Случались ли у вас приступы странной женской (?) болезни под названием «топографический кретинизм»? Так называет ее один мой приятель, который никогда в жизни не блуждал в трех соснах и ориентируется в любой местности не хуже юного следопыта. У меня в отличие от него все с точностью наоборот. Даже когда в руках карта, в кармане компас и на носу очки, я тыкаю пальцем в небо и следую принципу: «язык до Киева доведет». Так поступаю практически во всех незнакомых городах.
Новым и незнакомым когда-то был для меня и Санкт-Петербург. А самыми понятными в городе на Неве оказались два района с геометрически правильно вычерченными, как по линейке, улицами. Васильевский остров с его пронумерованными линиями. И квартал вокруг Чернышевской, где когда-то квартировали артиллеристы Преображенского полка. Районы проектировал ни кто-нибудь, а великий архитектор Трезини. Планировал, как будто для меня, чтобы не блуждала и не терялась.
В начале 18 века квартал вокруг Чернышевской именовался Московской стороной. То ли из-за территориальной близости к бывшей столице. То ли по причине привилегированности дворян, селившихся вдоль небольшого ручья, протекавшего на месте нынешнего проспекта Чернышевского. Как бы там ни было, а дома в квартале во все эпохи строились добротные. При Петре в основном деревянные, чуть позже каменные. А в 19 веке появились удивляющие роскошными излишествами полудворцы. Особняки, украшенные атлантами, кариатидами (невольницами из Карии, впервые замеченными на фасаде афинского храма Эрехтейон) и прочими монстрами, порожденными итальянским барокко.
Чтоб не хуже, чем у соседа - примерно так звучал заказ типичного фабриканта, владельца заводов, домов и пароходов. Хозяева элитного жилья в центре Петербурга были, как правило, людьми с большими амбициями и с не меньшими запросами. А потому почти каждый из домов, приближенных к Чернышевскому проспекту по мере строительства обрастал множеством декоративных элементов и богатой историей. Не только историей строительства. Но и историей, именуемой у людей судьбой, изучать которую порою не менее захватывающе, чем читать детективный роман.
Возьму для примера два любимых мною особняка-соседа на Фурштатской улице – дворец Бракосочетания и дом «Малютки». Последовательность очевидна. В первом – дворце писчебумажного фабриканта Варгунина нынче с периодичностью каждые 15 минут звучит вальс Мендельсона и на крыльцо под громогласные крики гостей, выходит очередная конвейерная пара молодоженов. Пару усердно посыпают рисом, лепестками роз и медяками. Щелкают вспышки фотокамер, запечатлевая мимолетное счастье, и вызывая невольную улыбку у случайных прохожих. Которым невдомек, что в столь роскошном особняке с просторными залами и с широкой лестницей, придуманной, будто специально для гостей, спешащих на бал, в советские годы банально сверлили зубы. И не вальс звучал, а бормашина.
А в доме «Малютка», построенном для купца Спиридонова после революции и вовсе жили беспризорники. «Кто был никем, тот стал…» Впрочем, мне не ведома судьба беспризорников. Владельцы же особняков, стали эмигрантами, оставив о себе в память затейливые вензеля на самых заметных домах улицы с необычным названием.
Что удивительно, на улице можно увидеть таблички, как с надписью «Фурштатская», так и «Фурштадская». Как правильно писать и от чего возникла такая путаница? Может быть название связано с Преображенским полком, расквартированным здесь в 18 веке или с мифическим Фурштадтом (по аналогии с Кронштадтом) или… Не буду гадать, потому что истина, как известно посередине. К слову, фурштатом в современной армии именуют обыкновенное «ЧМО». Нет, не то что вы подумали, а части материального обеспечения.
Материально обеспеченные люди стали новыми владельцами некогда роскошных апартаментов в домах-особняках на Фурштатской, Потемкинской и Чайковской улицах в 90-е годы 20 века. Они скупали здесь бывшие 10-12 комнатные коммуналки, делали евроремонт или пытались реставрировать старину. Со вкусом у многих было все гораздо хуже, чем у прежних, эмигрировавших хозяев жизни. А вот с деньгами очень даже неплохо. Можно было снести перегородки, поменять трубы, но не всегда удавалось искоренить устойчивый коммунальный дух.
Как рассказывала знакомая, работающая несколько лет гувернанткой в одной богатой семье, ее хозяева сделали за свой счет ремонт подъезда, поставили кодовый замок на двери и по возможности расселили жильцов из соседних квартир. Но остались два друга алкоголика, которые, ну никак не хотели уезжать из родной коммуналки. Свой протест против буржуйской власти они выражали чисто по-русски. Мочились на побеленные стены, посылая подальше качков - охранников.
Продолжение и советы в части 2.:http://tourbina.ru/authors/veruncia/travels/view/112311/memo/4638/
