Мой поезд шел из Хабаровска до Советской Гавани, считался почтово-багажным и на местном наречии звался бичевоз. В нем было всего шесть вагонов, и 890 километров он преодолевал за две ночи и один день, а в Комсомольске-на-Амуре зачем-то стоял четыре часа. Как альтернатива, был такой же поезд из Владивостока. Его отличием от хабаровского было то, что в Комсомольске он отстаивался не днем, а ночью.

Еще на подъезде к городу светлой комсомольской юности мы с товарищами по купе, приятной во всех отношениях парой любящих супругов, начали мыслить в слух на тему: что делать с вещами, когда сами пойдем гулять по городу? Сидеть и стеречь их в купе никто не хотел, а таскать с собой тоже было бы смерти подобно. Проблема решилась сама собой. Проводница велела нам забрать все ценное, а все остальное собственноручно закрыла на ключ.

Ух! И какая же жара стояла в тот день в Комсомольске-на-Амуре! Едва я ступила на перрон, как тут же чуть не задохнулась от исходившего от асфальта зноя. Даже дышать было трудно. А еще Дальний Восток называется!!! Да, сюда ж, как на курорт, приезжать надо!

Центр города находился довольно-таки далеко от железнодорожного вокзала, и я, чтобы добраться до него, села на трамвай. Собственно, где мне выходить, я не знала, поэтому спросила об этом у кондукторши. Кондукторша же немного удивилась.

«А что вам конкретно надо?» - поинтересовалась она.
«Я и сама не знаю, - ответила я. – У меня есть всего четыре часа, и я хотела бы посмотреть что-нибудь интересное!».
«Так вы – приезжая! – всплеснула она руками и заулыбалась. – Тогда вам на набережную надо! Ох, если бы не работа, я бы вас обязательно проводила и город показала!» - с этими словами кондукторша подробно объяснила, где мне выходить, на что пересаживаться, что смотреть, да и до самого нашего с ней расставания постоянно опекала и обихаживала.

Из трамвая Комсомольск-на-Амуре показался мне очень зеленым городом, культурным, просторным и светлым, с небольшими, но благоустроенными пятиэтажными домами, с широкими улицами, проспектами и скверами. В 1932 году комсомольцы сами выбрали это место для будущего города и с энтузиазмом взялись за его строительство.

Сразу было понятно, что строили его с большим размахом, для большого количества народа. Комсомольск-на-Амуре должен был стать городом-садом, городом юности. Его подняли, но только, вот, почему-то с заселением по плану дело не пошло. А, может быть, в то время и пошло и лишь потом остановилось… Но сейчас складывалось впечатление, что людей в Комсомольске-на-Амуре очень мало, опустел город, да и на его широких улицах, площадях, скверах стала чувствоваться печать забытости и увядания прошлого величия.

Тем не менее чем дальше я ехала, тем сильнее ощущала здешний комсомольско-молодежный дух. На набережной, такой же огромной и просторной, как всё вокруг, располагался парк с памятником первым комсомольцам, на высоком берегу Амура, в месте их высадки, – большой булыжник с гласившей об этом надписью, рядом стоял речной порт с металлическими горельефами в честь строителей города, чуть поодаль – дом молодежи с лозунгом на фасаде «Слава комсомольцам!» и стелой с комсомольским значком, выложенным из мозаики.

И даже мороженое здесь продавали не обычное, а в красной обертке, с гербом Советского Союза и названием «СССР».
В общем, за четыре часа я успела качественно осмотреть набережную, покататься по городу на трамвае, а главное – вернуться в прошлое и впервые в жизни почувствовать себя немного комсомолкой.

...В поезде, я, наконец-то, перезнакомилась с попутчиками. Наш вагон был единственным купейным из всего состава бичевоза, и, как оказалось, ехали в нем исключительно странствовавшие натуры. Например, та самая приятная во всех отношениях пара супругов на поезде «Россия», на том, на котором я ехала ночь из Владивостока в Хабаровск, пятеро суток добиралась в Хабаровск из Екатеринбурга. Их конечной точкой путешествия было Ванино с многочисленными проживающими в нем родственниками. В соседнем купе ехал москвич с сыном. Он тоже воспользовался «Россией» и держал путь на Сахалин. А в наше купе подселился юноша Вася из Архангельской области. Он какими-то странными поездами с прицепными вагонами добрался до Комсомольска-на-Амуре, а теперь планировал так же, как и я, прибыть в Ванино, а затем на пароме отправиться в Холмск – город-порт на Сахалине. В общем, Вася решил держаться со мной, чем меня несколько озадачил. Ну, да ладно!
Почти сразу за Комсомольском-на-Амуре начались сопки Сихотэ-Алиня. Сначала они были невысокими и напоминали небольшие холмы, но вскоре превратились в настоящие, поросшие лесом, горы. Часто вместо леса на сопках попадались высохшие и торчавшие, словно белые палки, елки и березы, оставшиеся от пожаров прошлых лет. Но им на смену уже росли новые, и растительность, чем дальше мы продвигались на восток, становилась все пышнее и разнообразнее. Постепенно лес подступил к самой железной дороге, сопки тоже сковали ее с обеих сторон, и наш поезд с тепловозом с дымящей трубой окончательно замедлил свой ход. Мы же пребывали, словно в сказке! Одноколейка вилась между сопок, то тут, то там нам встречались маленькие речки и родники, и без преувеличения казалось, что вот-вот за поворотом появится медведь, выйдет попастись на лужайку непуганый олень, а с гор сорвется водопад с прозрачной холодной водой, до которого можно будет дотянуться рукой.

Иногда на нашем пути попадались станции, тихие, маленькие – в несколько домишек, жившие исключительно своей лесозаготовочной жизнью. Развлечением местного люда здесь была встреча поездов. Было похоже, что весь народ, с детьми и стариками, выходил на платформу и смотрел во все глаза на это чудо! А еще было пьянство. Наш почтово-багажный поезд тормозил у каждой станции, и везде из него наряду с прочей снедью выгружали многочисленные ящики с водкой. Особенно мне запомнилась одна такая станция с названием Кенай. Встречать поезд на платформу тут не вышло ни одного трезвого жителя, и даже вышеуказанные ящики выгружали из вагона уже хорошо подогретые товарищи.

К вечеру мы приблизились к перевалу Сихотэ-Алиня. Горы стали совсем крутыми. А мы сначала ехали меж них по узкому ущелью, а потом, усиленно пыхтя и очень медленно, наш поезд стал взбираться на сопку. Мы все стояли у окон и, по возможности, фотографировали расстилавшийся перед нами пейзаж. Солнце уже почти село за горизонт, и сопки окрасились в удивительно индиго-синий и фиолетовый тона, а от одноколейки то в одну, то в другую сторону срывались вниз глубокие пропасти. Периодически наш поезд нырял в туннели. Это были особенные туннели – маленькие, узкие, но всегда охраняемые с двух сторон. У них мы не видели людей, зато в охранных будках всегда сидели грозные овчарки, бульдоги или волкодавы. Наконец, мы поднялись на сопку и где-то далеко внизу неожиданно для самих себя увидели два тонких прутика – железную дорогу, по которой проезжали всего полчаса назад…
Через какое-то время мы прибыли на станцию Высокогорная, расположенную сразу за перевалом. Здесь мы остановились на сорок минут, и я вышла на платформу, чтобы проветриться и купить какой-нибудь еды. Но… еды не было, зато прямо на платформе стоял камень-памятник во славу строителей железной дороги через Сихотэ-Алинь. Строили ее во время Великой Отечественной войны, в сложностях и невзгодах, ради того, чтобы иметь возможность стратегической связи с Дальним Востоком. Такая героическая одноколейка получилась…