Удивительное иранское гостеприимство

К шести часам вечера я проехал только половину пути. В дороге меня задержали апельсиновые сады, владельцем которых оказался мой водитель, потом я долго ждал попутную машину. Зато открыл для себя езду на попутных мотоциклах — махнув рукой, можно остановить любого мотоциклиста и попросить его подвезти по пути, при этом никто из них не просил денег. Иногда такое передвижение оказывалось очень удобным, чтобы выехать из города и попасть на шоссе.

Водитель небольшого автобуса довез меня до Абадэ́. Видимо, рассчитывая на таа́роф, он согласился везти бесплатно, но когда мы приехали, очень расстроился, что я отказался платить за проезд. Тем временем мне нужно было торопиться, так как близился закат, после которого наступала настоящая ночь, а останавливать попутки в темноте было бесполезно.
Я сразу решил уточнить дорогу и обратился на фарси к молодому человеку на остановке. Тот ответил мне на ломаном английском, что нужно ехать на терминал в полутора километрах отсюда, к сожалению, туда не ходили автобусы. Видя, что я собрался идти пешком, иранец, которого звали Мохаммед, предложил сопровождать меня. Он был очень рад возможности в первый раз в жизни поговорить на английском языке с иностранцем, и всю дорогу спрашивал, нравится ли мне здесь, и почему я решил приехать именно в Иран. Моему рассказу о том, что я путешествую бесплатно на попутных машинах, он не поверил и уверенно заявил, что в его стране это не принято и невозможно. Я вспомнил, что ничего не ел с самого утра, и зашел в магазин, чтобы купить финики — они очень хорошо утоляют голод.
— Это хорошие финики? — спросил я у своего нового знакомого.
— Нет, качество не очень хорошее, — ответил Мохаммед, — самые лучшие финики растут в Ба́ме, недалеко от Керма́на. Вон те финики вкусные, их, наверное, только что из Бушера привезли, – он показал в сторону пикапа, прицеп которого был доверху загружен большими пластиковыми ведрами.
В этот момент мы проходили мимо парикмахерской, за окнами которой стоял кулер с водой. Оставив своего спутника на улице, я зашел внутрь и попросил воды. Пока я допил третью кружку, Мохаммед успел познакомиться с мужчиной рядом с пикапом, они о чем-то увлеченно беседовали и просили меня подойти.
– Мне сказали, что ты путешествуешь и не пробовал вкусных фиников? – спросил иранец у пикапа.
– Почему не пробовал, — сказал я и показал на свою пачку, — правда, мне сказали, что не очень вкусные.
Мужчина посмотрел на коробку и прокомментировал: «ин кхорма́ кхуб нист» (эти финики не хорошие). Он распечатал ведро и предложил мне попробовать финики оттуда, они были мягкие и жёлтые, а на вкус очень сладкие.
— Финики должны быть мягкие и сочные до такой степени, чтобы кожура не чувствовалась. Только это не финики, а «рута́б» — так называют слегка недозревшие финики, они имеют сладкий и слегка вяжущий вкус, — перевел Мохаммед.
— Кхе́йли мотшаке́ррам, — я поблагодарил хозяина фиников, и мы пошли дальше.
На улице окончательно стемнело, и теперь можно было уехать только на автобусе. Мы отошли от пикапа метров триста, когда возле нас остановилась легковая машина. Её водитель, молодой парень, посигналил нам и обратился на фарси: «Коджа́ мири́? Термина́ль?» (куда идете? в терминал)
— Ба́ле, бэ термина́ль мира́м (да, иду в терминал), — ответил я.
— Бэфа́рмаин (садись), – сказал водитель, приглашая в машину.
— Ты знаешь этого парня? – спросил я у Мохаммеда.
— В первый раз вижу, — ответил он.
Видя нашу нерешительность, водитель заговорил с моим товарищем на фарси. Мохаммед объяснил: «Человек, у которого ты пробовал финики — его отец, и он сказал своему сыну взять машину и довезти тебя до терминала». Действительно, иранское гостеприимство очень необычное.

Я попрощался с Мохаммедом и пересел в машину к водителю, которого звали Пайман. Как смог, я объяснил ему на фарси, что собирался ехать на попутной машине в Шираз, а он стал меня отговаривать, потому что было очень темно (кхе́йли тари́к), и предлагал остаться у него дома.
«Гороснэ и?» (голоден) – вдруг спросил Пайман, и поскольку я его не понял, то показал жестом «кушать». Я посмотрел на пустую пачку фиников и пожал плечами. Мы зашли в кафе и заказали основное блюдо иранского фаст-фуда – сэндви́ч, булочка с салатом и колбасной начинкой. Я достал деньги и передал их кассиру, но Пайман замахал руками, чтобы он их не брал, и показал, что угощает.
«Гороснэ́ и, гороснэ́ и?» (ты голоден), – спрашивал он меня, пока я ел, и, не дожидавшись ответа, положил рядом со мной еще один сэндви́ч. Второй бутерброд вернул мне силы и хорошее настроение. Когда путешествуешь автостопом в Иране, за световой день нужно проехать достаточно большое расстояние, поэтому перед дорогой у меня всегда был плотный завтрак, но на обед и ужин я мог рассчитывать только тогда, когда удавалось сменить машины, и за это время купить какие-нибудь фрукты в местной лавке – яблоки, виноград, гранаты.

Пайман позвонил своим друзьям и сообщил, что у него гость-иностранец. К нам на машине подъехало еще четыре человека, все были студентами, а двое из них достаточно хорошо владели английским. Они рассказали, что сегодня целый день помогали Пайману с организацией свадьбы его сестры. У него дома остановиться было нельзя, поскольку там было просто негде ночевать. Я немного расстроился от того, что вечером мне придётся с ними расстаться и идти искать место, где ночевать.
— Мы поселим тебя гостиницу, — предложил Пайман.
— Сколько будет стоить ночь? — переспросил я.
— Мы сами заплатим, ты не должен об этом беспокоиться, ты мой гость, — ответил он.
Но я беспокоился, я не хотел, чтобы за меня еще раз платили, теперь за гостиницу. «Может быть, я и сказал, что у меня мало денег, но я не сказал, что у меня их нет совсем!» — подумал я и добавил вслух:
— У меня есть деньги, их достаточно, чтобы оплатить номер в гостинице, я не хочу, чтобы вы за меня платили.
– Дустам, дустам (мой друг), – принялся убеждать меня Пайман, при этом он показывал следующий жест – соединял в кольцо большой палец и указательный, двумя руками делая цепочку, а потом дергал кольца и показывал, что цепочка не разрывается.
– Он говорит, что в гостинице работает его знакомый, и тебе не нужно ничего платить, — пояснили мне его друзья.
В конце я согласился, и мы поехали в гостиницу, где для меня нашли чистый двуместный номер с холодильником, телевизором, душ и туалет были во дворе.

Выйдя из гостиницы, мы решили прогуляться по городу. Рядом находился магазин, где продавали свежевыжатый гранатовый сок, витрина была украшена муляжами гранатов со стаканами сока. Я сказал, что хочу купить сок и сфотографироваться, и тут вспомнил, что оставил фотоаппарат в номере. Я попросил своих знакомых подождать меня внутри, и убежал в гостиницу. Вернувшись через несколько минут, я подошел к кассе и достал деньги, чтобы купить сок.
— Бэфа́рмаин, — сказал Пайман, показывал на стол, на котором уже стоял стакан с соком, его купили для меня за несколько минут, пока я отсутствовал. Я всё больше удивлялся иранскому гостеприимству.

Пайману позвонили родственники, и ему нужно было уходить. Его друзья должны были пойти с ним, поэтому они сказали «ха́д а́фэс» (до свидания) и уже собирались покинуть меня.
— Субхунэ́! (завтрак) – вдруг произнес Пайман, показывая, что вспомнил что-то важное.
— Он говорит, что забыл купить тебе продукты, чтобы ты мог утром позавтракать, — перевёл его друг.
— На! Ме́рси, нэ́михам! (нет, спасибо, не хочу), — запротестовал я и добавил, — кхе́йли захма́т кешиди́н. («Вы много хлопочете для меня» или «Вы делаете для меня слишком многое»)
Пайман остановился на секунду, покраснел, сказал «ноу-ноу, дуст» и побежал в магазин. Было видно, что он спешил, так как он действительно побежал, а не пошел. Он вернулся с пакетом еды, крепко обнял меня, сел с друзьями в машину и уехал. А я остался стоять на том же месте и глядел им вслед. Я не знал, какое впечатление оставил о себе, правильно ли поступил, что принял их помощь — позволил угощать себя, селить в гостиницу, а теперь еще и разрешил купить завтрак. Всё произошло очень быстро, еще час назад я был голоден и не знал, где буду ночевать, а сейчас я вкусно покушал, остановился в отдельном номере с телевизором и холодильником, а наутро меня ждал полноценный завтрак, в пакете были лепешка, печенье, сыр, сок и какао. Я был в Иране один, но никогда не чувствовал себя одиноко благодаря открытости, дружелюбию и гостеприимству людей, которые меня окружали.

Мой дом – твой дом

Автостопом в Иране я был более чем доволен – мне почти никогда не приходилось ждать на трассе более десяти минут, а благодаря хорошему покрытию дороги мои водители часто ехали со скоростью 160 км/ч, и я быстро добирался до нужного города. Хотя бывали и исключения. Каждый раз это было одно и то же место — перекрёсток, с поворотом в Йезд, за которым начиналась прямая дорога в Шираз. Здесь в первый и во второй раз я ждал попутную машину больше часа, правда, потом доезжал без пересадок.

В Ширазе меня встретил Шерви́н на своей машине. Его семья была особенной, и хорошо мне запомнилась. Во-первых, в их семье было шесть детей: два брата и четыре сестры. Во-вторых, девушки, да и сама мама, не признавали исламской атрибутики и вместо платков и плащей дома всегда носили короткие майки, а также постоянно пользовались косметикой. Из-за этого мне постоянно казалось, что я попал на вечеринку. К тому же, её дочери уже учились в Европе, мама хорошо разговаривала на английском, а с утра они по очереди пробегали четыре километра на беговой дорожке. Шервин провел меня наверх и показал свою комнату:
— Теперь это и твоя комната, ты — наш гость, поэтому мой дом – твой дом, оставайся и живи у нас.
Я знал, что Шираз изобилует достопримечательностями, и сразу подумал, что не успею все осмотреть за три дня, поэтому попросил остаться еще на пару дней.
— Я не знаю, Алекс, – озадаченно ответил Шервин, — мне нужно спросить разрешения у мамы.
По серьезности интонации я понял, что могут и не разрешить, и слова «мой дом – твой дом» не нужно воспринимать буквально, они служат лишь для выражения вежливости. Через несколько минут он вернулся и сказал, что мама разрешила.
Как позже я узнал, в Иране принято, чтобы сыновья жили в одном доме с родителями до тех пор, пока не женятся. Только после свадьбы, они могут (если, конечно, захотят) выбрать другое жилье и переехать. Система обычаев и моральных норм построена так, что неженатому мужчине очень сложно самостоятельно снять квартиру, так как хозяин дома попросту не захочет сдавать ему жильё из нравственных побуждений, а посоветует вернуться в родительский дом. Соответственно, холостой мужчина не может без разрешения родителей приглашать к с себе гостей, не говоря уже о том, чтобы ему нельзя приводить домой девушку, если он не планирует на ней жениться.

Весь день я учился готовить «шо́ле за́рд», оказалось, это совсем не сложно — на ночь нужно замочить рис, а затем, добавив немного сахара и шафрана, сварить его в воде из роз и разложить по формочкам, оставив остывать на ночь в холодильнике. Перед подачей на стол десерт посыпают наструганными фисташками и корицей. Вечером вся семья собралась, чтобы приготовить для меня и другого гостя из Австрии барбекю.
Приехал и сам Шервин, грустный и уставший, он отпросился с работы, и целый день провёл в банке. Дело в том, что он купил в кредит новую машину «Иран Кходро» за $22 000 (высокие импортные пошлины не позволяют покупать иностранную машину, поэтому приходится поддерживать отечественного производителя, несмотря на монопольно высокие цены). На днях к нему пришло уведомление из офиса, где он покупал автомобиль, о том, что его последний платеж по кредиту не был зачислен. Пришлось ехать в банк, чтобы получить копию платежки и везти её в офис. Сотрудники «Иран Кходро» признались, что это была их вина — в компьютере произошел сбой, и платежи клиентов исчезли. Но справку из банка они не приняли, требуя подписать заявление, в котором владелец гарантировал, что действительно совершил платеж. За этот бланк нужно было заплатить $30, в противном случае они грозились не принять оплату и начать начислять неустойку. Таких как Шервин в офисе было несколько десятков человек, и всем им пришлось платить, хотя по закону они не обязаны были этого делать.

Из страны А.

Мне предложили поехать за город, чтобы проверить сад в окрестностях Шираза. Вместе с Али, братом Шервина, мы шли по полю и рассматривали пустые деревья.
— Вот здесь, ещё на прошлой неделе спели яблоки, а здесь сливы, – показывал Али, — а теперь ничего нет, воры обобрали наш сад, хоть бы нам что-нибудь оставили!
Он остановился и покосился вбок, чтобы мне стало понятно, куда смотреть:
— Смотри, вот эти из Афганистана! Ты все хотел их увидеть.
— Почему ты так думаешь? – спросил я.
— По одежде можно понять. Эти двое у нас на поле работают.
Недалеко от нас стояли сын с отцом, оба в национальной одежде, слегка запыленной от работ в поле. Сын был хорошо выбрит, а у отца была небольшая борода.
— Можно с ними поговорить? – попросил я.
— Можно, если ты очень хочешь, но они разговаривают на своем языке, иногда я их совсем не понимаю, хотя с нами они все же стараются говорить на фарси.
Али с неохотой пошёл к ним. Было заметно, что он, подобно другим персам, считает себя арийцем и гордится своим благородным происхождением, превознося свою нацию намного выше других. Думаю, что меня эта тема не коснулась лишь потому, что я иностранец, и к тому же я в их глазах выглядел европейцем. Раньше я никогда не видел афганцев, но слышал про них много страшилок, причем даже от самих иранцев. Кто рассказал мне, что у афганцев есть закон, который гласит, что нужно убить пять неверных (христиан, мусульман-шиитов), чтобы попасть в рай. Чтобы развенчать эти страхи, я подошел к отцу, поздоровался с ним и сообщил, что приехал из Беларуси. Отец вежливо поклонился и сообщил, что он из Кандагара. Я продолжил разговор:
— Ман масихи́ э ортодо́кс ам. (Я христианин, православный)
— Ман мосальму́н ам (я мусульманин), — ответил афганец
Я попросил Али быть моим переводчиком и сказал:
— Я христианин, если я к нему в Кандагар приеду, он меня убьёт? Переведи ему, — попросил я.
— Что, ты действительно хочешь, чтобы я так ему и перевел? – удивился Али.
— Да, так и переведи.
Али задал мой вопрос на фарси. Я с нетерпением ждал, что афганец мне на это ответит. Но он оказался философом и совсем не подал вида, что его мог смутить или обидеть такой вопрос, а продолжал вести себя очень непринужденно. Он сделал небольшую паузу, немного подумал, провел рукой по седой бороде и, видимо, осознав, что она уже не такая густая, как при талибах, что-то ответил на своем языке. Мой переводчик засмеялся:
— Он говорит, что уже так устал убивать христиан, что тебя он убивать не будет.
Я засмеялся и крепко пожал афганцу руку, а он улыбнулся в ответ и пожелал мне «ха́д а́фэс». «И тебе всего доброго, мой первый знакомый из страны А.», — подумал я.

К нам подошел сосед, который рядом открыл молочную ферму, и после приветствия сразу пригласил зайти в гости, но мы отказались.
– Мама его недолюбливает, поэтому мы не хотим к нему идти, – объяснил мне Али.
Но от его предложения посетить ферму, мы не могли отказаться из уважения. В то время, пока мы смотрели на телят и изучали аппарат по доению коров, фермер показывал маме Шервина какие-то бумаги, и они вместе что-то увлеченно считали.
– В этом году дела пойдут намного лучше, — сказал он, — я несколько месяцев пытался получить этот документ. И наконец, на этой неделе мне это удалось — теперь мы называемся не предприятие, а малое фермерское хозяйство, и будем платить за электричество и воду в два раза меньше. Но сколько я потратил денег и времени, чтобы получить этот документ!
На прощание он подарил нам несколько бутылок свежего молока, однако пробовать его мне не разрешил, объяснив, что сначала его нужно прокипятить.

Почему не работает интернет и не показывает телевизор

Гуляя по улицам Шираза, я зашел купить фрукты в местную лавку и познакомился с её хозяином Камраном, который, к моему удивлению, достаточно хорошо говорил по-английски. Узнав, что я иностранец, он пригласил меня к себе домой. Мы сели в его машину, и он включил зажигательную дискотечную музыку со словами на персидском языке.
— Музигхи́ дуст дари? (музыка нравится), — поинтересовался иранец.
— Кхе́йли (очень), — ответил я.
Он улыбнулся и сказал, что эта музыка запрещена.
— Вообще, ислам запрещает музыку и пение, однако в Иране разрешают музыку, если для этого используют сета́р, санту́р, давул или другие национальные инструменты. Таким образом, музыка, которую ты сейчас слушаешь, запрещена, её играют подпольные группы, и выступают они нелегально, потому что музыкальные концерты запрещены.

Справка. Санту́р — струнный ударный музыкальный инструмент, своего рода цимбалы, на которых играют, ударяя по струнам двумя молоточками. Сета́р — струнный щипковый музыкальный инструмент, принадлежащий к семейству лютней, на котором играют большим и указательным пальцами правой руки, прижимая лады пальцами левой руки. Даву́л — народный музыкальный ударный инструмент, имеет с двух сторон мембраны из овечьей или козлиной кожи.

— При шахе было лучше, — продолжил Камран, — сейчас наше правительство только делает вид, что всё хорошо, а на самом деле за время правления Хаменеи, именно он правит страной, а не Ахмадинежад, мы поссорились почти со всеми странами мира. Наше население с 80-х годов удвоилось, но из-за изоляции и экономических санкций с каждым годом рабочих мест становится все меньше, в стране высокая безработица.
Это только говорят, что при Пехлеви́ было плохо, а на самом деле при нём у нас была хорошая работа и зарплата, а знаешь, какие были цены? Килограмм винограда стоил несколько риалов. Да ты, наверное, даже таких денег не видел — сейчас тот же виноград стоит 30 000 риалов, представляешь, какая инфляция? При шахе я купил себе дом, мой сосед купил себе дом, нам несложно было выплачивать кредит. Цены на бензин были самыми низкими в мире, а сейчас литр стоит почти доллар! И с каждым годом становится только хуже.
Свободы нет, думать и говорить о правительстве плохо нельзя, иначе сразу посадят в тюрьму. Для контроля населения действует специальная религиозная группа «Басси́дж», её участники носят шарфы в клеточку, не подчиняются полиции и имеют право арестовать или задержать любого человека, если им что-то не понравится.
А как к нам относятся другие страны? Они же думают, что здесь живут террористы, которые только и ждут, чтобы построить ядерное оружие и взорвать Америку. Я не хочу, чтобы с моей страной случилось так же, как с Ираком.
— Так если вам не нравится Хаменеи, зачем Вы делали революцию, зачем его выбрали?
— Лично я его не выбирал, мне даже кажется, его никто не знал до того, как он вернулся в Иран. А что касается революции, то я в ней не участвовал. Правда, ко мне приходили люди, предлагали собираться на площадях, ходить на митинги и демонстрации, но я занимался бизнесом, и меня не интересовала политика.

Я включил ноутбук, вышел в интернет и попытался загрузить Фейсбук, сайт был заблокирован.
— Интернет не работает, — пояснил Камран, — точнее я не успел купить VPN (прокси-сервер). Ты ведь хочешь посмотреть Фейсбук и поговорить по Скайпу? У нас они заблокированы, также как почта «джимейл» и все иностранные новостные ресурсы, поэтому мы каждый год покупаем прокси-сервер за $40, он сильно снижает скорость просмотра сайтов, но зато можно посещать любые сайты без ограничений.
Вот почему когда приходишь в интернет кафе, в Иране его называют ко́фи-нэ́т, для того, чтобы открыть страницу Фейсбук или Вконтакте, нужно попросить администратора активировать прокси-сервер.
— Интернета нет, и телевизор тоже не работает, добро пожаловать в Иран, — добавил Камран.
— А телевизор тут причем?
— Ты ведь знаешь, что в Иране нам запрещено пользоваться спутниковым телевидением, чтобы мы чего-нибудь лишнего не увидели. Сегодня в наш дом приходили полицейские, они поднялись на крышу и сбросили оттуда все спутниковые тарелки.
— В каком смысле сбросили, тарелки же могли разбиться?
— Правильно, они и разбились, зато теперь никто не будет смотреть зарубежные каналы.
Мы включили телевизор, по национальному каналу показывали какую-то семейную драму. Действие происходило внутри дома, но волосы девушек были закрыты в платок, а сами они укутаны в плащ.
— А почему по телевизору показывают, что женщины всегда так строго одеты, ведь дома они могут обходиться и без платков?
— Телевидение должно следовать закону, поэтому в фильме женщины всегда носят платки и плащи. Также ты никогда не увидишь в иранском фильме, чтобы мужчина держал женщину за руку, или чтобы они поцеловались, это также связано с религией и национальной политикой.
Мы переключили на новостной канал, на котором показывали выступление президента Ахмадинежада — он красиво улыбался и произносил торжественные речи.
— Наш президент очень любит шутить, — сказал Камран, — несколько лет назад на международной конференции он сказал, что Израиль нужно стереть с лица Земли. Как только дипломаты ни переводили его фразу, она отчётливо означала, что Иран хочет взорвать Израиль, и, конечно, все перепугались, включая, думаю, и самого Ахмадинежада.
А еще он очень любит подшучивать над Америкой. Однажды в своем выступлении наш президент сказал, обращаясь к США (приблизительный перевод): «Мы больше не можем вас кормить, поэтому прекратите капризничать — монстр унёс вашу сиську». Смешно, конечно, потому что про монстра (чудовище) обычно говорят грудным детям, когда хотят отучить их от вскармливания грудью, а тут он так сказал американскому правительству.

Примечание. Все диалоги и описанные в данном рассказе случаи – подлинные, однако происходили в разных местах и в разное время, поэтому образ Камрана получился собирательным. Нельзя, чтобы люди, чьи имена и фотографии есть в книге, выражали своё недовольство. К тому же я старался быть объективным, и также записывал диалоги с людьми, которые весьма положительно отзывались о правительстве.

Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что Вы в гостях

Вернувшись из Персеполя, мы с Домиником решили посетить сад «Афиф-Абад», который находился рядом с домом. Поскольку мы заблудились, то стали спрашивать дорогу у прохожих, но каждый раз остановленные нами люди показывали в разные стороны, несмотря на то, что сад находился совсем недалеко. Я подошёл к машине, в которую только что села женщина с сумками, и обратился к её мужу:
— Бэба́кхшид, Ба́гх э Афи́ф Аба́д коджа́ ст? (извините, где находится сад Афиф-Абад)
— Унджа́ (там), — ответил он, показывая пальцем идти обратно.
И я бы ему почти поверил, если бы не его жена — одновременно с ним она показала рукой, что нужно идти вперед. Мы с Домиником удивлённо переглянулись и рассмеялись, а они признались, что сами не знают дороги. Рядом припарковался грузовик, водитель которого вышел, чтобы открыть двери прицепа.
— Ба́гх э Афи́ф Аба́д аз инджа́ дур э? (сад Афиф-Абад отсюда далеко), – спросил я у водителя.
— На кхе́йли, диви́ст метр (не очень, двести метров), — иранец весело улыбнулся, — а́ле коджа́ и? (откуда вы).
— Беларусь ва Отриш (Беларусь и Австрия), — ответили мы.
Тогда водитель сказал, что хочет сделать нам подарок (хэдьйе́). Соблюдая правила приличия «таа́роф», я сразу стал отказываться, но он уже полез в кузов, из которого послышалось: «Ду́гх я ши́р?», — он спрашивал у нас, хотим мы молоко или йогурт. И только сейчас мы заметили, что машина перевозила молочные продукты для магазина. Водитель показался с двумя литровыми бутылками молока и протянул их нам.
— Кхе́йли, кхе́йли мотшаке́ррам, — поблагодарили мы и взяли по бутылке.
Иранец еще раз улыбнулся, пожал нам руки и унес ящик с молоком в магазин. Доминик удивленно держал молоко в руке и сказал: «Я слышал про иранское гостеприимство, но чтобы молоко дарили, такого нигде не слышал».
«Афиф-Абад» оказался закрыт, в Рамазан сады начинают работать очень рано, а с 12-00 до 16-00 их закрывают. У входа на траве отдыхали иранцы, увидев нас, они закричали «акс, акс!» (фото). Поскольку они показывали на фотоаппарат, мы догадались, что они хотят сфотографироваться.
— На фотографии я буду держать в руках молоко, чтобы никогда не забыть про этот случай гостеприимства, – сказал Доминик.

Когда мы пришли домой, я почувствовал, как сильно устал, и что от жары у меня сильно разболелась голова. К нашему удивлению у Шервина мы также встретили наших случайных знакомых из автобуса в «Накш э Руста́м». Они заранее договорились остановиться здесь, и сейчас ужинали. Насчет того, что они собирались остановиться в гостинице, они нам тогда соврали, потому что никак не ожидали нас встретить ещё раз, палящиеся австрийские конспираторы. Места в доме стало меньше, и после ужина мама Шервина спросила меня, когда я планирую уехать. Я ответил, что сегодня был мой последний день, и следующим утром я собирался в Бендер Аббас.
— Но Алекс, к нам приехали гости и у нас нет места для тебя, — сказала она, — ты у нас уже пробыл пять дней.
Действительно, я переночевал у них четыре ночи, но так как через день после приезда я попросил разрешения задержаться еще на несколько дней, то по моим расчетам у меня оставалась в запасе последняя ночь. К тому же затрат для них я старался не создавать, отсутствовал дома целый день и приходил поздно вечером. Но с другой стороны, я прекрасно понимал, что злоупотреблял гостеприимством, находясь в одной семье в течение пяти дней. Ведь на самом деле они достаточно много делали для меня — готовили и проводили со мной своё время, а в последний день организовали шикарное барбекю. Теперь мне оставалось винить себя в том, что слишком расслабился и потерял бдительность из-за неповторимого гостеприимства и вежливых слов, типа «мой дом – твой дом, ты наш гость». Поэтому когда мне сказали уезжать, хотя это и было для меня полной неожиданностью, мне оставалось только сказать «спасибо» и уехать.

Выпив таблетку от головы, я попросил разрешения немного поспать. Но отдохнуть не получилось — после того, как я собрал рюкзак, мне сразу пришлось сесть за компьютер. Я выслал несколько заявок в «Кауче» в разделе «ищем жильё в последнюю минуту», а также выписал телефоны всех, кто был зарегистрирован в «Хоспитэлити», а затем стал отправлять пользователям смс с просьбой помочь вписаться. Я также отослал смс всем, с кем мне довелось познакомиться за эти дни. У меня оставалась небольшая надежда, что Шервин, зная о моём запланированном отъезде утром, всё объяснит маме, и мне не придётся уходить на ночь глядя. Через час пришёл Шервин и заявил:
— Да, я знаю, Алекс, тебе нужно уехать. Извини, я ничего не могу с этим поделать.
Я покинул их гостеприимный дом и решил поехать на вокзал, чтобы узнать цену билета до Бендер Аббаса. Ночной переезд на автобусе стоил $17, и это было лучше, чем остаться в Ширазе, ночевать в хостеле за те же деньги и потерять весь следующий день, путешествуя автостопом. И я бы, наверное, уехал на автобусе, если бы вдруг не получил смс: «Ты можешь остановиться у меня. Я буду рад с тобой встретиться».

Гомо-сапиенс.

На мою внезапную просьбу переночевать отозвался Камран, и поскольку он допоздна работал в своем магазине, то мне пришлось довольно долго ждать, пока он освободится. За это время я успел попробовать новое блюдо фаст-фуда — на улице варили бобы, напоминающие фасоль, но только в несколько раз крупнее, и тут же их продавали, укладывая в кулёк и обильно посыпая солью. Ближе к полуночи Камран закрыл магазин и предложил ехать на его машине.
— Извини, что моя машина в таком состоянии, — сказал он, — я отдал новую машину своему сотруднику, а то он плохо про меня подумает, если я заставлю его ездить на этой развалюхе.
Я понимающе кивнул. Камран немного помолчал и спросил:
— У вас в стране много гей клубов?
— Не знаю, — ответил я, — я нормальной ориентации и в гей клубы не хожу.
— Алекс, я должен тебе сказать, я – стопроцентный гей, ты ничего не имеешь против?
Я не был смущен ни его вопросом, ни тем, что он гей. Сколько раз мне заискивающе задавали вопросы, есть ли в моей стране геи, гей клубы, или был ли у меня когда-нибудь секс с мужчиной. В этой стране наблюдается серьезный дефицит женского внимания, и в то время как за внебрачные любовные связи бьют палками, а за гомосексуальные связи вешают, существует безумное количество парней, которые от безысходности и иногда от скуки не прочь узнать друг друга поближе.
— Я не возражаю, если ты уважаешь мои убеждения – я нормальной ориентации на все сто процентов. Если честно, из всех иранцев, которых я видел — ты первый, кто не постеснялся об этом сказать.
— Ты ведь знаешь, что у нас за гомосексуализм предусмотрена смертная казнь, поэтому многие боятся об этом открыто говорить, — ответил Камран.
— Почему ты считаешь себя геем, может быть, ты – как и все другие, хочешь мужчину только потому, что рядом нет женщины?
— Нет, Алекс, я стопроцентный гей. Я давно это чувствовал, но окончательно определился лет шесть назад, тогда я пошел к психологу и поговорил с ним. Он сказал, что у меня тяжелый период в жизни, мне нужно жениться, сменить работу так, чтобы чаще общаться с женщинами. Что он мог еще сказать — он же был иранский психолог! Не мог же он признать, что я – гей, его бы за это выгнали с работы.
Тогда я женился, организовал свой бизнес — стал продавать женскую обувь в магазине, там общался только с женщинами, но все равно чувствовал, что это не моё. Потом во время своей командировки в Сингапур я записался на приём к психологу и прошел у него восемь сеансов, после который он однозначно сказал: «Тебе не нужны женщины, ты настоящий гей, но не нужно переживать по этому поводу или что-то предпринимать — живи, как живешь, и радуйся жизни».
Мы подъехали к его дому, это был многоэтажный особняк.
— Теперь я вкладываю много денег в недвижимость и строю многоэтажные дома и особняки. Этот дом я сам спроектировал и построил. Но я себя чувствую здесь очень одиноко, я не могу приглашать сюда мужчин, потому что никто не должен знать, что я гей. Если бы ты был иранцем, я бы, наверное, сказал тебе, что это вовсе и не мой дом, и что я снял его на время, а рано утром попросил бы тебя уйти, чтобы нас никто не видел вместе. Так я и живу, от командировки к командировке, больше всего мне нравится ездить в Таиланд и Индию.
Камран приготовил нам ужин и поставил кальян.
— Я начинал свой бизнес с маленького магазина отца. Мы торговали одеждой, но это не приносило больших доходов, и тогда я стал торговать женской обувью. Сейчас для меня шьют несколько фабрик в Китае, материал я покупаю в Эмиратах и в Пакистане. А это сувениры, которые я привёз из разных стран, для них я даже построил отдельную полку на всю стену.
— Камран, ты собрал сувениры почти со всех стран мира, а есть ли у тебя сувенир из Ирана, например, посуда из Исфахана или вытканный вручную ковер? – спросил я.
— Ковры есть, — кивнул он, — они у меня повсюду в доме, кстати, ты одном из них стоишь.
Я давно заметил, что стою на ковре, но ввиду огромных размеров комнат в этом доме, я и подумать не мог, что ковер сделан вручную. Небольшие ковры 2х3 метра, которые я видел в Исфахане, стоили около $7000, поэтому я даже не решался предположить, сколько стоил ковёр, на котором я стоял. Чаще всего иранцы относятся к сотканному вручную ковру как к реликвии и расстилают его или вешают на стену только в случае прихода особо дорогих гостей. Показывая своё уважение, я демонстративно сошёл на пол. Камран улыбнулся и сказал:
— Я даже не замечаю их, они просто есть. Но ты можешь посмотреть с обратной стороны, чтобы посмотреть, как он сделан.
Я приподнял конец ковра и лично убедился в том, что ковер действительно соткан вручную.
— Пойдем пить чай и курить кальян, — предложил мой собеседник, — сегодня мы можем спать на дворе в саду, для тебя у меня там есть отдельная кровать.
Мы курили хороший мятный кальян, и я думал о нашем разговоре. У меня не было негативного мнения насчет Камрана. Большинство мужчин в Иране, в ориентации которых я не был уверен, всегда заходили издалека и никогда ни в чем не признавались, а он об этом сразу сказал. Не было оснований ему не верить. Камран продолжал беседу:
— Здесь у меня есть всё, есть магазин, есть недвижимость, несколько домов в самом центре города, но нет личной жизни и будущего. Понимаешь я – гей, я вынужден от всех это скрывать, у меня нет семьи и нет даже близкого друга, кто мог бы меня поддержать. Мои родители и единственный сотрудник в офисе ни о чем не догадываются. А ты слышал старую шутку про Казвин?
И он рассказал мне анекдот про жителей этого города: «Турист приезжает в Казвин и на въезде видит щит, где большими буквами написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КАЗВИН», а чуть ниже маленькими буквами: «советуем надеть металлические шорты». После трудного дня, турист, уставший и измученный, выбирается из города и видит щит, на котором большими буквами написано: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ КАЗВИН», а чуть маленькими буквами: «скупаю поломанные металлические шорты».
— Поверь, это очень смешной анекдот для страны, где гомосексуалистов вешают на главной площади города!
Мы докурили кальян и легли спать. У меня остались самые лучшие впечатления о Камране. Здесь меня всегда спрашивают: «Он пытался как-то с тобой сблизиться?». Нет, не пытался. Напротив, мне понравилась его искренность, я вспомнил, как он рассказывал про психолога, и по-своему стал его уважать, ведь за свой личный выбор ему нужно было бороться.

Примечание. В Иране гомосексуальные связи наказываются смертной казнью, поэтому все имена в рассказе заменены вымышленными. В 2010 году президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад официально заявил о том, что в его стране нет гомосексуалистов, но продолжающиеся публичные казни гомосексуалистов вызывают бурю международной критики.

Свидание в Ширазе

Романтика. Слушаем красивую песню Shahram Solati — Salam Azizam (Здравствуй, дорогая!): sanyok-belarus.narod.ru

Мой второй приезд в Шираз очень сильно отличался от первого. Именно в этот раз я по-настоящему успел полюбить этот город, почувствовать его атмосферу и культуру — в сопровождении красивой девушки я гулял по его паркам и садам, она читала мне на фарси стихи знаменитого поэта Хафиза, а музыканты играли нам у его могилы лирические и насыщенные чувствами национальные песни.

Добраться до Шираза из Йезда было не сложно, но на повороте у дороги Исфахан-Шираз мне опять пришлось долго ждать — многие водители, узнав, что я собирался ехать бесплатно, отказывались подвезти. Проезжавший мимо рейсовый автобус остановился, и водитель предложил мне доехать за полную стоимость проезда, как если бы я ехал из Йезда. Начинало темнеть и мне действительно повезло, что через час я нашел машину до самого Шираза.
Мы долго болтали с водителем, я рассказывал ему о своих путешествиях и объяснял суть бесплатного путешествия автостопом.
В Ширазе меня ждала девушка Фарзанэ́, и водитель, узнав, что она иранка, попросил меня позвонить ей и передать ему трубку, что бы он мог объяснить адрес. Не повторяйте мою ошибку, не давайте водителям разговаривать с принимающим Вас в гостях человеком! Я в третий раз я пожалел об этом. В первый раз водитель сделал моему другу выговор за то, что тот не встретил меня на автостанции, во второй раз принимающего меня в гостях человека попросили денег за то, меня подвезли. В третий раз произошло то же самое, только я не учел, что Фарзанэ́ – девушка. Узнав, что она хочет встретиться со мной, водитель стал просить её оставить ему свой номер, чтобы познакомиться поближе, а когда она отказала, заявил, что я не заплатил ему за проезд, и что она должна ему деньги. Когда она мне все это объяснила на английском, я очень разозлился. Мы приехали на площадь, но иранец не отпускал меня. «Бензин, пуль», — повторял он, требуя денег. Я напомнил ему, что просил подвезти бесплатно и вышел из машины.

Фарзанэ́ – невероятно обаятельная и очаровательная девушка, мы познакомились еще в Бендер Аббасе, и я обещал навестить её в Ширазе, где находился её университет. Она была настолько рада моему приезду, что обняла меня и взяла за руку. Мы пересели в такси, разместившись на заднем сидении, и поехали на могилу Хафиза. Мне кажется, многие молодые пары специально берут такси «дар баст» и потом бесцельно катаются по городу, ведь задние места – это единственная возможность побыть ближе друг к другу. Она крепко сжала мою руку и прижалась ко мне.
— Тебе нельзя этого делать, ты же иранская девушка, — предупредил я.
— Алекс, я здесь очень одинока, — ответила Фарзанэ и еще сильней прижалась ко мне, — у меня здесь почти нет друзей, я живу в общежитии и каждый вечер должна туда возвращаться в девять часов, и нельзя задерживаться. Я ненавижу это место, там живут одни девушки, они завидуют мне, и мы совсем не общаемся. В этом городе у меня только одна близкая подруга, мы хотим переехать с ней на квартиру. Но родители не разрешают, они хотят всё контролировать, звонят мне каждый час, чтобы убедиться, что я в общежитии или в университете. С иранскими парнями я почти не общаюсь, они постоянно обманывают и некрасиво себя ведут. А на учебу я должна одевать черный хиджаб, но я этого не хочу! Я родилась девушкой, и я хочу чувствовать, что я девушка, хочу выглядеть красиво, хочу быть привлекательной. Мне очень тяжело.
Я положил её руки в свои и крепко сжал. При этом я случайно посмотрел на её запястья и заметил на них множество порезов и царапин.
— Чем ты так поцарапала руки?
— Когда у меня была сильная депрессия, я царапала их до крови, от этого мне становилось легче. Тогда я не могла себя контролировать, а сейчас всё прошло. Доктор прописал мне таблетки, и я их регулярно пью, иначе у меня опять будет депрессия.
Еще в Бендер Аббасе я заметил, как она пила гору таблеток после ужина, тогда она сказала, что болеет, и я не придал этому значения. Я не успел ничего ответить, потому что мы приехали в Арамга́х э Ха́фез (Мавзолей Хафеза), вечером это место казалось волшебным и удивительным.
— Здесь я не могу держать тебя за руку, — объяснила Фарзанэ, — по парку ходит полиция, если нас увидят, то арестуют.
Мы зашли во внутренний дворик, откуда доносилась музыка — на скамейке сидели парни, которые играли на национальных инструментах. Они не были профессиональными музыкантами, но пели настолько красиво и проникновенно, что вокруг собралось несколько десятков слушателей. Затем мы подошли к самой могиле. Вокруг стояли молодые люди и читали стихи, из колонок доносилась негромкая национальная музыка и молитвы.
— Я люблю это место, когда мне плохо, я прихожу сюда, и это меня успокаивает, — сказала Фарзанэ.
Этот парк с величественным и одновременно простым на вид мавзолеем в виде ротонды, внутренними двориками и укромными парками казался вечером очень романтичным местом, вместе с тем там царила атмосфера спокойствия и гармонии. Фарзанэ открыла книгу и стала читать мне стихи Хафеза, а я сидел рядом и внимательно слушал. И хотя ничего не понимал, но ощущал силу и гармонию слов, интонаций и чувств. Тогда мне хотелось, чтобы время хотя бы ненадолго остановилось.

Шираз — город грехов.

Всего за несколько дней я заново открыл для себя Шираз как «город садов, цветов, поэтов и любви»: посетил известный сад, послушал стихи Хафиза, сходил с девушкой на свидание и прокатился с ней на заднем сиденье такси, посетил местное кафе и попробовал «фалюдэ́». А вечером мои новые знакомые показали мне другой Шираз — угостили пятью кальянами, принесли местную водку (ара́гх) и ширазское вино, сняли иранскую проститутку и выкурили опиум. Кажется, мне удалось увидеть и узнать об Иране всё, что другие до сих пор так тщательно скрывали.

Мы приехали на такси к общежитию Фарзанэ́, таксист попросил заплатить за проезд $6, и из-за этого они начали спорить. По разговору я понял, что она подсчитала перекрестки, которые мы проехали (от их количества, видимо, зависела оплата), и не была согласна с оплатой. Таксист тоже подсчитал перекрестки, при этом добавив несколько от себя. В итоге мы заплатили только $3,5. Это был единственный за два месяца случай в Иране, когда меня хотели обмануть.

Я привел свою подружку к обжещитию, и мы, соблюдая правила приличия, пожали друг другу руки.
— Мосафэ́р-кхунэ́ назди́к э (хостел находится рядом), — сказал Фарзанэ и показала на небольшое здание.
«Мосафэркхунэ́» — это простой бюджетный отель, переводится буквально «дом для путешественника». Я подошёл к хозяину и спросил:
— Йе шаб чегха́др мише́? (сколько стоит одна ночь)
— Чахарда́ хеза́р (14 тысяч), — ответил он.
Переночевать в двухкомнатном номере с удобствами на улице стоило $14. Цена была относительно низкой, но я подумал о том, что нужно экономить, так как придётся остановиться на несколько дней, тратить деньги на такси, водить девушку в кафе, и принялся искать в LP более дешевое жильё. Было сложно разобраться в карте города, поэтому, немного отойдя от хостела, я остановил местных парней и обратился к ним:
— Ма́н донба́ль э йе хоте́ль э арзунтари́н мигарда́м (Я ищу самую дешёвую гостиницу).
— Чера́ хоте́ль? (Зачем гостиницу), — переспросил меня молодой человек, и, переглянувшись с друзьями, добавил: Бэму́нд дар кхунэ́ э ма (оставайся в нашем доме).
Ребята оказались студентами, и были очень рады со мной познакомиться. Что они говорили дальше, я не понимал, и они позвонили своему другу в Тегеран. Тот на ломаном английском объяснил, что его друзья приглашают меня домой, где я буду их гостем и не буду ни в чём нуждаться, он также извинялся за то, что их квартира почти не имеет удобств. Я был очень рад такому повороту событий, и сразу согласился.

В кафе мы подкрепились огромными сэндви́чами, а затем поехали домой. Ребята учились в университете Шираза и жили ввосьмером в каком-то не очень благополучном районе, где мне не советовали ходить ночью. Время они проводили так же, как и большинство иранцев – утром завтракали яичницей с лепешкой и курили кальян, вечером после занятий ужинали сэндви́чами из кафе и курили кальян, а по выходным весь день слушали музыку, пели и танцевали, варили рис или макароны и, конечно, курили кальян.
Но эти ребята были совсем не прочь разнообразить свое времяпровождение. В первый же вечер вместе с сэндви́чами они принесли полуторалитровую бутылку ширазского вина (шара́б э ширази́). Шираз знаменит своими виноградниками, лучшие из которых растут в Марвдашт, и многие делают домашнее вино, в городе также работает огромный винный завод, но он отправляет вино исключительно на экспорт.

Хотелось бы отметить, что иранские мужчины и без алкоголя заводные, почти все хорошо танцуют и поют, многие играют на национальных инструментах. Кажется, только дай повод или попроси, как любой, не стесняясь, споёт народную песню и с удовольствием её сыграет, а если у него нет таланта в музыке, то он будет наизусть читать Вам стихи Саади или Хафиза. А когда иранские мужчины выпивают, то пляски, пение и чтение стихов проходят одновременно и намного интенсивнее, как если прокручивать музыку с удвоенной скоростью.
Тут же было приготовлено пять кальянов с разными вкусами и начались зажигательные танцы. Особенно все были рады видеть старых знакомых, которых пришли в гости не с пустыми руками. Расстелив на полу скатерть, её накрыли финиками, йогуртом, лепешками и рисом, а также украсили двухлитровой стеклянной бутылкой с прозрачной жидкостью, которую называли «ара́гх» (арак). По запаху этот напиток сильно напоминал грузинскую чачу, и я пить отказался, вспомнив свой последний опыт дегустации, когда пришлось задержаться в Тбилиси еще на один лишний день.

Справка. Арак — крепкий алкогольный напиток, распространённый на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и Юго-Восточной Европе. Является продуктом дистилляции, который получают из риса и сока кокосовой или финиковой пальмы. В ближневосточных странах напиток известен под разными названиями — Арака, Араки, Арики. В Средней Азии и Казахстане Арак переводится как водка.

Тем временем гуляние набирало обороты. Как мне рассказали, сегодня днём к некоторым парням приезжали их девушки, и они по очереди уединялись в комнате. Теперь те, у кого не было девушек, уехали в город, чтобы привезти оттуда женщину легкого поведения. На мой вопрос о том, как возможен секс, если девушка до замужества должна оставаться девственницей, мне пояснили: «можно только сзади». Через полчаса вернулись парни и привезли с собой женщину, укутанную в черную чадру.
Прежде, чем пригласить ее домой, нужно было спрятать лишнюю обувь, ведь если бы она увидела у входа двенадцать пар ботинок, то никогда бы не согласилась придти. Мы, похватав в руки обувь, спрятались в зал и затаились. Женщина прошла в комнату, и к ней по очереди стали бегать парни. Помню, что один всё суетился и просил объяснить, как правильно надевать презерватив, другой почему-то без штанов радостно бегал по дому. Мне было их жалко — несмотря на возраст в 25-28 лет, у многих никогда не было секса, и эта разведенная женщина, видимо уже не молодая, была единственным для них способом сблизиться с противоположным полом.

Я медленно курил мятный кальян и наблюдал за происходящим со стороны. Мне предложили попробовать «гхалью́н э ширази́» (кальян из Шираза), он выше обычного кальяна по высоте и для вдоха требуется больше усилий, но благодаря увеличенному размеру считается, что дым, пропущенный через такой кальян, лучше очищается от примесей и менее вреден. Вокруг меня кружком сидели иранцы и курили опиум. На горелке они докрасна разогревали железный прутик и прижигали его о коричневый брусок сырца, по очереди вдыхая выделяющийся белый дым.

Примечание. В Иране употребление спиртных напитков, равно как и нахождение в состоянии алкогольного опьянения, наказывается лишением свободы, а при повторном аресте — смертной казнью. Покупка и сбыт, хранение и употребление наркотических веществ наказывается длительными тюремными сроками и смертной казнью, а за внебрачные любовные связи предусмотрены телесные наказания и лишение свободы. Автор являлся сторонним наблюдателем и не нарушал закон.

Автор: Козловский Александр.
Книга: "Незабываемый Иран". 159 дней автостопом.