Как Москва начинается со Старого Арбата, Казань с Баумана, а Нижний с Покровки. Так и сердце Питера находится где-то на Невском проспекте, на котором я юнею, вдохновляюсь и забываю обо всем плохом, глядя на великолепные дворцы и дома с вековой историей, переходя через мосты над реками и каналами, по которым летом любят кататься на катерах туристы.
«Посмотрите налево, посмотрите направо…» - разносится над водой громкоголосый, усиленный микрофоном голос экскурсовода. И я невольно поворачиваю шею. Как бы оборачиваюсь назад в свое прошлое.
Невский проспект четкой красной линией делит мою жизнь на две половины. Ту, что была до него, провинциально-наивную, с распахнутыми глазами и открытым сердцем. И ту, что открыл мне город, в котором выживает сильнейший. Едва я оказалась на пороге его двери, прозванной когда-то новатором Петром «окном в Европу» и переименованной местными остряками в форточку. Как почувствовала, что из форточки сквозит другой жизнью, манящей глянцевой «дольче вита», которая кажется такой доступной в свете манящих вечерних огней, только протяни руку. И мир у твоих ног. Сколько живу в Питере, а все не могу отделаться от ощущения безграничности Невского. Безграничности возможностей.
Негласно существуют две части проспекта. Первая по старинке зовется Старо-Невским «прошпектом» и ведет от Александро-Невской Лавры до Площади Восстания. Вторая часть, тот настоящий Невский, по которому традиционно шествует майский карнавал, раз в год проносится со свистом колонна дорого прикинутых байкеров, маршируют демонстранты с лозунгами и требованиями, полный вперед до Дворцовой площади, звучит трубами парад оркестров и гуляют ошалевшие от впечатлений сезонные толпы туристов. От Восстания до Адмиралтейства. От Маяковской до Гостинки и от Гостинки до Канала Грибоедова. А там двориками, двориками и не заметишь, как окажешься на Дворцовой площади – площади восстаний и революций, войн и кровопролитий, над которой беззаботно парит строгий ангел, взирающий на жизнь с Александрийского столпа.
Александр – имя для Невского проспекта знаковое. Все равно, что Василий для Васильевского острова.
Александр, получивший прозвище Невский за победу над шведами в ледовом побоище 1240 года, является одним из 3-х святых покровителей Петербурга. В его честь назвали Александро - Невский монастырь, ставший началом проспекта со столь благозвучным именем. Горожане и не вспомнят уже теперь что когда-то этот участок Новгородской трассы, был платным. За проезд по нему брали не только деньги, но и расплачивались булыжными камнями и прочими строительными материалами.
Старинная булыжная мостовая сохранилась и сейчас на входе в Александро-Невскую Лавру. Выходишь из метро, переходишь широкую площадь с красующимся по центру императором на коне, ныряешь под арку, и будто попадаешь в другое время. Звуки улицы замирают, приглушенные мощными каменными стенами обители. И вот ты идешь по мостовой, над головой голуби, а слева и справа некрополь одного из самых дорогих и престижных кладбищ города, на котором почти не хоронят нынче. Разве что героев нашего времени, убитых за правду, которую они знали, но унесли с собой в могилу или героев, которых знала вся страна – первого мера и не последних депутатов.
В конце позапрошлого века считалось нормальным среди дворян еще при жизни прикупить себе место в некрополе, заказать надгробие, на котором выбиты кириллицей главные прощальные с миром слова.
Некрополь – это музей знаменитых фамилий, выгравированных на серо-белом мраморе, это грустные ангелы с опавшими кленовыми листьями на крыльях, узорчатые склепы, каменистые тропинки и плиты, сквозь которые пробивается трава и корявые деревца. В одной из расщелин между камнями однажды я заметила кошку с котятами. Котята были маленькие и пугливые. Мяукали, как плачущие дети. Наверное, им было страшно или они хотели есть. И я поделилась с ними свежей корочкой монастырского хлеба.
Хлеб в Лавре выпекают вкусный, по старым рецептам из лучшей пшеничной муки. И всякий раз, идя по дорожке к главному входу в собор, вдыхая воздух, пахнущий сладкой сдобой и поджаристыми корочками, я не удерживаюсь и заворачиваю в магазин. А потом несу за собой в храм ароматный шлейф, вырывающийся на свободу сквозь целлофан пакета.
Зимними выходными в соборе многолюдно, нарядно и увлекательно, как на показе мод. Женщины в длинных до пола норковых манто толпятся у иконы Невской богоматери. Шепчут ей на ушко свои просьбы, перемежаемые с молитвами. Прикладываются накрашенными губами к стеклу, а потом быстренько, стыдливо, пока никто не заметил, стирают платочком отпечатки грешных уст. Выстаивают часовые очереди на исповедь, длящуюся не дольше 15 минут (засекала время), каются, лобызают бородатому батюшке с лукавыми глазами руки, норовят расцеловать его в щеки, а он со смехом уворачивается. «Такое облегчение на душе, прости Господи»,- шепчет одна из светских красавиц в красивом платке и пушистой шубке из шиншиллы, обходя неудачно установленный в правом пределе гроб с покойницей. У порога красавица задерживается, рассеянно крестится трижды. И на мороз.
Тяжелая дверь открывается со скрипом, пропускает православных, незаметно расходящихся по собору. Кто в очередь требы писать. Кто налево, к распятому Иисусу. Свечки за упокой ставить. Кто направо к мощам святого Александра Невского, заглянув на минутку к Пантелеймону помолиться о здоровье близких и к Ксеньюшке замолвить словечко за сына, служащего в армии или за мужа, который здесь неподалеку от Лавры проживает в сумасшедшем доме с зарешеченными окнами.
А потом выходит такая женщина из храма с опущенной головой, укутанной в бесцветный платок до лба, с отчаявшимся грустным взглядом серых глаз, который я успеваю неожиданно поймать. И бредет вдоль набережной реки Монастырки, ссутулившись от груза дум, которым не место на улице празднике, улице, которая вот-вот покажется за поворотом.
Продолжение и советы в части 2 и 3: http://tourbina.ru/authors/veruncia/travels/view/112311/memo/4205/
