21 декабря 2010. Путь по рельсам.
Этот день я решил посвятить пешему изучению железной дороги и прилегающих к ней мест. Решил пройти от станции Нану-Ойя (ближайшая к Нуреллии станция) до города Хаттон. Сколько километров – непонятно, может быть около сорока.
Утром, проснулся и помылся у монахов, получил от старшего из них обратно свой паспорт, был приглашён ими на завтрак (святые монахи питались макаронами и фруктами, а вовсе не рисом, как могли бы) и получил на дорожку ещё вязанку бананов, вероятно пожертвованных кем-то. На том и покинул буддийский центр. На пригородном автобусе достиг станции Нану-Ойя.
Все станции, встреченные мной и в этот день, и в другие дни, внешне не изменились за минувшее столетие. Только немного обветшали. Семафоры, механические стрелочные переводы, допотопная сигнализация, «жезловая система» -- такую в России я застал только в одном месте, на участке Сейда—Лабытнанги в 1997 году, да и там, надеюсь, сменили уже на современную. Это значит такая система: машинист хранит в кабине, пока едет, этакий обруч, который символизирует право на нахождение на этом перегоне. Достигнув крупной станции, машнист из окна высовывает этот обруч дежурному, а тот, затем, вручает его другому машинисту, едущему во встречном направлении (дорога однопутная). Таким образом гарантируется, что на участке будет не больше одного поезда одновременно.
Пока я шёл, за восемь часов прошелестело семь поездов – четыре встречных и три попутных. Рельсы на ж.д. в плохом состоянии, шпалы тоже, сильно экономят шри-ланкийцы на «костылях» и других железяках. Однако, как же строили британцы, что шри-ланкийцы 70 лет сломать не могут! Мосты, тоннели, сами семафоры, станции все в почти пристойном виде, хоть сколько лет прошло. Путейцы ставят повсюду, однако, значки «15 км/ч», «10 км/ч» и даже «8 км/ч».
Эти значки являются причиной некоторых опозданий поездов, о которых написано во всех путеводителях по Шри-Ланке. Если поезд сойдёт с рельсов, виноваты будут стрелочники, то есть путейцы. Поэтому они и ставят значки типа «8 км/ч» -- на тот случай, что будет сход – машинист, мол, виноват, не соблюл скоростной режим! А как его соблюдёшь, ведь тогда 200 километров поезд будет тащиться не 10 часов, а все 20. Вот составители расписаний и путейцы противоречат друг другу, но если даже один поезд будет ехать по правилам, то затормозится вся линия: все его должны ждать на разъездах.
А вот товарняков нету. Не ходят по этой линии грузовые поезда. И не видно мест, где бы они могли появиться (рудники, прииски – отсутствуют). Единственный продукт, который из этого района экспортируется – это чай. Им-то поначалу и грузили ж.д., пока не появились в изобилии автодороги, а железка перешла на пассажирский режим.
Итак, о чае. Все слышали словосочетане «цейлонский чай», но не все видели, как он растёт. И тем более не все знают, что чайный куст ещё и цветёт, и плодоносит. Итак, по порядку. Чай, по моей гипотезе, породили здесь англичане, они и захватили Шри-Ланку для того, чтобы чай тут выращивать. Потому что не хотели экспортировать грузинский чай из Российской империи. Итак, чай в виде кустиков высотой полметра растёт на больших площадях, занимает тысячи гектаров, но только на склонах. На равнине – не растёт. Почему, интересно? Я думаю, и тут проявляется хитрый злой умысел англичан, которые, отмеряя на карте земли под свои плантации, чтобы эксплуатировать на них коренное население, выбирали с умыслом горные места. Ведь один гектар земли идущей под углом 45 градусов – это уже 1,4 гектара. А если под углом 60, то из одного гектара будет два, но тут же есть и предел увеличания – на слишком крутых склонах куст держаться не будет, его смоет ливнем и он упадёт. Да и где такие склоны найдёшь, их немного. А вот умеренно крутые склоны все расхватали и превратили в чайные плантации ещё в середине позапрошлого века.
И вот что интересно. По всем этим плантациям идут дороги, построенные тоже во времена проклятых белых оккупантов, причём эти дороги построены ещё до создания асфальта и автомашин. Мощённые булыжником, а где-то и уже без булыжников, они аккуратно пересекают все плантации, шириной в полторы повозки – не знаю уж, на чём тот чай подвозили к ж.д. В отличие от ж.д., эти английские дороги почти не используются в настоящее время, по крайней мере на многих сейчас нет движения. А многие другие дороги заасфальтировали и превратили в магистральные автодороги свободной независимой Шри-Ланки. Только вот почему они узкие, как в Пакистане, и такие извилистые, по пять поворотов на километр? И почему два автобуса на них не могут разъехаться, пока уголок не найдут? Да потому, что строили под повозки, опять же полтора столетия назад. А реконструкция и расширенье коснулись только дорог-магистралей, ближних к столице.
Ещё про чай. Дорогами, конечно, через каждый метр плантации не проложишь, поэтому имеются там и пешеходные лестницы, каменные, поднимающиеся по склону. А боковинки дорог тоже заботливо облицованы камнями, так что хоть и не римские дороги (те 2000 лет стоят), но хоть на 200 лет хватило трудового энтузиазма, проектировщики постарались.
Чай собирают, почему-то, одни лишь женщины средних лет. За спиной у них большая корзина, держится она тесёмкой ко лбу. Что они надирают, потом вечером относят на сборный пункт и выгружают, там взвешивают, чтобы определить кто сколько заработал. А мужики в это же время опыляют чайные кусты ядохимикатами. За плечами они (мужчины) несут металлические чаны, литров на тридцать, из чана трубка – в руке пульверизатор, и разбрызгивают какую-то белую гадость.
А вот дети в это время предоставлены сами себе, и в большом количестве встречаются в каждой деревне. Дети чернявенькие, с виду типа тамилы. Кто постарше, собирает дрова вместе с бабушками. Дети в меру любопытны, любят фотографироваться, не попрошайничают, но и пользы от них не было выявлено. Дети быстро размножаются. Стоит только кому-то увидеть, что белый человек их фотографирует, как дети начинают плодиться по 2-3 штуки в минуту.
Чай – я доскажу – иногда и цветёт, не особенным белым цветком. И порождает плод, размером сантиметра два, плотный как орех, с одной или двумя большими коричневыми ядрышками. Не имеющими пищевой ценности.
В деревнях повсюду есть электричество, работает мобильная связь. Люди живут не особо бедно. С Эфиопией не сравнить. Что бы им, эфиопам, тоже не выращивать чай или там кофе? Выращивают эфиопы, но не промышленно – видать, белые мистеры их не завоёвывали, оптовому производству не научили, дорог не проложили. А так, что Эфиопия, что цетральное нагорье Шри-Ланки, тоже в горах, и воды достаточно и там, и тут.
Вода здесь течёт повсюду, из самых разных дырочек, ручейков и родников. Выглядит соблазнительно. Я решил не беспокоиться и пил понемногу всякую сырую воду, полагая, что она в этой горной местности не успела заразиться микробом. Что непривычно для горной воды, так её температура. У нас горная вода +5, а тут +20.
Религиозная жизнь в деревнях на этом участке представлена язычеством. В виде самого древнего махрового язычества – люди тут шиваиты. То есть даже не буддисты, а идолопоклонники самого настоящего вида. В каждой деревне, а иногда и помимо деревень – на горе ли, на пригорке ли, у родника ли, у толстого ли дерева – обнаруживались разные святые места. Без персонала. Святое место содержит в себе, как минимум – изображение, а лучше статую очень страшного чернолицого существа, порой такую страшенную, что она загорожена тряпочкой и стоит в особом домике-загончике. Иногда домик-хранилище божества может иметь солидные размеры, как обычный домик. «Божество» закрыто и бывает заперто на задвижку или ключик с замочком. А перед капишем стоит алтарь, камень, в которую воткнут камень, символизирующий «бога-Шиву». Камень всюду активно закопчён, вокруг следы жертвоприношений, всесожжений – палочки курильные, свечки, непонятно что.
-- Ребята, что это? – спрашиваю я в деревне тыча пальцем в булыжник.
-- This is god! – отвечают они.
-- Ну, ребят, несерьёзно! Какой же это god? Это не god, а булыжрник!
Впрочем, настроение я им не портил и капища не разрушал. Хотя многие религиозные и исторические персонажи за последние три тысячи лет состроили себе неплохую карьеру на истреблении исторических памятников и объектов поклонения. Впрочем, для некоторых из них борьба с язычеством кончалась плачевно, а вот в Киеве-граде и Перуна восстановили обратно, и стоит даже пост охраны Перуна, чтобы религиозные конкуренты не повторили действа 1022-летней давности.
Все встреченные мной капища были без обслуги. Видимо, священник или кто там у них есть приходит на обряд из деревни, где ведёт обычную трудовую жизнь. Если бы во второй половине дня мне бы встретился большой храм с персоналом, попросился бы у шиваитов на вписку, для интереса. А без персонала вписываться неинтересно, да и тесные эти капища и неприятные чем-то. Видимо, население деревень не столь велико, чтобы завелись тут профессиональные служители культа.
Да, ещё: кроме выращивания чая, в этой местности были встречены грядки с капустой и чесноком; по аналогии можно предположить, что есть и картошка и другие овощи.
Чем хорошо идти пешком по ж.д.? Машина сбить тебя практически не может. А поезда ходят довольно редко и заранее начинают свистеть. За полчаса уже свистят, их слышно. Посчитаем сами: если скорость поезда 10-20 км/ч, а моя скорость 6 км/ч, значит за полчаса мы сближаемся всего на 2-7 км. Неприятно только в извилистых местах и тоннелях – там поезд может подкрасться незаметно. Но и там будет довольно секунд, чтобы сойти с рельсов.
Тоннели где-то бетонированы, где-то вырублены в скале, но всюду достаточно места, чтобы втиснуться рядом с проходящим поездом. Но неудобно то, что почти все пассажиры, во всяком случае молодые женщины и дети, въехав в тоннель, начинают хором орать: «Аа-а-а-и-и-и-уу-у-у-а-аа!!» И этот звук распространяется по всему тоннелю, в течение тех двадцати секунд или минуты, пока поезд не выскочит оттуда.
В одном месте дорога столь извилистая, что поезд трижды видит себя, ну точнее я трижды вижу один и тот же поезд. Тут можно срезать напрямик по ступенькам через чайные плантации.
Долго ли, коротко ли, дошёл я до станции Талвакеле, где местные строители – оказалось – строят на горной речке аналог Рогунской ГЭС. Какое-то новое чудо гидроиндустрии. Плотину уже соорудили, но озеро ещё не готово. На пригорке создали целый посёлок типовых домиков – для местных гидростроителей.
После Талвакеле я перешёл с ж.д. на трассу, потому что ноги устали идти мелкими шажками «ногу-на-шпалу». Шпалы большей частью тут деревянные и положены с разным интервалом, так что приходится, как на «501-й стройке», смотреть всё время под ноги (шпалы в грунт обычно не утоплены).
В общем, идти по этой ж.д. пешком очень интересно. Как и на Кругобайкальской или 501-й ж.д., изучать историю техники. Всем рекомендую.
Тем временем я перешёл на трассу и не пожалел – моему взгляду открылись шикарные водопады, которых тут, однако, немало. Но тут пошёл дождь и уменьшил желание идти пешком. Подвернулся маленький автобусик, который взял меня до Хаттона.
Таким образом, я прибыл в Хаттон. Городок этот (высота 1250 над ур.моря) оказался населён, как и окружающие деревни, тамилами-шиваитами. Мечеть обнаружилась не сразу, да и мусульман на улице не встречалось. Пока зашёл в интернет да вышел – гляжу, уже свечерело.
Мечеть-таки нашлась, небольшая. Но в ней как раз было оживление: планировалась некая особая проповедь, которую готовился прочесть известный заезжий оратор-тамил. В тюбетейке, в бородке и в очках.
В предчувствии проповеди, местный религиозный актив отправился ловить души человеческие, в город. Происходило это сдедующим образом. Девять человек вышли из мечети. Первой парой – имам и златоуст-проповедник, затем ещё пара, за ними в колонну третья пара, в четвёртую пару подключили меня, и последний шёл замыкающий колонну почти безбородый парень лет двадцати. Остальные были бородатые. Всем нам, кроме первых двух, завещано было молчать и только про себя повторять слова зикра (славить Всевышнего). Молча.
Итак, процессия вышла из ворот мечети и направилась в одну из лавок, где хозяином был мусульманин. Он продавал мороженых кур. Первые двое вошли к нему, а остальной хвост процессии пристроился снаружи к витрине с курами. Минуты две первые поговрили, с улыбкой, наверное пригласили того на проповедь, и, посалямкавшись, вышли.
Второй человек, которого мы навестили, тоже торговал курами. Зато третий держал большой магазин с пошивочными изделиями, тканями и тесёмками. Это был пузатый, бородатый и состоятельный купец. С ним тоже провели беседу (а мы остальные стояли молча снаружи группой поддержки). Проповедник спрашивал имама, где следующие объекты, а тот конечно знал свою паству и мы проходили в самые недра базара. Потом опять вынырнули на улицу. В одной столовой нас быстро развернули (вечер, народ идёт, а вы от дел отвлекаете!), но остальные купцы и бизнесмены выслушивали ходоков – кто с улыбкой, кто без оной. Так обнаружилось количество мусульман в городе Хатон, небольшое количество, процент или два, не больше.
Уже было пора возвращаться в мечеть на ночную молитву, и мы той же процессией направились обратно. После молитвы была обещанная проповедь. Тот проповедник говорил очень возбуждённо и громко (этакий локальный Билли Грэм), не особо огорчаясь, что перед ним всего 25 человек, а не 25 тысяч. Дело в том, что многие приглашённые ускользнули от проповеди. Для меня, как почётного гостя из-за рубежа, был устроен «синхрон», от которого я как ни отказывался, отделаться не смог. Местный учитель стал пересказывать мне содержание речи, переводя по ходу с тамильского на английский, чем вконец запутал меня. Без перевода я бы понял больше.
Наконец, завершилась и проповедь, и имам, и проповедник-златоуст, и вся команда хаттонских мусульман разошлась. Зато в мечеть на ночь глядя пришёл некий карлик. Это был необычно бородатый человечек с большим умным и очень бородатым лицом, но при этом с очень маленьким организмом. Я его уже вечером увидал на улице и подумал: ой! Действительно, что ещё подумаешь, когда увидишь в районе своего кармана бородатую голову в чалме? На ножках. Удивительный человек прошествовал в мечеть, быстро поднялся на второй этаж, вместе с другим человеком, моложе его. В общем, я лёг спать, а бородатый человечек продолжал давать какие-то советы другому, обычному человеку. И только под утро они куда-то исчезли.
