Варанаси – священный город
Но кроме этого – Варанаси это один из лучших в Индии университетов, здесь шьют лучшие в Индии шёлковые сари и это …главная музыкальная столица... Через день здесь начинается фестиваль Сангит Мучан … Но он начинается завтра, а сегодня мои друзья музыканты тащат меня в чайную на Асси-Гхат. Чайная над Гангом на Асси-Гхат – это такой клуб для «продвинутых» и «йоганутых» европейцев, чего-то бесконечно ищущих в этой непостижимой стране. Они собираются тут, завернувшись в сари и дхоти, треплются о медитации, йоге, самопознании и не приветствуют друг друга иначе, как «намасте». В этом вонючем Варанаси для них как мёдом намазано. Я их дразню. Я нарочно прихожу в шортах и белой майке и неизменно здороваюсь: «добрый вечер, дамы и господа». …Ярмарка тщеславия??… Разве я не был таким же ещё совсем недавно? И сильно ли я изменился? Но ирония из меня так и прёт… Впрочем, все они незаурядные личности и среди них попадаются поистине редкие экземпляры… Джозеф... Обычно он приходит в зелёном тюрбане и ярко-бардовом дхоти. Он из Сиэтла. Американец… Он довольно долго жил среди дервишей в Северном Пакистане и Кашмире. Немного говорит и поёт на урду. Специалист по китайской медицине и изучает аюрведу. Здесь учится играть на таблах. Спасибо ему, именно он нашёл мне учителя по бансури…. Он приходит с эдаким здоровенным красным веером, с которым потом танцует на гхатах. Танцы он, по-моему, сам и придумывает, но говорит, что этому он набрался у кашмирских дервишей…. Впрочем, личность он, без сомнения, неординарная. По вечерам они спорят в харчевне с Мукундой. Мукунда – индус, но родился в Лондоне. Говорит, что приехал познать свою Родину. Он задаёт Джозефу глупые вопросы, пучит глаза и удивляется с таким видом, что можно подумать, что он идиот. По-моему он просто издевается над всеми… Димитра злится и говорит, что он «язва»… Я её тоже довожу тем, что крушу её аутистически-нитшанско-буддийские концепции типа: «что есть мир… и что есть иллюзия»… Впрочем, злится она, по-моему, на всех, кроме Джозефа. Джозеф её чем-то купил, … наверное, танцами. Впрочем, умолкаю. Димитра гречанка немецкого происхождения, поэтому неудивительно, что она учит философию. Месяц назад я встретил её снова в холле гостиницы «Аджай» на Мейн-Базаре в Дели. Она сама меня узнала, подошла и была очень рада встрече. Мы долго вспоминали Варанаси и друзей. Всё-таки она добрая… Самая скромная из нашей компании – Алиса. Она из Австрии. Изучает легенды народов мира и хочет понять связь между жизнью народа и его мифом. Пока безуспешно … По крайней мере, она откровенна и безоговорочно это признаёт. Каждый вечер после чайной мы ужинаем в придорожной харчевне. Ещё полгода назад я прошёл бы такое заведение как можно скорее, стараясь смотреть в другую сторону (на всякий случай). Но парадокс Индии (да и многих других стран Востока) заключается именно в том, что вряд ли найдёте здесь хорошую еду в дорогих ресторанах, а вот в таких именно харчевнях, где один только вид кухни может довести вас до инфаркта, вы с большой вероятностью будете пальчики облизывать. Впрочем, это не значит, что надо искать самую грязную харчевню, просто со временем начинаешь понимать, где кормят хорошо, а куда заглядывать не стоит…
Фестиваль проходит в храме Ханумана. Всю неделю напролёт, всю ночь с семи вечера и до пяти утра битком набитый зал храма под звёздным небом внимает чарующим звукам раг, гимнов и песен. Здесь выступают лучшие и самые прославленные артисты со всей Индии… табла, сарод, ситар, саранги, бансури, вокал. Здесь на грязных рогожах, постеленных на мраморном полу, где, развалившись и почти засыпая, погрузившись в транс или наоборот, пританцовывая, прихлопывая и покачиваясь в такт мелодии и радостно аплодируя, жмутся друг к другу европейцы и индусы, бродяги и интеллектуалы, вы проникаетесь звуками этой сказочной страны. И иногда вам кажется, что всегда ускользавший от вас смысл этого броуновского движения, смысл этой непостижимой земли, смысл древних сказаний и Вед, сам голос Индии становится отчасти и вашей сутью……
Чтобы до конца понять, что такое Варанаси вам надо отправиться в субботний вечер по его главным улицам на центральный Манасаровар Гхат. Лучше всего на рикше. Впрочем, такси, да и вообще машин здесь нет, или почти нет, поэтому выбор у вас невелик. Дым и пыль, поднимаемые коровами и сотнями рикш, моторикш и мотоциклов, гомон и гвалт, сутолока и сверкание сари на этом крестном пути вознаградят вас с лихвой за колоссальное терпение и ту мерзость, что осядет у вас в лёгких. Каждый вечер в шесть часов на Маносаровар Гхат – пуджа. В субботу же вас ждёт большая пуджа. Семь браминов синхронно творят ритуал поклонения Ганге. Тысячи людей, паломников со всех концов Индии, садху, нищих, туристов и просто любопытных присутствуют на этой по истине воодушевляющей мистерии. Тёмная Ганга и полные людей лодки, дым благовоний и слаженность ритуала, магия древнего города и сила гимнов захватывает эмоции тысяч людей: «Харе, харе Махадев!!»… подхваченные невероятной её энергией, люди спускаются по ступенькам и отправляют свои маленькие светильники на пальмовых листьях вдоль по течению вечной реки… Баблу – один из браминов творящих пуджу. Самый крайний слева. Он живёт на Ганге. У Баблу нет ни своего дома, ни своего жилья. Ночует прямо на гхате. Семь лет назад его семья погибла в автокатастрофе и с тех пор его жизнь потеряла для него всякий смысл… Каждый вечер он вспоминает своего семилетнего сына, которого он отец, умирающего держал на руках… Он рассказывает, как три месяца после этого, никогда не прикасавшийся к сигаретам, он курил одновременно по шесть сигарет, все ночи напролёт безотрывно глядя в звёздное небо. У него несколько грубое лицо, но оно по-своему красиво. Помните Николая Островского? «Как закалялась сталь»? Или … из фильма «Коммунист». При этом, Баблу священник и потомственный брамин. Я верю ему и тогда, когда он рассказывает, что, поссорившись со своей тогда ещё молодой женой, он сутки шёл к матери 120 километров без остановки. За свой труд ему платят две тысячи рупий… Для Индии это не так уж мало. Впрочем его знают многие европейцы и подкидывают ему кое-какие деньги. Иногда просят совершить пуджу. Один немец даже пригласил его совершить обряд в его новом доме в Германии, но Баблу отказали в визе: у него нет семьи и собственности, стало быть – неблагонадёжен… Баблу катает нас с Инкой по Ганге и сыплет легендами. Легендами, о богах и демонах, о Ганге, об отшельниках и мудрецах… Недавно жил тут швейцарц-агхори. Много лет провёл на погребальных гхатах и практикуя жуткие ритуалы, накопил колоссальную энергию. Потом говорят, лечил женщин от бесплодия весьма нестандартным образом. Недавно нашли его с распоротым животом… Теперь на гхатах живёт ещё один молодой парнишка, садху. Питается он одними листьями, не смотрит на окружающих, и без конца твердит одну мантру. У него большое будущее, если не сломается. А если мы хотим его увидеть нужно торопиться. Баблу говорит, что он скоро уходит в Кедарнатх, чтобы остаться там в горах на несколько лет. На следующее утро Баблу знакомит меня со своим учителем. Вокруг него толпа европейцев и приходится ждать. Красное дхоти и бездонные голубые глаза. «Вы практикуете йогу?»… «Йогу?...Дааа… у меня своя йога. Я сижу и смотрю на Гангу…» Он спрашивает меня о Маленкове и Булганине, которых он видел когда-то в юности во время их визита в Индию. Тогда он ещё не был садху, а обычным служащим в Дели. Говорит о русском парне, который постоянно торчит на погребальных гхатах. Обещает познакомить… Баблу жалуется, что Варанаси невыносимо испорчен туристами за десять, а особенно последние пять лет. Люди портятся. Портятся от засилья туристов, от денег, от цивилизации. Он просит у меня 50 долларов на дорогу в Дели и обратно, чтобы попробовать ещё раз обратиться в немецкое посольство. Я даю, хотя я знаю, что такое давать деньги в Индии – здесь ты никогда наверняка не знаешь, где заканчивается легенда и начинается реальность…
В обед, пока жара не доконала меня, я пытаюсь заниматься: играю гаммы и упражнения. К четырём приходит Инка. Около часа она стучит на таблах, пока я обливаюсь потом, пытаясь заснуть на своей кровати. Ей хорошо – её комната под крышей соседнего дома и беспощадное солнце только ласкает край её балкона… До меня доносится мерная дробь тинтала – таки-дими-таки-дими. Ещё через час она кричит мне со своего этажа – зовёт обедать. Обедаем на балконе. Здесь есть горелка, и мы вместе готовим нехитрые блюда. Я приношу фрукты,… фруктовый салат, рис, овощи, самосы. Инка – мой друг и единственный человек с кем я могу поговорить по-русски. Мы познакомились полгода назад в Керале, в ашраме Аммы и вот теперь снова встретились здесь, в Варанаси. Обед готов. Зовём Шриниваса и Эрику… Инкины соседи по комнате. Милые ребята. Живут здесь, потому что Эрика преподаёт в университете. Она итальянка, а преподаёт английский. Шринивас – молодой современный индийский ищущий ЯППИ из Бангалора. Как он говорит – пытается теперь разобраться с тем, что такое семейная жизнь. Бросил университет, подвизался в индийской компьютерной индустрии, долгое время работал фотокорреспондентом для National Geografic – снимал дикие племена в джунглях Андхра-Прадеш. Теперь хочет открыть кафе. Вечером приходит Даниель – друг Инки. Его мама – сербка и тоже преподаёт в университете. Она эксперт по санскриту и делает переводы священных текстов на хинди и французский. Даниель вырос в Индии. Он живёт здесь с восьми лет. Летом на время муссона они уезжают домой во Францию, а осенью возвращаются назад. Хороший парень. В нём есть редкое качество – цельность. Он не похож на тех, из чайной с Асси Гхат. Он тоже музыкант. Играет на паковач (разновидность ударного инструмента). Но как играет!! Когда глубокий, мощный, звенящий звук инструмента заполняет пространство, мне кажется, мир перестаёт для него существовать, и он может играть бесконечно. А вот судьба его ученичества незавидна. Его учитель классический пример индийского учителя старого поколения: деспотичный и властный. Долгое время Даниель жил в его доме, выполняя самую грязную работу и подвергаясь ругани, унижениям и попрёкам. А совсем недавно он и вовсе отказался от преподавания. Даниель, кажется, сильно переживает. Но отношения учитель-ученик священны для индусов и никто не подумает осуждать или оценивать то, как поступает тот или иной Гуру, ибо это его карма, его дело и его ответственность перед Всевышним…
Сарнатх – место, где прочёл свою первую проповедь самый известный из индийских учителей… Олений парк. Те два оленя, что были первыми слушателями Будды, теперь размножились и бродят за развалинами города, построенного Ашокой. В самом парке тихо так, что если не очень спешить, то можно услышать, как падают листья. Листья того самого дерева «бодхи». Не знаю, способствуют ли они просветлению, но деревьев много… Впрочем, ТО «бодхи» находится не здесь, а в Бодхгайе. Но в присутствие Будды это уже не имеет никакого значения. Желающих просветлится, впрочем, не так уж много. Большинство из них ест мороженное или попкорн и запивает минералкой. Я всё-таки беру несколько листьев для своего друга, которого от Сарнатха и просветления отделяет тысяч пять или шесть километров и минимум полгода трудовых будней.Благодаря Ашоке буддизм распространился по всей Индии, а это место стало её столицей. Ступа III века до нашей эры сохранилась по сей день, и являет главную достопримечательность города. Колонна одного из храмов построенных Ашокой теперь красуется на гербе Индии. Колонна хранится здесь же, в музее, но фотографировать её нельзя …. Буддийские общины разбросаны по всей округе: бирманская миссия, тайская, тибетский гомпа, китайский храм, японский храм (само собой самый опрятный из всех) … Очень тихое место. Шанти.…
Как я путешествую? Довольно странным образом. Часто я приезжаю, не зная зачем, просто потому, что меня туда тянет, а потом жду… Что-нибудь делаю и жду. Жду, когда что-нибудь случится. А потом, когда что-то происходит, я понимаю, что для этого я сюда и приехал. И тогда место меня «отпускает» и я понимаю, что надо подниматься... За два дня до отъезда я говорю об этом своему учителю. Он огорчён. Но что ж… надо, так надо… Хотя… через неделю тамильский Новый год и он просит, чтобы я принял участие в вечеринке. Но ведь я ещё совсем не умею играть??!!... Мне не нужно играть на флейте, но я говорил ему, что пою русские песни… Вот и спой русскую песню на индийский мотив. Он ещё пригласит девушку-танцовщицу катхак. Я ей должен показать движения русского танца… Я не знаю движений русского танца… Ничего, покажи, что знаешь – это будет эксперимент… Я в шоке. И всё же я понимаю, что именно это и есть ТО событие, после которого можно ехать. Мы репетируем всего несколько раз... Тамильский храм, выстроенный в типично южном стиле недалеко от малого погребального гхата. Вы были когда-нибудь на индийском официальном мероприятии? Люди приходят и говорят, говорят, говорят… Они ужасно горды влиянием индийской культуры на мировую, а также влиянием тамильской культуры на индийскую. Они также благодарят господина Сингха (Пратабха, Сундаршана… и т.д. по ситуации), за его неоценимый вклад и работу в общине, а также хотят отметить доктора Гупту (Сундари, … и т.д. по ситуации). Всё это сопровождается нескончаемыми подарками, цветочными гирляндами, намасте и пранамами. Когда дошла очередь до нас я уже забыл то, о чём мы собирались петь, как петь и где сидеть. К тому же мой учитель в последний момент поменял песню, которую я предложил, и которую мы репетировали. В результате петь предстояло в другой тональности. Я пел «Степь да степь кругом». Можете себе представить, как это звучит под аккомпанемент индийских раг? Под флейту, таблы и мриданг? Смысл песни не имел никакого значения. Смысл имел только звук и мелодия. Её каскады, её переливы, её обработка. Это была чистая игра… Импровизация… Кажется, я несколько раз сбился. Но никто кроме учителя и музыкантов этого не заметил. Публика была в восторге… Это был мой первый успех на сцене…