько дней осталось до нового миллениума. Если я считаю правильно, то это октябрь 1997 года.
Конечно, качество фотографий вызывает улыбку, может быть даже у кого-то иронию. Всё правильно, тут нечего сказать. Но, положа руку на сердце, у вас есть лучшие из поездки в Париж в том же году? Если есть, то вы — молодцы. А теперешние фотографии, да, они несомненно лучше. И у меня тоже.
Если что-то показалось вам неточным или не совсем правильным, возможно вы и правы. А может быть и нет, потому что в реальности всё могло быть немного иначе. И не удивляйтесь, пожалуйста. Попробуйте сами вспомнить в деталях свою поездку шестнадцатилетней давности и тогда меня поймёте. Но я думаю, что вы и так всё поняли. И улыбнулись вместе со мной.
Ведь что бы была наша жизнь без улыбки?
