"Ми-я-ко, я скажу, растягивая звуки, потому что так можно было бы звать молодую девушку. Оттого, что кончается на "ко". Только звуки обманчивы, и "ко" здесь совсем не то, что ребёнок "ко", прячущийся в женских именах, но что с того? Ми-я-ко – я всё равно буду звать тебя так. Наивно, как зовёт маму ребёнок, скрытый во мне."
Я написал это в сентябре 2006-го. Япония – немаленькая страна. На большой части её территории ничего страшного не произошло. Мои друзья в Токио, к счастью, все живы и здоровы. Юг страны, исторически более развитой и богатый, землетрясение не затронуло. Больше всего пострадал север - маленькие городки, из которых давно уехала вся молодёжь; деревеньки, рисовые поля. Сэндай затронуло сильно, но и Сэндай, к счастью, до сих пор стоит, где стоял. А вот города Ми-я-ко больше нет. Вообще. Нет железнодорожной станции, где я покупал онигири, нет отеля, в котором я ночевал. Из всех городов Ми-я-ко – самый крупный из пострадавших сильнее всего. Перед стихией не устояло ни одного деревянного здания. Только бетонные дома до сих пор стоят, но бетонных домов в японских городах очень мало.
Город был у самого моря, а я тогда приехал смотреть на эти прекрасные острые как зубья скалы, которыми оскалился здесь берег. В новостях сказали, что при цунами эти злящие волны зубья – опаснее всего.
Там, я впервые в жизни увидел белоснежный кварцевый берег Дзёдо-га-хама, что в переводе значит "берег чистой земли". По вере японских буддистов этот берег был земным воплощением рая. "Я пил воду из самого прозрачного в мире озера в пещере драконьего источника Рью-сен-до, где у потолка висят круглые и смешные летучие мыши. И от этой воды я вырос и перестал быть ребёнком."
***
Ми-я-ко, я скажу, растягивая звуки, потому что так можно было бы звать молодую девушку. Оттого, что кончается на "ко". Только звуки обманчивы, и "ко" здесь совсем не то, что ребёнок «ко», прячущийся в женских именах, но что с того? Ми-я-ко – я всё равно буду звать тебя так. Наивно, как зовёт маму ребёнок, скрытый во мне.
Семьсот километров на север от Токио, сто восемьдесят километров берега Тихого океана, сто восемьдесят километров колючих сосновых иголок на берегах, сто восемьдесят километров изогнутых веток, на которых сидят огромные орлы, и скал, на которых чередуются как на шахматной доске белые чайки и чёрные буревестники. Наивная, детская жизнь, в которой среди ярких поспевших рисовых полей идёт косой дождь и покачивающийся медленный поезд из одного вагона. Мой поезд. Я смотрю из окна, а вокруг шумят вечные школьники и школьницы – единственные пассажиры таких поездов: в деревне все постарше ездят только на своих машинах.
Магазинчик у станции – соль и масло, суп из пакетиков и рисовые колобки онигири, у которых давно закончился срок годности. Покупаешь на более чем тысячу йен, и тебе дают бонус в подарок: завязанный вручную полиэтиленовый пакетик чёрных морских водорослей. В деревне из них варят суп, а для моей гайдзинской души всё кажется невообразимо смешным – вот уж грязный подарок от чистого сердца: черные водоросли в пакете выглядят и пахнут абсолютно так же, как прибрежная грязь из океана, который здесь повсюду. Так ребёнок дарит маме её портрет – ручки, ножки и два косых глаза.
Смешной фестиваль, где от каждого предприятия, как на Первомай, отрядили сотрудников – и вот идут вместе и суровые кайсяины от телефонной компании в кимоно с корпоративными символами, несущие сделанного вручную, из папье-маше, демона оптоволоконного интернета, и их упитанный сисадмин-отаку, который не нашёл ничего лучше чем прийти на парад, переодевшись в короткую школьную юбку.
Смешные, наивные надписи на продуктах по-английски, которого никто не знает. Начинается вроде нормально, но вскоре мысль окончательно теряется, заплутав в словах. Кажется, в Токио такого уже гораздо меньше. Да что говорить, любой туалет в Токио давно по умолчанию уже в западном стиле, а не традиционная японская дырка в полу. В провинции об этом ещё пишут: в холле отеля три двери в три туалета – мужской, женский, и в «стиле иностранцев». Как не вспомнить старый анекдот:
- "М" - где москали срут, "Ж" - где жиды срут.
- А где же украинцы срут?
- Наша Украина, где хотим, там и срём...
Вот и мы, гайдзины, наглые, не различаемся по полу для туалетного дела (ну не делать же целых два туалета в иностранном стиле), но как волнительно относятся к нашему полу в музеях – джентльмен или леди – одна цена, мальчик или девочка – другая. И пропавшая буква-опечатка в слове fee...
В бизнес-отеле маленькие комнатки и общая вентиляция, оттого всюду всегда накурено. Всё удивительно дешево, а по телевизору круглые сутки по двум каналам сразу и совершенно бесплатно занимаются сексом какие-то потрёпанные жизнью школьницы-второгодницы, которым тяжелые условия их работы уже не один десяток лет не дают закончить восьмой класс. Но всё это прерывает смешная реклама на деревенских каналах – здесь рекламируют не сникерсы и жвачку, а более весомые ценности: "ваши руки устали махать тяпкой? купите новый трактор – лучшее приобретение этой осенью". Долго пытался представить себе рекламу ну, например, удобрений. Как хорошо, что телевизоры ещё не научились передавать запах!
Я сидел, свесив ноги, забравшись за ограждения, на самом краешке мыса северной горы Кита-яма-заки, когда какой-то старичок кричал мне, что опасно сидеть на краю и чтобы я уходил, а я кричал в ответ, что гайдзинам можно – их много и не жалко. 300 метров вертикальной скалы вниз до воды – это почти как Токийская башня. Я преклонял колени у подножия Сан-о-ива – горы трёх королей, и гладил смешных белых рыбацких дворняжек, пока столь же седые рыбаки чинили руками свои тяжёлые сети. Я переворачивал камни грубого белого кварца на берегу Дзёдо-га-хама, на берегу чистой земли, на берегу буддийского рая. Я пил воду из самого прозрачного в мире озера в пещере драконьего источника Рью-сен-до, где у потолка висят круглые и смешные летучие мыши. И от этой воды я вырос и перестал быть ребёнком.
Мияко, город на самом севере большой земли.
