Маршрут: Таллинн – Калининград – Вельсен – Ливерпуль – Калининград – Савона – Марина-ди-Каррара – Монфальконе – Сплит – Касабланка – Сафи – Лас-Пальмас – Такоради - Таллинн.

К сожалению уже много не помню из этого моего последнего перед армией рейса в должности старшего электрика Эстонского Морского Пароходства. Одно я помню наверняка – это то, что в рейс этот я пошёл, чтобы попытаться избежать воинской службы. Шанс был один из тысячи, но почему бы не попытать счастья?

Я тогда ещё мечтал сразу по окончании училища поступить в престижный московский вуз. А дальше, дальше… В самом раннем детстве, с шести лет у меня в комнате висела большая карта мира и моё мировоззрении формировалось под сильным влиянием этого соседства. К 8-9 годам я уже точно знал все столицы мира, все глубины и высоты, мысы, протяжённость самых больших рек… В первом классе мы с другом убегали на берег Финского залива, смотрели вдаль и собирали щепки для нашей эскадры на которой мечтали отправится в дальние земли… Я грезил бескрайними прериями Аризоны, скакал на лошади по монгольской степи, стоял на палубе пиратского галиона… А ещё позднее я мечтал о звёздах, туманностях, затерянных мирах, тайнах Космоса и Вселенной, читал книги по астрономии, слепил в восьмом классе телескоп из ватмана, заворожённо слушал в училище нашего преподавателя по термодинамике, который говорил об энтропии, энтальпии, о фазах развития Космоса, о первоначальном взрыве, о массе вещества во Вселенной. Ещё одно затаённое мечтание было связано с теорией относительности Эйнштейна. Мысль о том, что время в космическом корабле, движущемся со скоростью приближенной к скорости света, идёт по иному, казалась мне спасительной. Может быть, мне удастся вернуться на Землю, когда изобретут пилюли бессмертия? И хотя я отодвинул все эти фантазии до поры до времени на задворки своей души, мысль о ежедневном просиживании штанов в КБ или стоянии у станка, а вечером семья и дети, казалась мне смертельной. Однако со временем, окружающее и общественные тенденции и ценности всё-же оказали на меня своё влияние… Я не потерял жажду странствий, но она трансформировалась во мне весьма своеобразным образом. Не знаю уж почему, но мне захотелось уйти в теневую сторону жизни. В глубине души я стал лелеять мечту о службе внешней разведки. К тому времени я попрощался с мечтой стать космонавтом, тем более что интересовавший меня план полёта к дальним созвездиям срывался даже гипотетически из-за несовершенства техники. Пусть не звёзды, но я мечтал о яркой возвышенной жизни, о служении Родине, о путешествиях, об интересных, внутренне богатых людях, о собственном совершенствовании не для показухи, о причащении тайному знанию. Ну, куда ещё идти как не во внешнюю разведку?…

Ко времени моего выпуска, как раз существовали какие-то непонятные квоты выпускникам мореходных училищ для поступления в МГИМО. Один из наших выпускников 1985 года поступил по этой линии, и я просто бредил такой необычайной возможностью. Вся проблема заключалась в том, что мы были первым выпуском в нашем училище, не получившим военно-морской подготовки и лейтенантских погонов, и, стало быть, обязанных идти на срочную службу да ещё и в звании рядового необученного. Основная причина этого ужаса заключалась в «демографической яме» которая приходилась как раз на людей, родившихся после 1967 года. Я 1966 года рождения, но по иронии судьбы оказался с теми, кто должен был идти в армию. Так что поступление в московский вуз с бронью (тогда таких вузов осталось несколько на весь Союз и МГИМО был среди них) было одновременно и индульгенцией от армии, и путёвкой в Москву, где я всегда мечтал пожить, и решением вопроса о высшем образовании, и блестящим началом карьеры. В общем, манна небесная. Правда, я не был готов к поступлению. Мне нужен был хотя бы год для подготовки. Положение усугублялось тем, что хотя фактически мы оканчивали училище в июне, дипломы нам должны были выдавать в начале августа, сразу после практики на судоремонтном заводе. А это конец – осенью придёт повестка и поминай, как звали. Что делать? Пишу рапорт начальнику училища и мне выдают справку: такой-то такой-то, окончил училище с красным дипломом, госэкзамены сдал на отлично, просим допустить к сдаче вступительных экзаменов. Ну кому нужна такая справка? И всё равно я еду в Москву – может, удастся закрепиться хоть в каком-нибудь вузе, а там видно будет? Но мои надежды тщетны. Возвращаюсь назад, не солоно хлебавши, и жду осени. В сентябре приходят повестки всему нашему курсу и мы дружно идём в военкомат. Выдают повестки на медкомиссию и требуют расписаться. Ну кто меня дёрнул сюда прийти? А ведь можно было «слинять» и не подписывать повестку, быстро устроиться в пароходство и в рейс. До следующего лета.
У меня зреет отчаянный план. У меня есть друг. Друг не друг – приятель – тусовались вместе. Не очень надёжный, но всё-таки. У него знакомые в военкомате. Расценки примерно следующие: военный билет – три тысячи; фиктивная служба рядом с домом – одна тысяча. В рублях, конечно. Ну и он в накладе не остаётся, понятное дело. Итак решаю:
1). Три тысячи это:
а) не реально – мне таких денег в ближайшее время не достать;
б) крайне рискованно – военный билет «из воздуха» годится только для откровенных маргиналов, но для идеалиста, мечтающего о вступлении в партию, о разведке – это легкомысленно.
2). Где взять тысячу рублей? Немедленно уйдя в рейс, я вполне могу заработать до весны необходимую сумму: привезу магнитофон, какие-нибудь шмотки, в общем, справимся.
3). Остается одно – что делать с повесткой?

Иду на крайний риск. Устраиваюсь в пароходство и ухожу в первый рейс, который мне предлагают. Маршрут нормальный: сначала короткий рейс в Европу, а затем длинный в Африку. Хватятся меня не раньше ноября, когда я буду уже далеко. Везти меня из Африки удовольствие не из дешёвых. Вернусь не раньше Нового года, а то и весной. Шуму будет конечно. Но если я реализую свой план, всё будет спущено на тормозах. Итак, решено. Повестка у меня на 11-ое октября. В рейс ухожу 9-го.

Теплоход «Пярну». Старая двадцатипятилетняя калоша водоизмещением около десяти тысяч тонн. Стандартная одноместная каюта на второй палубе по правому борту. Справа умывальник, дальше кровать и маленький стол под иллюминатором. Слева напротив кровати нечто напоминающее диван. Это моё прибежище на несколько месяцев. Моё появление пугает целую колонию «стасиков», нашедших логово под умывальником. Ещё одна колония в шкафчике над краном. Душ и туалет на этой же палубе совсем недалеко от моей каюты. Бельё свежее, меняли на прошлой неделе. Стало быть, не сегодня завтра снова менять будут. Выхожу на палубу. Меня снедает нетерпение. Наконец, пограничники, таможня и команда по радио: «Внимание! Штурманам, швартовой бригаде по местам стоять!». Ну, слава Богу!
Сутки до Калининграда. Короткая стоянка детали которой помню смутно: кажется, позвонил девушке Гале с которой познакомился на практике, встретились, но на этот раз не заладилось. Родителям звонил, умолял уладить вопрос с военкоматом – это ещё потом аукнется.
Через пару дней с грузом (кажется целлюлоза) уходим в Голландию. Я старший электрик. В судовой электрике разбираюсь с грехом пополам. Ну, не давался мне этот предмет в училище! Электромеханик дядька суровый, но сердце у него доброе, хоть и больное. Сердится, но помогает разбираться. У него выразительное красивое лицо: правильный овал лица, густые брови, сверкающие из-под них глубоко посаженные большие глаза, решительный нос, чётко очерченная линия губ. Он вечно в клетчатой рубашке и чем-то похож на американского фермера. На палубе ещё тепло и иллюминатор у меня в каюте открыт и днём и ночью. Мой шеф ругается. Ему хорошо – он на верхней палубе и может держать своё окно открытым, сколько захочет. Но ругается правильно. Этот иллюминатор сыграет ещё не одну злую шутку со мной. Первое событие: в Северном море начинает качать, волнение ~5-6 баллов. Просыпаюсь ночью от удара в иллюминатор, брызг и сырости. На моей подушке и простыне светятся крохотные фонарики планктона. Утром иллюминатор закрыт, простыни сушатся посреди каюты, а я получаю первую взбучку от начальника.

В Вельсене я уже был во время моей первой практики. На этот раз ничего нового в памяти не осталось. В увольнение ходили. Наверное, опять по магазинам. По трём оставшимся фотографиям ничего определённого не скажешь: пристань, кирха, велосипеды.
Идём в Ливерпуль. Обещают экскурсию. Верится с трудом. Хоть бы музей Битлов посмотреть. Несколько раз пристаю к первому помощнику с провокационными вопросами. На полпути в артелке загнила картошка. Всей командой, свободной от вахты перебираем её на корме возле трюма.
Через пару дней входим в устье Мёрси. Слева – Ливерпуль: доки, величественные здания в имперском стиле, речной паром, двухэтажные автобусы, рестораны, машины, светофоры. Характерная деталь – красная телефонная будка на набережной. Еще пару часов и мы становимся у стенки в Элсмир-Порте – это около 20 километров (извините, около 12 миль) от Ливерпуля, на другой стороне реки. Последнее несколько разочаровывает – каждый день в город не съездишь. Ещё километров 25 вверх по течению – Манчестер. Километров десять к югу – Честер. Телевизор показывает 2 программы BBC и ещё несколько местных, из которых одна из Уэлса на валлийском наречии. Вечером идём гулять. Населённый пункт небольшой, да и до него ещё добраться надо. Вокруг склады, контейнерные терминалы, автодороги, маленький уютный паб за поворотом несколько скрашивает унылый пейзаж. Где-то через полчаса добредаем до первого магазина. Это магазин пластинок. Внутри две молодых девочки – одна симпатичная, другая дурнушка – беседуют с продавцом. Мне нравится симпатичная. Подхожу к полкам – вижу пластинку a-ha, стоит что-то около 20 фунтов. Я ахаю, девчонки дружно подхватывают: «a-ha-ha-ha-ha-ha-ha», я сконфужен, но как всегда в таких ситуациях с апломбом отвечаю: «Don’t laugh. It’s my favorite group». Девчонки замолкают и хлопают на меня глазами. Удаляюсь расстроенный собственным занудством, но польщённый вниманием. На следующий день добираемся, наконец, до центра. По дороге парень в заляпанных краской штанах и серьгой в ухе останавливает меня и что-то «шамкает» с вопросительной интонацией. Я его переспрашиваю, потом ещё раз и замолкаю в недоумении. Заляпанные штаны показывают на запястье. Меня как громом поражает: «Юхэвчайм» - «You have time». Фраза построена безграмотно, но если исключить акцент то, в общем, понять можно. Смотрю на часы (на них 1:26 после обеда), но из-за волнения и напряжения не могу построить фразу. Сую часы вопрошающему под нос. Тот недоуменно бурчит и удаляется. Через минуту осознаю, что мои часы идут по судовому времени, т.е. на час опережают местное. В центре находим столь милый сердцу советского моряка рынок, но он работает только по средам и воскресеньям. Будем ли мы ещё здесь до воскресенья? В принципе капитан может задержать разгрузку под каким-нибудь благовидным предлогом.
Через пару дней – о чудо!!! – у нас экскурсия в Ливерпуль. Утром к трапу подъезжает автобус, и мы через левую дверь попадаем внутрь. Движемся по левой стороне дороги. Честное слово! У меня даже фотография есть. На правую сторону Мёрси ведёт платный подземный тоннель протяженностью километра три. Минут пятнадцать стоим в очереди. В конце тоннеля от выхлопных газов дышать уже нечем. «Хоть бы вентиляцию какую сделали, вот они гримасы капитализма» – я совершенно искренен. Экскурсию начинаем с музея доков. Обширная территория, сохранившая первоначальный облик. Шлюзы (во время отлива Мёрси опускается метров на 6-8), внутренние гавани, пристани, пароходы, барки и катера XIX века, пакгаузы, склады, замасленные канаты, кипы груза, манекены, изображающие докеров позапрошлого века. Там же музей, где представлены модели самых крупных пароходов и парусников королевского флота, с историей имперских завоеваний, открытий, историей заселения Нового Света. В середине XIX века Ливерпуль – огромный порт и центр европейской эмиграции в Австралию и Новый Свет. Здесь бедные эмигранты из Ирландии (в то время в Ирландии разыгрался страшный голод из-за гибели картофеля), Германии, Польши, Скандинавии в условиях антисанитарии и жульничества ждали пароходов, чтобы обрести землю обетованную. Посетителю с крепкими нервами предлагается самостоятельно проделать этот маршрут (красочно и акустически реконструированный), начиная с Ливерпульских трущоб, через грязные кабаки, санобработку, таможню, погрузку на пароход, многодневное уныние в забитом до отказа трюме к улыбающемуся негритянскому оркестру, встречающему вас на пристани, где-то в Новом Орлеане.
Короткая экскурсия по городу: муниципалитет (это то здание в имперском стиле на набережной), кафедральная англиканская церковь (заходили внутрь), музей Британии (только снаружи – внутри шедевры живописи – я цокаю языком, на меня шикают), новый католический собор в современном стиле (что-то вроде летающей тарелки с колонной в виде креста), центр города с огромным торговым центром (все цокают, я шиплю). Выясняется, что в Британии дабл-деккеры (так называются двухэтажные автобусы) в каждом городе имеют свой цвет: в Лондоне – красные, в Бирмингеме – жёлтые, в Ливерпуле – зелёные. Наконец музей Битлов. Он расположен в том месте, где когда-то находился дом в подвальном кафе которого …….…. Битлз выступили впервые. На этом месте теперь современное приземистое здание (см. фотографию) с иллюминаторами, четырьмя фигурами и надписью Beatle City на фасаде. Внутри масса фотографий, музыки, барабан Ринго Стара, фортепьяно Леннона со следами потушенных окурков, электроорган, миниатюрный автомобиль, куда они умудрялись грузить весь свой незамысловатый реквизит, ещё какие-то безделушки, но, в общем-то, довольно бедно. Там же внизу кафе с чашками, тарелками, ложками и салфетками под Битлз и магазин, где можно приобрести любой сувенир, включая лоскуток одежды с пиджака Пола Маккартни стоимостью всего один фунт. Выходим к автобусу, и у нас остаётся ещё немного времени. Экскурсия закончена, нас довозят до торгового центра и дают насладиться высшей радостью советского моряка – хождением по магазинам.

Я доволен, но хочется ещё в Манчестер и в Честер. Правда, говорят, в Манчестере делать нечего – грязный и унылый промышленный город. Но в Честере, говорят, очень хороший рынок. Здесь недалеко, вроде, тоже есть. Следующий день – воскресенье и мы выдвигаемся. Получаю двадцать один фунт стерлингов. Сумма небольшая, даже смехотворная, но как знать.
Рынок – огромная ярмарка под навесом, flee market, что-то вроде нашего блошиного рынка. Здесь есть все, начиная от новых вещей относительно неплохого качества, до откровенного мусора: старые краны, гаечные ключи, вешалки, петли, поношенная одежда… Наши начинают отчаянно рыскать в поисках дешёвки. Подходим к продавцу курток. Четвёртый ремонтный механик начинает ковыряться, а я тем временем спрашиваю: «Do you have tapes (мне нужен магнитофон – tape recorder) anyway here?». Опять конфуз. Продавец мучительно соображает и чешет затылок. Он не понимает, какую ленту (tape) я от него требую. Потом он хлопает себя по лбу и достаёт… сантиметр. Как же он сразу не сообразил – клиента нужно обмерять. Я долго брожу по рядам, пытаясь по максимуму уложиться в свой скудный бюджет. Хорошие магнитофоны слишком дорогие – начиная от ~40 фунтов. Дешёвка стоит фунтов 25, но кому она нужна? Да у меня и нет столько. Есть твидовые пиджаки по 10 фунтов. Это хит сезона, но мне хочется кожаную куртку, а они стоят от 40. Они только что снова вошли в моду. Тут я вижу поношенный кожаный пиджак. Он ярко красного цвета, тесноват в плечах и рукава коротковаты, фасон его отдаёт семидесятыми, но какая кожа. И стоит всего 5 фунтов. Что же мне делать? Так носить его нельзя, но может быть можно перешить? Терзаясь, хожу по рядам. Есть свитера по 15 фунтов. Их продают арабы, но я не ручаюсь за качество. Наконец, обнаруживаю картонную коробку, в которой кучей навалены джинсы фирмы Lee. На коробке надпись – 6 фунтов. Меня разбирает азарт. Ковыряюсь, но джинсы все маленького размера – я едва влезаю. Наконец после некоторых колебаний покупаю светло голубые и немного короткие. Первая удача придаёт мне смелости, и я бегу за пиджаком. Впоследствии мама сделает мне из него куртку, которую я буду носить ещё лет пять после армии. Теперь от неё осталась только красная жилетка.

Возвращаемся в Калининград. Постепенно привыкаю к распорядку новой жизни. С утра спускаюсь в машинное отделение: съезжаю по трапу вниз и налево, отодвигаю зарешёченную сеткой дверь в электромастерскую, беру свою замусоленную кожаную сумку, открываю коробку с лампочками на 60 Ватт и на 200 Ватт и набиваю, сколько влезет. Начинаю обход. Сначала жилые помещения, начиная с капитанской палубы и мостика. Потом машинное отделение. Сверху от трубы и утиль котла и верхних капов дневного освещения до самой нижней палубы, где стучит клапанами и воет сердце теплохода – огромный шестицилиндровый двигатель размером с трёхэтажный дом. Ещё стучат и завывают дизельгенераторы – они вырабатывают ток для жизнеобеспечения. Шум нестерпимый. Как эти механики выдерживают здесь целый день? Одно слово – маслопупы. И как это меня угораздило поступить на судомеханическое отделение? Ведь хотел же стать штурманом (до сих пор жалею, что не знаю навигацию). Но сладкое слово «автоматика» сделало своё коварное дело. Фантазии о красивых современных теплоходах с автоматическим управлением из штурманской рубки и Автоматчик, как царь и бог этой стихии, в белом халате (помните советские документальные фильмы об учёных ядерщиках?), некая новая элита морского флота, да ещё способная найти себе применение на суше «в случае чего», совратили мою юную неопытную душу с пути истинного. Да и родители подлили масла в огонь (правда, кто знает, может быть, в армии меня это и спасло?). Как бы там не было, но мы не стали ни штурманами, ни механиками. Специалисты широкого профиля: матросы, электрики и мотористы…. У меня в сумке кроме лампочек отвёртка и ещё одно длинное довольно странное приспособление с трёхгранным ключом на конце. Им я откручиваю винты водонепроницаемых фонарей и меняю лампочки. Дальше ухожу в туннель дейдвудного вала, поднимаюсь по шахте в румпельное отделение, потом проверяю освещение на палубе и в подсобных помещениях: в щитовых, в подшкиперской и т.д. Возвращаюсь в «электрическую». Мой шеф уже там после командирского совещания: он даёт мне задание или мы вместе идём что-то делать. В десять часов – кофе-тайм. Кофе-тайм – священное время для каждого моряка. Со своими кружками, чашками (чем больше тем лучше) собираются они в раздевалке и в течении часа самозабвенно чешут языки на темы самые разнообразные, как правило далёкие от производственных. Если мне когда-нибудь скажут, что есть народ более болтливый, чем моряки – я ни за что не поверю… Медленно, по одиночке разбредаемся на работу. Потом обед. После обеда снова работа до чая. Потом опять работа, душ. До ужина какие-то нехитрые развлечения, шахматы, трёп, а после ужина кино и спать. Так каждый день.
В Калининграде нам подтверждают рейс на Италию с целлюлозой. Три порта: Савона, Марина-ди-Каррара и Монфальконе. По телефону выясняю, что родители уже на ножах с военкоматом – мне там грозят прокуратурой.
До Италии четырнадцать дней перехода. Ближе знакомлюсь с экипажем. На судне человек 35. Наш капитан похож на сурового морского волка (или точнее тюленя) с красным лицом, висячими усами и тяжёлым взглядом. Он спокоен и молчалив, но если попадёшься – изотрёт в порошок. Меня он не замечает, но при встрече отвечает на приветствие. По всему видно – я ему не слишком симпатичен. Первый помощник высокий, толстоватый и внешне суетливый добряк, занудный и назойливый, при этом в нём есть какая-то змеиная изворотливость и видно, что следит он за экипажем в оба глаза. Мне нравятся второй помощник капитана и доктор. Первый непримечательный, но спокойный и уравновешенный молодой человек лет 27. Видно, что шмотками он интересуется меньше других на судне. Второй высокий и нерешительный эстонец, «мямля» с немного кислым лицом, но он добр и интеллигентен. Четвёртый ремонтный механик – молодой парень, неплохой, но через чур нервозен и обидчив по пустякам. У меня также несколько приятелей из нижнего плавсостава. В большинстве своём они болтуны, гедонисты и тряпичники, но дружелюбны и доброжелательно ко мне настроены. Кроме того, я помогаю им объясняться в магазине. Мне также симпатичен один матрос из рабочей команды (это он делал для меня фотографии), хоть и смеются все над ним за его глупость, но он очень добр.
Продолжаю неохотно втягиваться в судовую электрику. Электромеханик даёт мне задания что полегче: я зачищаю и крашу осветительные плафоны, электродвигатели, смазываю и расхаживаю гайки на люках и в щитовых помещениях (от солёной сырости они быстро окисляются и потом их не откроешь), меняю перегоревшие предохранители, чиню электро-автоматы на распределительных щитах. Но хозяйство на судне большое и электромеханик сбивается с ног. Мне, по правде говоря, стыдно.

Савона – небольшой курортный городок на северо-западе Италии между Сан-Ремо и Генуей (километрах в 30 к западу от Генуи). Фактически – это часть Лазурного Берега. На подходах к порту сплошная линия огней вдоль берега. В увольнение ходили несколько раз. В памяти осталась клочок набережной с пальмами, куда мои спутники упорно не хотели идти. Отдыхающие уже схлынули – ноябрь месяц. И ещё молодого хозяина небольшой автомастерской, куда мы зашли по прихоти четвёртого механика (очевидно, чтобы выяснить цены на подержанные автомобили). Впервые увидел итальянский колорит: узкие улицы, завешенные бельём. Итальянская молодёжь в отличие от «северян», где в одежде предпочитают сочетание чёрного с белым, а из материалов – хлопок, искусственное волокно и кожу, одевается в цветное и джинсовое. Италия дорогая, поэтому деньги не заказывали. Подрался с четвёртым ремонтным механиком из-за жареной картошки.

Через пару дней уходим в Марина-ди-Каррару. Это самое сердце Лигурийских Альп, километров 40 к югу от Ливорно. (в прошлом 2000-ом году мне довелось ещё раз проехать по этим местам, на пути из Милана в Пизу). Каррара – родина того самого каррарского мрамора, который добывают в горах за городом. В Карраре даже тротуары им вымощены. Основное занятие местного населения – разделка мраморных глыб. В каждой подворотне огромный станок: рама метра 3-4 высотой, в которой двигается металлическая полоса, поливаемая сверху водой. Для распиливания 3-х метровой глыбы нужно примерно дней 5 работы. По всему городку текут «молочные» реки от мраморной пыли. Здесь распиливают не только мрамор, но и гранит. Его привозят на судах из Скандинавии, а потом распиленный увозят обратно. Видимо это дешевле. Каррара – это первое и самое стойкое воспоминание об Италии. Мы пробыли там ровно две недели и обследовали почти все окрестности. Меня потрясло кладбище. Возможно, где-то в мире есть более богатые кладбища, но я до сих пор не видел. Сочетание огромных мраморных склепов, мадонн, кипарисов, голубых гор и лазурного неба впечатляет. Несколько раз ходили в горы. Один раз с доктором и матросом забрались к развалинам замка (или просто остаткам старинного поселения – в Италии горные деревушки выглядят как крепости). По дороге забрели в чужой виноградник. Хозяин, узнав, что мы из России, затащил нас в свою сторожку и поил свежим вином и граппой из огромных стеклянных бутылей, приговаривая: «Москоу, Горбачёв». Оказалось, что в развалинах замка тоже живут люди – семья пожилых итальянских коммунистов (то, что они коммунисты мы поняли по красному флагу над домом). От замка уже слышны взрывы в горах – это идёт добыча мрамора. День был чудесный – ласковое солнце, приятная осенняя свежесть, чистый воздух, виноградники. Чай с собранной в тот день горной мятой я пил ещё пару лет после демобилизации.
В другой раз ходили в Мирина-ди-Массу – курортный городок к югу от Марина-ди-Каррары. Ходили, кажется со вторым помощником и одним из матросов. Это был поход, доложу я вам. Двенадцать километров в одну сторону и назад столько же. Там я впервые искупался в Средиземном море. Вода градусов пятнадцать и страшно солёная – потом с бровей соль сыпалась. Хотел затащить ребят на дискотеку, но времени уже не оставалось.

По пути в Монфальконе проходим между Сциллой и Харибдой. Справа в утренней дымке чуть дымится Этна. Монфальконе – маленький городок на востоке Италии почти на самой границе с Югославией (теперь со Словенией). Как обычно отпрашиваюсь у первого помощника «погулять по причалу». До города довольно далеко. До ужина успеваю дойти только до широкой площади с аттракционами и большой дискотекой. Дискотека работает ночью и сейчас закрыта. На следующий день подбиваю целую команду: четвёртого ремонтного механика, двоих матросов и ещё кого-то. Идём в город. Ребят интересуют секс-шопы и порнуха. В темноте рассмотреть город не удаётся. Заходим в ночной бар, но там ещё никого нет, а ждать до полуночи не имеет смысла. Возвращаемся на площадь с аттракционами. Ребята ходят по рядам и пытаются выиграть подарки. Аттракционы стандартные, как по всему миру, но тогда зрелище потрясает своей красочностью: уточки, которых надо хватать механической лапой заманчиво подсвеченные синей лампой, карусели у которых беснуется итальянская молодёжь, мужики собрались у груши, которую нужно лупить кулаком – чем сильнее ударишь, тем больше очков. Рядом забавная парочка – расхристанные молодой человек и барышня навеселе – в косухах, в наколках и со спутанными волосами. У них тоже свой аттракцион: нужно подойти и с одного удара вбить молотком гвоздь в толстенную деревянную доску на стойке. Победитель получает бутылку дешёвого вина. Их обступила публика под стать. Я прорываюсь на дискотеку. Сначала меня не пускают без билета, но я уговариваю пустить посмотреть. Огромный зал, несколько баров на разных уровнях, огромный танцпол. Танцуют довольно вяло. Я минут пятнадцать отрываюсь, как могу. На меня внимания особо не обращают. Это несколько обескураживает. Через некоторое время начинается концерт: певец, очевидно местного значения, поёт «под фанеру», одновременно показывают уже навязшие клипы, публика оживляется. Я выхожу на площадь – меня уже давно ждут.

Наш следующий рейс в Сплит, а оттуда, с грузом мочевины в Касабланку. Нужно ведь, чтобы апельсины росли большие и сочные. Те, кто был в Касабланке, говорят, что там апельсины чуть ли не в воде плавают. Короче: ешь даром – не хочу. В Сплите стоим недолго, но у нас экскурсия. Это радует. Оказывается Сплит родина императора Диглициана, того самого, который отказался от власти и уехал домой «выращивать капусту» (кажется V век нашей эры). Центр города – это разрушенный дворец Диглициана. Его улицы – коридоры, площади – комнаты и залы. Едем осматривать дом-музей великого Югославского скульптора Мештровича. Его лучшее произведение – скульптура Иова. Мештрович родился в Сплите, но большую часть жизни провёл в Америке. Вечером нам дают немного погулять по узким улочкам-коридорам. Ребята рыщут по магазинам, а я всё пытаюсь познакомиться с кем-нибудь из молодых людей. Потерялись и ловим какого-то парня. Он нам что-то рассказывает и показывает, как пройти к набережной. Разговорились на смеси английского со славянским. По дискотекам он не ходит. Пристали к каким-то модным девчонкам, но от них что-либо добиться оказалось ещё труднее – замороженные какие-то.
Снова выходим в море. По дороге возможна остановка в Сеуте (испанская территория на Африканском побережье Марокко) за «отоваркой». Отоваркой на флоте неофициально называют заход в порт беспошлинной торговли для покупки тряпок, аппаратуры и т.п. Моряки ведь во многом живут за счёт этого. Попутно производят бункеровку (т.е. заправляются топливом) и берут продукты. Есть ещё вариант, что пойдём в Лас-Пальмас на Канарские острова. Я даже не знаю, что предпочесть: я не был ни там, ни там. За последнее время пристрастился ходить вечером на вахту к третьему помощнику капитана. Никак не пойму, отчего я не стал штурманом. Помощник с матросом тихо переговариваются и пьют чай. На мостике темно и тихо, только светятся приборы и радио изредка и загадочно выплёвывает на ломанном английском переговорами между судами. Сами они светят огнями где-то на горизонте. На мостике первые узнают новости, которые приносят из радиорубки, определяют местоположение судна, принимают решения, встречают восходы, провожают закаты. А ночью там видны звёзды. Если проходим в узкостях там ещё интереснее: кругом суда, паромы, красивые виды, радио не умолкает. Во время шторма здорово наблюдать, как накатывает огромная волна, и нос теплохода врубается в неё, разрывает на множество осколков, а сам уставший уходит под воду. Брызги летят аж до самой рубки, вода заливает палубу, судно кренится, скрежещет, но побеждает, поднимается и ждёт встречи с новой волной. Вот где флотская элита, а не там, в преисподней, где нужно слушать этот жуткий шум, уткнувшись в манометр, купаться в масле и ждать команд с мостика. Если берём лоцмана, можно поговорить, узнать новости. С агентами и докерами в порту тоже штурмана общаются. Во время швартовок там правда не постоишь – суета, капитан орёт и матерится, да и во время стоянок то за грузом нужно следить, то такелаж привезли. Но в море – одно удовольствие. Хотя, поработай в таком режиме лет десять я, пожалуй, запел бы что-нибудь другое. Вахта третьего помощника с восьми до двенадцати – самое удобное время. Для меня, по крайней мере. Ночь не разорвана и целый день в твоём распоряжении. Потому, наверное, она и называется «детской». Опять же закаты, восходы. Хожу с матросом замерять уровень воды в льялах, измеряем скорость ветра, сую свой нос в локатор и в карту, где штурман делает прокладку курса. Короче приобщаюсь. Тем временем у меня первая победа на собственном трудовом фронте: самостоятельно починил стиральную машину. Там сломался программный автомат, и мне пришлось его снова налаживать. Неделю ходил гордый собой. Проходим Гибралтар: в Сеуту не зашли, значит, будет Лас-Пальмас. Я ликую.

Продолжение в разделе "Африка"
http://tourbina.ru/authors/Club-Miry/travels/view/78073/memo/6553/