На острове Ява имеются десятки сахарных заводов (Pabrik Gula), построенных в первой половине ХХ века. И каждый сахарный завод имеет узкоколейную железную дорогу, по которой в завод ввозят вагонетки с сахарным тростником. Конструкция заводов такова, что принимать тростник они могут только с маленьких вагонеток – а с грузовиков не могут. Так было задумано и сооружено в далёкой древности.

И хотя в наш машинный век узкоколеек становится всё меньше, и грузовики возят почти весь сахарный тростник, — на последнем участке необходимо перегружать его с машин на вагонетки и локомотивами вталкивать на завод. Так задумали древние. Переделать завод на приём грузовиков, видимо, дорого и трудно, проще перегружать сырьё на вагонетки и держать при заводе локомотивное депо.

С одним заводом, в селе Меричан, я уже познакомился, и пофотографировал местные паровозы. До этого, как читатель может быть помнит, я был на сахарозаводе под Малангом, но там были не паровозы, а более современные локомотивчики (годов 1960-х?) Теперь же направился я на сахарозавод Шраги (Pabrik Gula Sragi), в районе города Пекалонган. Опять же, совет посетить этот завод мне дал Александр Малянов, выискавший нужную информацию в Интернете и нашедший рельсы на www.maps.google.com.

Пекалонган — небогатый и густонаселённый городок почти в середине Явы, в 100 км западнее Семаранга. Сам город П.производит мало впечатления. Всюду ездят и стоят велорикши, используемые как основной городской транспорт, и навязываются в помощники. Городских маршруток и автобусов не видно. Городок Шраги находится на железной дороге, но поезда в Шрагах почти не останавливаются — нужно добираться на автотранспорте. Сперва 10 км на запад по основному Джакартинскому шоссе, а там поворот на Шраги — маршруткой, автостопом или пешком. От поворота до завода остаётся 4,5 километра, и завод издали виден по трубе, испускающей чёрный дым. Все сахарозаводы таковы.

Селение Шраги – большой посёлок, в нём один «объект» — сахарозавод. В отличие от предыдущего, Меричанского завода, этот был поменьше, поглуше, позадрипанней, создан в 1929 году и с тех пор, видимо, не очень изменился – лишь поистрепалось всё. Но зато по множеству путей ездили и гудели настоящие паровозы, выкрашенные в зелёный цвет – на ходу было штук восемь паровозов, разной конструкции, плюс несколько оранжевых дизельных локомотивов поновей. Всё это обширное хозяйство использовалось для перетаскивания множества вагонеток с сахарным тростником на расстояние порядка 1 километра, а то и поменьше – с места погрузки собственно в завод. Топлива паровозы кушали очень много, и целые супергоры дров лежали около депо, тонны дров.

Охранники проявили бдительность, и вообще тут было много охраны – видимо, в деревне нет работы, и многие устроились в охранники, хоть чем заняться. Я не сильно шифровался, и меня отвезли в дирекцию. В отличие от Меричана, где в фойе стояли сотни выплелов и призов, полученных меричанским сахаром – шрагийский сахар получил всего два приза, самых последних. Офис (контора) завода была тоже пооблупленней. Меня принял какой-то начальник, улыбался, радовался, и потом сообщил с улыбкой: за то, чтобы поглядеть на паровозы – платить двести тысяч рупий (700 рублей)! Стоимость сорока обедов в этой местности. Ничего себе запросы!

«Меня нужно пустить бесплатно, потому что 1) меня очень интересуют паровозы, 2) я их сфотографирую, напечатаю в книге, и создам рекламу вашей величайшей фабрике, 3) двести тысяч всё равно не имеют никакого значения для вашего передового предприятия, производящего миллионы килограммов сахара!», -- так объяснял я.

Вероятно, иностранцы-паровозники появлялись в Шрагах довольно часто, поэтому начальник отвечал примерно так:

«Ага, я всё понимаю: вы тут все нас сфотографируете, напечатаете, денег получите, а мы тут последний хлеб с сахаром доедаем! Нам тоже хочется, чтоб нам чего-то досталось. И вообще, это не моя инициатива, а Приказ Большого и Невидимого Начальника, которого увидеть и найти невозможно. Поэтому и избавить вас от платы 200,000 рупий никак нельзя, таково наше Правило!»

В результате, я всё же настаивал на бесплатности – начальник сходил куда-то, посовещался с коллегами – вернулся, и цена снизилась в четыре раза, до 50 тыс.рупий, Я уж решил не жмотничать и выделил указанную сумму (170 руб) начальнику. Квитанцию не выдали. Охранник отвёз меня обратно на «объект».

Любовь к деньгам проявляли не только начальники, но и некоторые сотрудники депо – они спрашивали, не хочу ли я дать им денег? Я отвечал, что не хочу, и что деньги уже отдал в конторе, на что работники успокаивались.

Паровозы оказались иной конструкции, чем в Меричане. В тендере они возили с собой дрова, а не воду, как меричанские, и размером машины казались несколько больше. Паровозы то сцеплялись, то расцеплялись, двигались туда-сюда, дымили, свистели. Иногда ехали по два сразу. Машинисты, вылезая из кабины, переводили стрелки ударами ботинок. Паровозам было на вид лет по 60-70, вряд ли больше. Мне думается, что те немногие фабрики, где постоянно есть несколько паровозов и специалисты по их ремонту, скупают паровозы с остальных фабрик, где остался, например, один паровоз на ходу. Поэтому в Шрагах и скопилось много паровозов – наверное, подкупают старьё у соседей.

Покатался на шрагийских паровозах, осмотрел депо (оно было такое же старое, как и его содержимое), ну и прекратил на этом исследования. Полностью же тут и за месяц все сахарозаводы не облазишь.

Скажу несколько слов про само селение Шраги и яванскую провинцию вообще. Здесь одна сплошная деревня тянется на тысячу километров. Плотность населения, почти как вдоль Нила в Египте. Деревни, поля, огороды, деревни. Всё, что обращено лицом к дороге – это какая-то тихая торговля, едальни, ремонт или другие услуги. Сельским транспортом являются велорикши, маленькие маршруточки и большие телеги, запряжённые лошадьми. В одной телеге может ехать человек восемь, это типа маршрутки.

Можно сравнить индонезийскую провинцию с провинцией египетской, в дельте Нила. Та же скученность, некоторая раздолбанность, мусор, 140 миллионов людей на одном острове... Но всё же сравнение будет не в пользу египетской державы. Такой антисанитарии, такой разрухи и грязи, как в деревнях в дельте Нила, -- тут всё-таки нет. И люди как-то посолидней выглядят, не собираются огромными толпами. Конечно, и индонезийцы могут сгушаться вокруг туриста и говорить «хеллоу, мистерр», а велорикши хлопают в ладоши и восклицают «мистер, бесак!» (это слово, обозначающее велорикшу, происходит от слова «bycycle»). Но всё-таки, всё-таки, тут всё повеселее, поживее. И даже дурианы продаются... в Шрагах... Но тут я уже удержался, не стал подходить к любимому фрукту, а застопил автомобиль – и через полчаса был уже в Пекалонгане, центре этого района.

И напоследок про Пекалонган скажу вот что: как я не произносил это слово на разные лады, никто из местных не понимал меня! Люди разбегались, некоторые отвечали «нот спик инглиш», некоторые отворачивались. И только после нескольких повторов, и объяснений — «мол, это город, райцентр, город находящийся близко отсюда, ж.д.станция», — они догадывались и восклицали – «а! Пекалонган!» В чём был недостаток моего произношения, так понять мне не удалось. А вот слово «Шраги» понимали все.