... И никуда не спрячешься от него... Посеревшая ратуша через выпуклую очковую линзу, приставленную вместо объектива к фотоаппарату, напоминает вечно затуманенный лондонский Биг Бен... И только красный огонек от юркнувшего в подворотню между кафедральными соборами то ли трамвая, то ли автомобиля, — говорит о том, что время все-таки не останавливается...
Как велики эти соборы, какой благоговейный трепет они внушают всякому входящему... Девизом готического стиля было показать величие божественного, чтобы душа маленького человечка попав в такое необъятное пространство воочию увидела, прочувствовала те просторы, к которым она при жизни индифферентна. Тихая музыка органа в соборах западного обряда — как бы льющаяся отовсюду — только помогает душе настроится на созерцательный лад. Службу правят на польском. Жаль, что в восточном обряде — несмотря на то, что я убежденный православный — нет такого тонкого акта покаяния, когда прежде чем просить милости у Бога, верующие трижды бьют себя в грудь со словами "Моя вина..." Тем самым напоминая себе, что между жизнью вне храма и трепетом внутри храма лежит пропасть...
... Зато сколько тепла и уюта в маленькой православной церквушке. Ты даже не подозреваешь, юркнув в подворотню, что слева за углом тебя встретит чудная, освещенная лампадами, спрятанная под козырьком жилого дома, Богоматерь. Запах ладана и раскаты поднятого под самый купол хора... Только это уже не тихое пение — в противовес органу — это агрессивный ансамбль неслаженных эгоистов, где каждый, перекрикивая другого, выпячивает свое усердие перед священником. На секунду задумавшись, я понимаю, что слаженый хор, как инструмент — превосходит по своим качествам орган, где воздух в трубы подается механическим способом: в Средневековье рабочие надували меха, позже их заменили моторы.
Поэтому хор, состоящий из множества голосов, где дыхание каждого, сливаясь в общее, где первое правило: ты должен слышать рядом стоящего лучше, чем себя, — весь этот совокупный человеческий организм несравненно выше одного органа, тем более управляемого одним человеком. Но это в идеале.
На практике — легче механизировать процесс и выдать модифицированный продукт, чем объединить под одной крышей единомышленников...
... Пресытившись возвышенным, мы спустились в тесный подвальчик "каварни" "Золотой дукат", чтобы отведать чашечку знаменитого львовского фреш-кофе. Естественно, из всего многообразия предложенных вариантов, я остановился на "Горячей смоле", о которой в описании сказано, что это — само "дыхание ада"...
Вспоминая своего старинного друга, профессора Алабамского университета Чарльза М., родившегося на Мальте и воспитанного в стенах строгого иезуитского ордена, — он любил часто повторять, что за свою долгую жизнь познал языки и Бога и дьвола, — и теперь прекрасно понимает и того и другого...
... И я не смог пройти мимо этого горького, посыпанного горящими синим пламенем орехами, напитка... Через час, сидя под куполом оперного театра во время веселого "Трепака" из "Щелкунчика", я буквально физически почувствовал, что пришел мой последний час... Поднялось давление, лицо побагровело, валидол и спазмалгон ни на йоту не утихомирили хлынувшую в голову кровь. Дыхание останавливалось...
Собрав последние остатки сил я апплодировал замечательным артистам, размышляя о том, что не даром я всегда любил этого одинокого и скорбного композитора — его красочность, выраженная доступными средствами, право, восхищает! Например, танцы востока... Он ведь мог использовать лидийские, фригийские лады, но нет. Натуральный минор — томный виолончельный микс с гобоем и только как мазок — не более того! — одноименный мажор светлым проблеском развеивал монотонную метрику восточного, вневременного, образа...
... Диким было только видеть в оркестровой яме ЭМИ (электронный музыкальный инструмент — прим. автора) — я все гадал, чью же партию он будет исполнять: неужели арфы? Насколько я помню, орган в "Щелкунчике" Петр Ильич не использовал. Но ЭМИ заменял колокольчики. Очень странно. Я уже не говорю об аутентичности авторского замысла, где не то, что ЭМИ — АНС (первый электронный муз. инструмент, работающий на фотоэлементе назван в честь Александра Николаевича Скрябина — прим. автора) появился лет так через пятьдесят после смерти Чайковского!
И что особенно удивило — при всем богатстве декораций, костюмов, "живом" оркестре, прекрасной игре актеров, роскошном сценическом освещении — умело сочетающим теплую и холодную спектральные гаммы, — Львовский национальный оперный театр не смог себе позволить купить инструмент, младший брат которого — металлофон — продается в каждом игрушечном магазине?!
... А в пяти метрах от входа в оперу, как всегда повернутая задней частью к вечным ценностям, ревя первобытными ударами палок о пивные бочки, стояла гигантская сцена. Накануне вечером здесь транслировали футбольный матч межу Украиной и Великобританией.
... Мы тоже здесь были — всей дружной туристической толпой просились на "Аиду". Билетов в кассе уже не было, и невозмутимый подтянутый моложавый дедушка в берете слегка набекрень с явным удовольствием от порученной ему высокой миссии, захлопнул и закрыл на засов перед нами стеклянную дверь театра. Я вспомнил коллоквиум при вступлении в гнесинку, когда назвать поименно все 26 опер Верди я еще смог, но вот наиграть вступление к "Аиде" — увольте уж!
Значит, не судьба — и мы довольные собой пошли бродить по вечернему Львову. Через какое-то время на бульваре Шевченко к нам присоединилась толпа с матча и мы с облегчением вздохнули — вандализма не будет — наши выиграили со счетом 1:0. Они шли, гордо развевая национальные флаги, дули в свои омерзительные свистульки, но на их поддурманненых от пива лицах — кстати, нигде "не рекламируемая" пивная ТМ и была организатором этого шоу — была гордость за свою страну, и я подумал, что, наверное, это — чуть ли не единственный способ развить у них патриотизм. Я стал их фотографировать, а моя компания дружно апплодировала им вслед за моей спиной. Таким жестом, друзья интуитивно защитили мою аппаратуру от непредсказуемости толпы... Мерси.
...В тупике армянского квартала, сразу за старинной армянской церковью — всегда стоящей в стороне от двух великих христианских крыльев своей монофизитностью, где на фреске изображен стоящий в центре с жезлом безголовый святой — и ты поди-догадайся, что перед тобой Иоанн Креститель, — пройдя через маленький ресторанчик, попадаешь в тупик, где размещена небольшая картинная галерея современного искусства.
Памятуя слова Горького, я помалкивал, глядя на эту убогую и жалкую попытку самовыражения, когда легче себя чувствовать непонятым, отверженным и невинно обиженным, ждущим признания через 100 лет после смерти, когда кто-нибудь сдует пыль со спрятанных на чердаке шедевров, — вместо того, чтобы пойти и учиться хотя бы в художественную школу, чтобы зритель во всех этих безвкусных и бездарных, аляповатых сочетаниях красок смог хотя бы интуитивно уловить какую-то форму!
Я недавно на лекции студентам долго пытался объянить, что законы композиции, в частности, золотого сечения, созданы не искусственно, а существуют только потому, что являются своеобразным мостом, азбукой понимания, между зрителем и автором. Зритель подсознательно воспринимает любое художественное произведение по строго определенной психологической схеме, — и если автор не владеет ее ключами, — он обречен на невосприимчивость зрителем своего произведения. Если взять, например, картину — ограниченную плоскостью полотна — как передать на ней объем? А движение? А конфликт?
Для всего этого есть технический набор инструментов.. Но это уже — другая тема...
.. Кто-то из наших, не выдержав, назвал все это мазней и проявлением шизофрении... Я с ужасом оглянулся, и мои догадки оправдались — на кушетке рядом сидел автор... Милый добродушный, он только улыбнулся смущенной улыбкой... Художника ведь может обидеть каждый...
