В английском языке существует устойчивое идиоматическое выражение – a boy next door. В переводе оно означает «парень, живущий по соседству» (буквально «парень следующей двери»), но понимать его следует, как «свой парень». Чаще всего оборот употребляют в отношении звёзд музыки, спорта или мира искусства, которые не задирают нос и общаются с простыми смертными абсолютно на равных. По-свойски.
Применительно к Гданьску эта идиома могла бы звучать «a pearl next door» – «Жемчужина по соседству». Разберёмся в уместности перламутрового эпитета. Среди прозвищ Дрездена, который от Гданьска не за горами, фигурирует «Жемчужина на Эльбе». Могу заверить, Гданьск ничуть не меньшая жемчужина, чем Дрезден, а «next door» ёмко отражает сущность города. Гданьск радушно распахивает свои ворота для всех. Да и может ли исконно торговый город вести себя иначе? Ворота – лица города. В Гданьске так было, есть и будет.
Любопытно, что ворота по-польски – «брама», как по совпадению (случайному?) звали индийского бога-творца. Брама, помимо всех своих достоинств, отличался наличием пяти лиц. Меньшим числом было никак не обойтись, поскольку его любимая дочь являлась под пятью разными именами. Обычно её именуют Сарасвати. Для коммерсантов покупатели как дети, потому Гданьских лиц-ворот хватит на пол-Польши. Они и со стороны суши, и со стороны местной реки Мотлавы. Сливающиеся в центре Старая и Новая Мотлавы через пару километров, в районе порта, впадают в старушку Вислу, текущую по спально-промышленным окраинам. Дальше – пара речных изгибов и уже Гданьский залив. Море и Висла, несомненно, главные пособники долгого процветания города.
За лицом следят и ухаживают особенно – все ворота шикарно оформлены и уверенно проходят за достопримечательности, а «Журавль» и вовсе главный символ Гданьска. Две круглые кирпичные башни и почерневшая деревянная надстройка между ними, по совместительству играющая роль грузового подъёмного крана. Для этого верхняя часть выступает над набережной до воды. Функционально – да, журавль, зато внешне – слон без хобота или, того изящней, бегемот. Но кто сказал, что бегемот не достоин стать символом?
Остальные Мотлавские ворота из другого, более изящного семейства. Фактически замки с готической, чаще всего, аркой посредине. Собственно, воротами. Зелёные ворота удостоились сразу четырёх арок по принципу «чем больше, тем значимей». В этих полуворотах-полудворце жил король Ян Казимир, когда считал нужным наведаться в город.
Зелёные врата замыкают перспективу «Королевского тракта» – улиц Длуга и Длуги Тарг, по которому цокали кортежи монархов, а открывает её целая процессия ворот во главе с Высокими. Ощущение здесь сродни детской игре «Ручеёк»: идёшь под вереницей скрещённых рук, а они всё не кончаются. «Высокими» ворота могли показаться кому-то лишь относительно воды во рве, ныне давно засыпанном. Не успев поднять голову ото рва, путники попадали под арки Тюремной башни и Дома пытки. Холодок по коже компенсировался следующими, Золотыми воротами, хотя золотого в них только лепка да надписи. Читал ли их пресловутый Казимир, когда с помпой въезжал в город? Читают ли их туристы и горожане?
В отсутствие крепостных стен Высокие ворота смотрятся сиротливо, как запасные футбольные на отшибе за беговыми дорожками. Сегодня раздавшийся в стороны центр открывается новым общегородским порталом. Это – железнодорожный вокзал. Однако в уважительном подходе к оформлению ничего не меняется – ворота торгового города должны заманивать, как Сирены! Гданьский неоренессансный вокзал со своей феноменальной медной башенкой, зубастыми горгульями-водостоками и большим витражом – один из самых стильных в Мире.
Декоративность Золотых ворот задаёт тон жилым кварталам. Домики Гданьска – адепты барокко. Завитки на аттиках причудливей, чем на париках эпохи просвещения. Стиль недаром назван голландским. В Гданьске трудилось немало тамошних засланцев-архитекторов, пометивших подписями «ван» и «ван дер» чуть не половину исторических объектов. Пул в Ганзейской мафии вообще обеспечивал городу полезные международные связи, что в итоге вылилось в золотой век Гданьска (период 1580-1650).
От сугубо голландского Гданьский стиль отличает доминация особого покрытия – шероховатой штукатурки, в которую вкраплено множество мелких камешков. Не более полусантиметра величиной, они растворяются на расстоянии вытянутой руки. Длинные шеренги стоящих плечо к плечу узких мрачных домиков грязно-серого цвета сообщают центру уникальную самобытность. Секрет серости открывается не сразу. Относительно приличный климат северной Польши способен на лицемерное коварство. Изначально бледно-розовые, цементно-серые, вишнёвые или голубые дома, покрываются непонятным налётом и отчаянно темнеют. В результате оригинальные оттенки едва различимы. О подчистке не думают – и так последние 60 лет только и реставрировали. Итог кажущегося равнодушия непредсказуем – неповторимость города.
Своё веское слово в своеобразии говорят лишённые козырьков и карнизов оконные проёмы с голландскими переплётами. Благодаря своим внушительным размерам, на столь сером фоне они выглядят лысо, а для кого-то, может, и зловеще. Но такое восприятие схоже со случаем знаменитого уроженца Гданьска Даниэля Фаренгейта: кажется, что его температурная шкала непрактична и вопиюще неудобна, но на самом деле – просто непривычна.
Обычное, поданное под необычным углом, подготавливает к фирменному знаку Гданьска. Водосточные трубы – невольная эстетика безобразного, или по-меньшей мере, утилитарного. Острые треугольные скаты крыш, покрытые рыжей черепицей, надёжно спрятаны за аттиками и с тротуара не видны. У основания аттиков трубы соседних домов, собрав потоки влаги со своих крыш, выводятся через отверстия на фасады. Там они на манер литеры «Y» сливаются в общие водостоки, которые служат своеобразными разделителями домов. И хотя окрашены они редко где, стальной цвет ничуть не бросается в глаза. Как, кстати, и ржавый. Оставлять дыру на фасаде, пусть и с эрогенно торчащей из неё трубой – не в духе достаточно тонких в деле вкуса поляков. Недостаток всегда можно обратить в достоинство, и здесь прихоти помогает фантазия. Наряду с банальными четырёхугольными и трапециевидными кожухами встречаются слоновьи головы, изогнувшиеся, словно под током рыбины и даже гитары.
На центральной улице Длуга («Длинная») серый цвет приобретает окраску. Витрина города, «Салон Гданьска» обязан быть цветным! Здесь всё блестит, всё новенькое. Насыщенные зелёные, коричневые, голубые пятна парадных фасадов. Цвета перебиваются лепниной, сграффито, пилястрами, барельефами, нишами со скульптурой. Барочные аттики пестрят статуями, вазами, орлами. Не скажешь, что на других улицах подобного нет, взять ту же Мариацкую, но на Длуге фотообъектива заслуживает каждое здание, каждая деталь.
У готической ратуши, главной жемчужины Гданьска, улица Длуга расширяется вдвое и превращается в Длуги Тарг – Длинный рынок. Он, впрочем, сохраняет очертания улицы, как толстяки сохраняют контуры тела. Наряды зданий с произошедшей аберрацией не меняются, разве что ещё добавляют в пышности.
Длуги Тарг готов свидетельствовать в любое время дня: деловые корни Гданьска не только не отмирают, но ещё и крепнут. Практически все улочки исторического центра, с Длуги Тарг начиная, забиты палатками, навесами и лотками! Такого не увидишь даже в Нюрнберге! Торгуют везде! Торгуют все! Торгуют всем! Драгоценности, деревянная посуда, игрушки, солнцезащитные очки, сувениры, ковры, одежда, открытки... Самый загадочный товар – «пиздригалы», необычайный синтез популярного стихотворного жанра с известно чем.
Особое внимание – фирменной продукции. Гданьск называет себя янтарной столицей мира, и не важно, что по этому поводу думает наш Калининград. Янтаря в Гданьске, больше, чем даже картошки фри. Хватит насытить всех туристок. Окаменелая смола льётся из природного рога изобилия в фирменные магазины и на уличные прилавки. Украшения, сувениры и всё, что душе угодно из янтаря извлекли. Алгоритм бесхитростен: добыча – обработка – продажа. Все перечисленные отрасли прописаны в Гданьске. Потенциальных инноваций можно ожидать от выпускников янтарной кафедры Гданьского университета.
Считается, что янтарь обманчив. Это роднит его с другим сувениром аборигенного происхождения – «Золотой водичкой». Она же водка Goldwasser. Этот сувенир больше для мужчин, нужно же хотя бы подобие равноправия. По оригинальному рецепту в водке должны плавать растворённые частицы сусального золота, неощутимые, правда, на вкус. Увы, по сравнению с янтарём, водки на улицах, можно сказать, и нет. Обман?
Отдельного панегирика заслуживает Гданьская барахолка на Страганярской (Лавочной) улице. Пластинки, аудиокассеты, значки, монеты всех стран – только затыкай давнишние дыры в коллекциях. Видавшая виды посуда успела позеленеть гуще башенок на Мариацком костёле, а старые фотокарточки – настоящая хроника века, от городских видов до чёрно-белой эротики. Море как ценного, так и совершенно бесполезного антиквариата. Порой встречается и вовсе нечто из плюшкинского арсенала, типа оторванных кукольных конечностей или пыльно-мутных обломков непонятных сосудов. Любопытно, по какой цене? Вот где нужно улавливать польский дух.
Рядом с барахолкой на Тарг Рыбны (Рыбный рынок) на жаровнях диаметром с джакузи преет шипящее, ароматизирующее мясо и прочая снедь. Эта гастрономическая пульсация – уличная жизнь Гданьска в миниатюре. Места хватает всем. Играют виртуозные музыканты, кривляются живые статуи в золотой краске, шустро подскакивают фоткаться барышни, наряженные по моде 19 столетия, и тут же клянчат денежное поощрение. Уличные художники одарены не менее музыкантов, но набор приёмов ограничен. Краска наносится из баллончика на крупные листы и резво размазывается. Бумагой, страницами глянцевых журналов, руками. На глазах рождается немыслимый ландшафт: кислотные закаты, гигантские водопады, сомнамбулические деревья. При всех технических умениях авторов никаких идей придуманные фантастические пейзажи, кроме внешней броскости, нести не способны. При таком-то поточном методе. Но народу нравится. Это и понятно – для Идей существует театр. «Театр в окне» – толковая инициатива возрождаемого в Гданьске Шекспировского театра, в котором играли ещё в 16 веке. В двух раскрытых окнах обычного дома на улице Длуга артисты воспроизводят героев великого Поэта. Действо сопровождается качественной музыкой из мощных динамиков. Сценки занимают от силы пару минут. Гамлет, уставившийся в металлический череп, леди Макбет с окровавленными по запястья руками и прочие бессмертные персонажи, которых я не идентифицировал.
Круговорот жизни не прекращается и на надгородском уровне. Ещё наше правительство щедро вкладывалось в бытность ПНР в два Гданьских порта и верфи. Инвестиции послужили добрую службу, а сегодня к судостроению и химической промышленности добавились перспективные электроника, телекоммуникации и фармацевтика.
Чего в Гданьске нет, так это банков. Торговля так и не ушла с рациональных улиц в иррациональную абстрактную плоскость. Синтез западного и восточного мышления не состоялся. Теории родившегося здесь Шопенгауэра не прошли испытания Гданьской действительностью. Может быть, поэтому он так рано покинул родину. Впрочем, едва ли дело обстояло так, но версия занятная.
Таким образом, исторически складывается, что в деловом Гданьске практически нет памятников монархам и дворцов. Редкий, надо заметить, для европейского полумиллионника случай. Короли сюда приезжали покрасоваться и напомнить о себе, но почти не жили. А жили только их наместники, которым памятников не ставят.
Храмы – другое дело, неотъемлемое для каждого жилого пункта, будь то российский ПГТ, французская коммуна или американское «неучтённое переписью место» (CDP). Золотой Гданьский век выковал антиномичную архитектуру: Гданьск город нарядных барочных домиков и строгих готических костёлов.
Гданьские костёлы органично вписаны в окружающее пространство и служат для отправления культа, а вовсе не для щеголянья роскошью перед соседом, что создаёт для туристов ряд проблем. Все перспективы замкнуты. Перед костёлами нет широких площадей, и ценители обречены созерцать детали вместо целого. Как назло внешнее оформление большинства костёлов не блещет богатством. Похожие друг на друга, давящие тёмно-кирпичные громады, как на подбор громоздки, с минимумом украшений. О готике напоминают стрельчатые окна, кометами уходящие куда-то ввысь, в небо. Многое искупают ажурные башни вместе со своими младшими сёстрами и братьями – острыми шпилями, покрытыми патиной, и изящными фиалами.
Говорят, главный Гданьский костёл, Мариацкий, самый большой кирпичный костёл в мире. Не каждый стадион вместит 25000 человек! Поэтому поймать его в фотообъектив целиком на Гданьских мостовых невозможно. Во время прогулки раз за разом выплывают отдельные части этого 105-метрового монстра, стоящего сразу на нескольких улицах. В свете некоторых элементов уже не так сокрушаешься о целом – единый образ верно сшивается из лоскутков деталей. Тем более главная башня всё равно на реставрации. Что поделаешь, в Гданьске панорамных видов нет. Впервые после поездки я не пользовался компьютерной программой «Photo stitch» для склейки отдельных кадров в панораму.
Есть нюансы, которые заставляют всерьёз жалеть об отсутствии рядом с центром, скажем, горы. Можно подстроиться под классика и поставить вопрос иначе: Почему люди не летают? С высоты птичьего полёта Гданьск – сказочный король. Мириады сплочённых острых крыш превращают центр в диковинный инопланетный кристалл. Достаточно увидеть по ТВ пятисекундную вертолётную съёмку, чтобы тотчас внести Гданьск в горячий список.
Кроме того, с воздуха наглядно подтверждается то, о чём догадываешься на земле. Костёлы зачастую стоят странными парами, буквально дыша друг другу в затылок. Святой Иосиф (Йозеф) – святой Елизавете (Эльжбете), святая Бригитта (Бригида) – святой Катерине (Катаржине), а святые Пётр и Павел – сразу всей святой Троице.
Во время войны колокола этих костёлов «плавились на своих колокольнях и капали вниз, без стона, без звона». Гюнтер Грасс – самый известный литературный проводник в жизнь Гданьска, а точнее Данцига, его довоенной ипостаси. Лауреат нобелевской премии по литературе 1999 года, Грасс один из самых прославленных питомцев города. Грасс красочно живописал гибель Данцига под натиском маршала Рокоссовского. 90% разрушений – это смерть для любого города. 30 марта 1945 года немецкий Данциг пал, чтобы восстать из пепла польским Гданьском. 900 лет истории ныне предстают идеальным пособием по реставрации. Вторичность – единственный минус города. Счастливым исключением выжил только костёл святого Николая 13 века, где мы слушали органный концерт. Смущает только, что черепица у моего соседа по даче уже сейчас темнее, чем на этом самом древнем Гданьском костёле.
Последнее осязаемое эхо войны раздаётся на острове Амбаров. Руины складов по фактуре отсылают к итальянским амфитеатрам. Когда над вечерней Мотлавой поднимается луна, она зависает над развалинами, озаряя их призрачным светом и предлагая готовый набор романтических пейзажей. Почти 100 видов горы Фудзи. Жаль, времена Каспара Фридриха в прошлом.
От старого Данцига на память приходят лишь два тевтонских креста на городском гербе, Данцигская трилогия Грасса и знаменитый фашистский лозунг «Danzig ist deutsch!» Немцы взяли город уже на первой неделе войны, не обратив внимания на ожесточённое сопротивление жителей. Уж больно были неравны силы.
Кочевать из рук в руки для Гданьска вообще в порядке вещей: больше десяти раз, в основном от Польши к Пруссии и обратно. Германия появилась на горизонте только в 1871-м. В суммарном же итоге польское бытие Гданьска протянулось на 700 лет (плюс будущее), а прусское всего на 125. Немало досталось и тевтонцам (158). С заключительным переходом из города удалили всех немцев (а это ни много, ни мало 98%). Их место заняли поляки, пригнанные с восточных земель Советским Союзом. С той поры у города пропала всякая необходимость носить прежнее имя, и его поменяли на Гданьск.
Ориентироваться по ещё здравствующему Грассу (ему сейчас 80 лет) в Гданьске сложно. Это не Дублин Джойса. Знакомые названия не считываются. Они – Данцигские, германизированные, сплошь -штрассе да -платц, и опознать сегодняшние ulic-ы удаётся не сразу, если вообще удаётся.
Возвращаясь к прямому переводу «next door», надо отметить территориальную близость Гданьска к Калининградскому кусочку России. Каких-то два часа от границы. Самая, что ни на есть «соседняя дверь». В честь этого, а, думается, также из-за некоей общности судеб (тотальные разрушения, торговые навыки, обилие ворот) Калининград с Гданьском побратимы. А вот с Санкт-Петербургом, который, кстати сказать, Гданьску тоже побратим, город связывает не многое. Голландцы в далёком прошлом, Гданьский визит в В.В.Путина 1 сентября 2009 года (по случайному совпадению в день написания этого очерка о Гданьске) и водные хляби. Гданьск если и не на болоте, то не далеко от него ушёл. По легенде название произошло от Gyddanyzc, что по-праславянски означает «мокроту». Прообраз нынешнего названия виден невооружённым глазом, но путь к нему выдался тернистым, вернее сказать осоковым. Gedanum, Gedania, Kdanzk, Gdanzc, Gdansk. С версией Данциг тоже успели наупражняться вволю – Dantiscum, Danzc, Danczk, Dantzig, Danczik, Danczig, Dantsic и Danceke (найди отличия).
Если в Петербурге связь с водой символизируют якоря на городском гербе и кораблик на шпиле Адмиралтейства, то древний Гданьск блеснул единением языческим. Зато божественным. Фонтан Нептуна – один из важнейших символов Гданьска. Нагой муж с кучерявой растительностью на лице оседлал гиппокампа. В руках трезубец, причём из каждого зубца бьёт своя струйка. Натуристская простота лица провоцирует. Откровенное язычество в лоне католицизма, это как бугаистый негр Асамоа в сборной Германии по футболу.
Ощутить связь Гданьска с морем во всей полноте нам не удалось. Слишком продолжительны заплывы по Мотлаве к Вестерплатте и, как следствие, редки рейсы. Попробуй, угадай со временем, которое и так в вечном дефиците.
Гданьск вообще сильно разбросан. Из курортного района Стоги, где мы жили, до исторического района Олива больше часа на трамвае. На польском трамвае! Польские трамваи – это сказка наяву, или Формула-1 на рельсах, в зависимости от настроения. Упаси боже поляков приехать в Санкт-Петербург и прокатиться на полной тёзке той самой Восьмёрки, что за 25 минут довозила нас из Стогов до центра. Микроинфаркт обеспечен. Более человечно подложить на ночь пожилым читательницам сентиментальных романов героиновый шик Ирвина Уэлша. Польская скорость с непривычки пугает. Держаться приходиться обеими руками, а читать стоя физически невозможно – вагон болтает из стороны в сторону как на американских горках. И это при так сказать гладком движении, без учёта постоянных резких торможений и разгонов!
Олива всю свою сознательную историю с 1186 года, когда монахи-цистерцианцы облюбовали здесь место для монастыря, и до 1926 вела самостоятельный образ жизни. 1 июля расползающийся Гданьск официально поглотил её, понизив до статуса района. Тем не менее, уважение к Оливе сквозит в самом использующемся сейчас названии – Гданьск-Олива.
Уважать Оливу есть за что. В первую очередь за Оливский собор, выросший в монастыре. Две стройные готические башни из кирпича довольно-таки немилосердно сжимают белый барочный фасад. Штукатурка перебрасывается и в интерьер, на снежных сводах которого зияют налепленные синие звёздочки.
Размах собора получает соразмерное продолжение в примыкающем к нему стильном Оливском парке. Небывалой высоты боскеты создают иллюзию каньона. Развернуться в парке нам не удалось, по причине зоо-парка, второго ориентира Оливы. До зоопарка от собора два с лишним километра. Времени пути с лихвой хватает на впитывание, как сладкой садовой вишни, так и уютного духа места (каждому – своё). Правда, духоносителей в облике исторических зданий Олива сберегла немного.
Зоопарк соорудили всего полвека назад, и потому условия жизни наших меньших братьев однозначно лучшие из всех, что мне доводилось видеть (СПб, Москва, Калининград, Берлин, Будапешт, Арнем, Киев, Гродно). Огромные угодья местами перетекают в лесопарк. Устроители грамотно выжали пользу из не стеснённых городскими кварталами просторов. При относительной бедности ассортимента животных люди, наматывая километры по пересечённой местности, довольно скоро выдыхаются. Одновременно происходит чувствительная трата времени, и уже мало кто сетует на отсутствие в ростере персональных любимцев.
На аллеях не покидает ощущение, что коллекцию строили на копытно-жвачных. Понятно, их достать легче. Изюбры, ламы, гуанако, буйволы, ослики, свинки-пекари, лоси, яки, антилопы, олешки и примкнувшие к ним экзоты того же ряда: одногорбые и двугорбые верблюды, зебры, жирафы, слоны, бегемоты (и обычные и карликовые). И каждый в личном вольере! С учётом масштабов, можно сказать, на своей вилле. Мы удачно попали на обеденный перерыв. Кормушки подвешены прямо перед ограждениями, и процесс принятия пищи копытными обитателями проистекал непосредственно перед нашими носами и фотообъективами. Главные блюда в меню – трава свежескошенная и сено. Они неспешно, а порой и с откровенным глумлением, как у одного бактриана, исчезали в широких пастях. Да не остановится биокруговорот!
У хищников распорядок дня радикально иной. Как и полагается в антагонистичной паре «хищник-жертва». Жаль, отличия распространяются и на жилищные условия. Даже в Оливе гепард стеснён нешироким вольером длиной метров сорок. Не то, что не разбежишься – не разомнёшься. Для душевного комфорта зверя в загоне инсценирован кусочек саванны. Колышущаяся высокая трава при наличии, как в тот день жары, и… нелепые включения ёлок. Отсутствующе взглянув на нас, гепард двинулся вперёд. Мы сопроводили его до неприлично узкой поперечной решетки, где он снова растерянно уселся на траву, не зная, что бы ещё предпринять. Леопард за деревянной перегородкой ответ знал, лёжа на боку: уже давно всё одно... Его философскому примеру следовали тигр с медведем, правда, тем и податься некуда, везде прутья...
В условиях менее кабальных границ наблюдаются полярные примеры активности. Суета сует – это про пингвинов моей любимой малой формы. Как всегда не обходится без дедовщины: сталкивают втроём одного в воду и не дают выбраться.
Обезьяны склонны к более позитивному, эпикурейскому веселью. Жирный орангутанг развратно привалился к стенке и пузом вверх, неспешно, со знанием дела обсасывает до смешного крохотную – в его лапищах – морковочку. Остальные виды отдыхают коллективно. Эффектнее других с точки зрения раскраски природа одарила трудно переводимых на русский абиссинских колобусов. С общим, чёрным, как и положено по названию, фоном контрастирует непомерно длинная снежно-белая накидка на спине над передними лапами. Ангельские крылья, да и только. А столь же белому пушистому хвосту позавидует любая лисица. Один колобус не разделял общей беззаботности и восседал на бревне в позе глубокой скорби, уткнувшись подбородком в грудь. Его хвост в это время безжизненно свисал чуть не на метр, как шикарная отстёгнутая горжетка.
Создание зоопарка косвенно продолжило коммерческую линию Герберта Крёйтцберга, стоившую Оливе суверенитета. В 1921 году, когда Крёйтцберга назначили мэром Оливы, он решил смоделировать успехи соседнего Сопота (от Оливы до Сопота 10 минут) и открыть казино. «Если не умеешь, не надо браться за дело». Никчёмный менеджер растранжирил всю казну, зазря пустив на балтийский ветер 400000 гульденов! Выход из сложившегося кризиса виделся один – позволить Данцигу компенсировать убытки и в благодарность отдаться ему. Прямо, как у людей. От себя замечу: Гданьск – не самый дурной кавалер. По-меньшей мере не лицемерный. По-большей – наверное, жемчужный.
