В княжеской столице, славном Вышеграде, находился прекрасный сад, богатый тенистыми деревьями, цветущими кустами и благоуханными цветами. Но замечательнее всего в этом саду были дорожки. Они извивались самым затейливым образом, сходились, расходились, переплетались, терялись между деревьями и снова выбегали к цветникам и лужайкам, и при этом так походили одна на другую, что постороннему человеку, попавшему в этот очарованный сад, ни за что бы ни выбраться из него без посторонней помощи.

Однажды Кази, старшая сестра Либуше, приехала навестить свою сестру-княгиню и нашла ее как раз в этом волшебном саду. Не успели они поздороваться, как вдруг услышали шум и гул человеческих голосов со стороны городских ворот. Слышались радостные возгласы, крики множества мужчин и победные звуки рогов. К сестрам подошел наместник града и взволнованным голосом стал просить, чтобы они вышли на площадь и взглянули, что там делается.

По широкой улице, окруженный стражниками и толпою обывателей, шел молодой статный мужчина с тяжелой ношей на спине. Это был живой огромный дикий кабан. Весело покрикивая, толпились вокруг него мужи и юноши, копьями указывая на старого сильного секача, бурого, с огромной головой и черным рылом, из которого торчали белые страшные клыки. Кабан дергался, скрежетал зубами и сучил копытами, свирепо вращая налитыми кровью глазами.

Когда появились Либуше и Кази, толпа притихла. Смелый охотник, по имени Бивой, сын воеводы Судивоя из рода Строша, остановился у ступеней крыльца. Не сбрасывая тяжелой ноши, он приветствовал княжон и, обращаясь к Либуше, сказал: «Несу этого кровожадного зверя с горы Кавчи. Желаешь ли, чтобы он погиб на твоих глазах?». Либуше кивнула головой. Мужчины с криком обнажили мечи и копья. Но Бивой снова возвысил голос: «Я сам расправлюсь с ним. Я его поймал, от моей руки он и умрет. А вы составьте круг, чтобы он не вздумал удрать, и положите у ног моих копье». Так и сделали. Воины образовали обширный круг, держа оружие наготове. Все взоры сосредоточились на Бивое.

Кази, глубоко взволнованная, глядела на статного героя, которого она уже встречала в священной роще у Влтавы и часто о нем вспоминала. С сильным биением сердца смотрела она, как Бивой, широко расставив ноги, перекинул секача через голову и с такою силою швырнул его наземь, что земля задрожала. В ту же минуту Бивой быстрым движением схватил обеими руками тяжелое копье с блестящим стальным наконечником и приготовился.

В первую минуту старый секач казался ошеломленным падением; но вот он порывисто задвигался, брюхо его заколыхалось, хребет ощетинился, в одно мгновение вскочил он на ноги, глаза его сверкнули, и он бросился на Бивоя, разинув пасть с торчащими клыками. Кабан, ослепленный бешенством, напоролся прямо на копье Бивоя, еще секунда — и секач уже лежал, истекая кровью. Бивой вытащил копье из смертельно раненного зверя и ступил правою ногою на щетинистое тело: «Не будет теперь никого пугать, не будет теперь делать зла».

Этот кабан уже долгое время вселял страх всем жителям языческой Праги. Много беды натворил он: валялся на нивах и топтал посевы, задирал домашний скот, лошадей и ловчих собак. Не только животных, но и людей губил он. До того страшен был зверь, что даже храбрейшие мужи, завидя его, спасались бегством.

Стал высматривать Бивой его логовище в темной луже под старым дубом, где секач любил валяться в полдень. Но только дошел до края поля, как и наткнулся на зверя. Он выскочил из чащи так стремительно, что не успел Бивой поднять копья. Но прежде, чем секач успел сбить с ног зверобоя, схватил Бивой его за уши и крепко держал. Кабан бился, выл, скрежетал зубами, как бешеный, а Бивой вскинул его на спину и понес в город, где и прикончил на глазах у княжон.

И сказала Либуше: «Да благословят боги тебя и твою силу. Ты освободил наш край и уберег нивы его. Спасибо тебе от меня и от народа моего. Теперь, храбрый зверобой, пойди, дай покой твоему телу и духу». По знаку Либуше наместник повел Бивоя в княжескую горницу, куда за ними вошли старейшины города и подградья. Мужи уселись за тяжелые столы на скамьи из досок столетнего дуба, а Бивоя посадили в переднем, красном углу. На столах стояли жбаны, полные меда, и золотистая влага из них разливалась в деревянные и глиняные чаши. Мужи пили, величая Бивоя. Молодой герой с радостью в сердце выслушивал хвалебные речи, но помыслы его были в другом месте. Взгляд его невольно обращался к невысокой тяжелой двери с деревянным замком, за которую скрылись Либуше и ее сестра. О Кази думал Бивой, и шум величавшей его толпы не мог заглушить этих мечтаний.

И вот, как светлые видения, вступили княжны в горницу. По знаку Либуше девицы свиты развернули принесенную кожу, и увидели пирующие прекрасный мужской пояс. Был он красиво прошит красными ремешками, украшен серебряными мелкими гвоздиками, бронзовыми бляшками и цепями. Когда пояс сгибали, металлические украшения звенели.

Прими его в награду, — сказала Либуше, подавая пояс Бивою. — Он из сокровищницы моего отца Крока, сестра Кази для тебя его выбрала». И тихо прибавила Кази: «В нем зашита веточка дивного зелья и змеиный зуб; в этом поясе ты не заблудишься в лесу и огражден будешь от ведьм и ночных призраков». Молодой герой кланялся и благодарил, а все громко восхваляли Либуше и Кази, сумевших оценить силу и удаль Бивоя.

Рано утром встал Бивой и пожелал вернуться в свои владения. Узнав об этом, наместник сообщил ему, что для него по приказанию Либуше оседлан конь. Еще прибавил он, что и Кази собирается в путь-дорогу, в свой град. Опоясав себя драгоценным поясом, полученным накануне, Бивой, веселый и бодрый, вскочил на быстрого гнедого с лоснящейся шерстью и, откланявшись Либуше, присоединился к дружине ее сестры Кази. Проехав городские ворота, все оглянулись и увидели на верхней перекладине голову кабана, убитого Бивоем. С черным рылом и мощными клыками торчала страшная голова, напоминая об удали молодого героя.

Бивой ехал возле Кази впереди дружины. Когда же доехал до перекрестка, с которого их дороги расходились в разные стороны, он, не задумавшись ни на минуту, повернул коня в ту сторону, где Казин-град с его высокими валами глядел в воды Мже. Осень еще не минула, как вся Чехия отпразднована свадьбу Бивоя и Кази.

И я тамъ былъ
Медъ-пиво пилъ;
По усамъ хоть и бѣжало,
Въ ротъ ни капли не попало.