Все известные города являются жертвами стереотипов. А Нью-Йорк, безусловно, просто тонет в стереотипах. Отправляясь туда первый раз, я считала, что увижу недружелюбный, шумный каменный мешок, а, в результате, с первого же раза убедилась, что это один из самых доброжелательных и психологически комфортных городов, если не для жизни (об этом я просто не знаю), то, как минимум, для коротких визитов.
Я не люблю нью-йоркский аэропорт им.Дж.Кеннеди: он утомляет своими размерами и изобилует не всегда понятными процедурами, очень удлиняющими пребывание в нем, как на прилете, так и на вылете. Но зато, путешествуя на такси из аэропорта в сторону Манхэттена, я всегда с восторженным нетерпением жду появления самого узнаваемого в мире скайлайна – силуэта, формируемого на горизонте нью-йоркскими небоскребами.
Они ни капельки не подавляют своей высотой, эти восхитительные небоскребы блистательного мегаполиса. Ну… почти не подавляют. Потому что, энергично шагая в пестрой толпе где-нибудь в Мидтауне, в районе 42 улицы, все-таки подспудно ощущаешь непривычные для европейца пропорции города, устремленного вверх. Хотя, возможно, дело не столько в небоскребах, сколько в бьющей через край энергии этого места, с его шумом, суетой, мельканием рекламы, потоком машин, в котором доминируют бесчисленные такси характерного желтого цвета. Темп жизни в этом районе Манхэттена ошеломляет даже жителей других мегаполисов.
И, тем не менее, несмотря на оглушающее впечатление, которое с первых минут производит пребывание на центральных улицах Нью-Йорка, начинаешь очень быстро понимать, что тебе здесь хорошо, комфортно и свободно, как и всем, кого ты встречаешь на улицах. Этот город – великий космополит, исключительно толерантный ко всем проявлениям человеческой натуры и всем ее странностям. Здесь царит атмосфера оптимизма и доброжелательности, и я просто купаюсь в ней, настраиваясь на энергичную и жизнерадостную волну.
Я очень люблю бродить по улицам Нью-Йорка в любое время суток и наблюдать за прохожими. Солнечное летнее утро. Толпы офисных клерков спешат на работу. Вот идет молодая девушка, одетая в строгий черный костюм, но обута она, почему-то, в пляжные тапочки. Видимо, она переобуется, когда придет к себе в офис, а пока ей так просто удобнее. А вот на переходе, в ожидании зеленого света, стоят двое молодых людей в элегантных деловых костюмах, оживленно беседуют о чем-то и через трубочки пьют американский кофе из гигантских магов – пластиковых стаканов. Забудьте о чашечке эспрессо. Теплый весенний вечер. По улице, подобно цапле, вышагивает очень худая, очень высокая пожилая дама с ярко накрашенными губами алого цвета, одетая предельно странным образом. Дама что-то рассказывает сама себе, для убедительности подкрепляя свою историю бурной жестикуляцией. Никто из прохожих не пугается, не косится на нее с подозрением: толерантный мегаполис учит своих жителей относиться к странностям как к варианту нормы. Нас так много, у каждого есть свои странности, стоит ли обращать на это внимание? Нью-Йорк – это бесконечный калейдоскоп жанровых сценок, наблюдать за которыми никогда не надоедает.
В этом городе, пожалуй, больше, чем где бы то ни было еще, очень хочется почувствовать себя его жителем. Поэтому я с энтузиазмом делаю здесь то, чего не делаю или не люблю делать дома: по утрам, торопясь по делам, пью кофе из магов, покупаю у уличных торговцев хот-доги с горчицей, ловлю на улицах внушительных размеров такси с зелеными огоньками, и, хотя бы раз, заказываю на ужин стейк. Конечно, это все тоже не более чем стереотипы. Но они помогают мне ненадолго ощутить себя нью-йоркцем, а я очень люблю это редкое, едва уловимое ощущение.
Открытие Гринвич-Вилладж
К тому времени, как мне, наконец, представилась возможность слетать в Нью-Йорк с Андреем, я уже давно и преданно любила это город. .
Десятичасовой перелет не располагает к энергичному познанию нового. К тому моменту, когда мы приземлились в Нью-Йорке, в Москве был уже вечер. Зато восьмичасовая разница во времени настойчиво требовала найти в себе силы выйти из номера и добросовестно изображать пантомиму «прогулка по городу». Наш отель находился даже не в двух, а буквально в одном шаге от знаменитой площади Таймс Сквер. Вид из окна номера на самый известный небоскреб Нью-Йорка, Empire State Building, гармонично дополнял ощущение, что мы находимся прямо в пульсирующем сердце мегаполиса.
Мы отважно выбрались из расслабляющего уюта нашего номера и отправились полюбоваться на оплот империализма, Financial District, финансовый центр города с его знаменитой Wall Street. Силуэт этой части города тоже формировали небоскребы, но, к нашему удивлению, этот район ощутимо отличался от Мидтауна: здания здесь были более светлых и разнообразных оттенков, улицы казались шире и просторнее. И еще здесь было намного спокойнее, чем в районе Таймс Сквер. Мы, не спеша, гуляли по улицам и рассматривали блестящие, излучающие благополучие стеклянно-стальные небоскребы, а затем переместились в соседний Бэттери Парк с его великолепными деревьями и массивными, даже несколько мрачноватыми, бронзовыми скульптурами.
Но больше всего нам полюбился роскошный променад Бэттери Парк Сити – широкая, светлая, просторная набережная Гудзона, с которой открывается чудесный вид на реку и Статую Свободы в отдалении. Статуя выглядела именно так, как должна была, как она выглядит на бесчисленных фотографиях: мощная дама с поднятой вверх рукой. А на заднем плане, ровно под тем же углом, что и рука Lady Liberty, вверх тянулись стрелы портальных кранов, создавая комичное впечатление: как будто статуя ведет на демонстрацию ряды своих последователей. Сам же променад, судя по всему, является излюбленным местом ньюйоркцев. Мы с удовольствием наблюдали за молодыми семьями, выгуливающими своих чад, в колясках и без, а также за стайками рыбаков, облокотившихся на чугунный парапет набережной и блаженствовавших с удочками в руках.
В какой-то момент мы осознали, что буквально засыпаем на ходу. Пора было подумать о хлебе насущном и найти местечко, где можно будет тихонько поужинать (а по московскому времени, уже практически позавтракать), а затем долго пить настоящий, не американский, кофе, чтобы как-то дотянуть до того часа, когда с чистой совестью можно будет отправиться спать. И тогда мы открыли для себя Гринвич Виллидж. К стыду своему, за три предыдущих визита в Нью-Йорк я ни разу не добиралась до этого района – я о нем даже не слышала. Лишь незадолго до нашего с Андреем отъезда мне попалось где-то упоминание о районе Манхэттена, полюбившемся местной богеме. В тот момент название всплыло в моей голове, и мы, поймав такси, попросили отвезти нас к какому-нибудь ресторану в Гринвич Виллидж. Таксист не обманул наших ожиданий и доставил нас на улицу, вдоль которой тянулись многочисленные ресторанчики.
Этот район Манхэттена, с его трехэтажными красными домиками, белыми дверями и оконными рамами, чугунными балкончиками и невысокими деревцами, растущими на улицах, понравился нам сразу и бесповоротно. Особенно он приглянулся Андрею. Я обожаю урбанизм и в городе чувствую себя как рыба в воде, даже среди небоскребов. Андрей же поначалу слегка растерялся в Мидтауне с его циклопическими строениями. А невысокий, уютный и жизнерадостный Гринвич Виллидж оказался необыкновенно близок его мироощущению. На время забыв о голоде, мы бродили по живописным улицам, с удовольствием всматриваясь в повседневную жизнь этого города, такого знакомого по многочисленным фильмам, и такого непохожего на российские города. К нашей радости, нам встретилась даже баскетбольная площадка, приютившаяся прямо на улице, где чернокожие подростки в бесформенных штанах и кроссовках на вырост лениво перебрасывали мяч. Еще один оживший стереотип.
Наконец мы набрели на приглянувшийся нам итальянский ресторанчик, за столиком которого и устроились, прямо на улице. Вечерняя жизнь в Гринвич Виллидже только начиналась, но сегодня вечером ее радости были не для нас: выпив по бокалу вина, мы со всей ясностью ощутили, что наш день был на несколько часов длиннее обычного, что мы провели в самолете десять часов и теперь неодолимо хотим спать. Поэтому, буквально засыпая с вилкой в руках, мы быстро завершили ужин и вернулись в свой отель на 42-ой улице, равнодушные к соблазнам ночного Нью-Йорка.
День в стиле арт-деко
Следующее утро (очень раннее – сказывалась разница во времени) встретило нас сияющим солнцем и обещанием дневной жары. Как здорово, что через пару часов мы выйдем на шумные улицы Нью-Йорка и смешаемся с пестрой толпой прохожих!
Нью-Йорк, конечно - это символ, поэтому, гуляя по нему, совершенно естественным образом ты начинаешь передвигаться от одного символа города к другому. Выйдя из отеля, мы немедленно занялись выполнением обязательной программы и начали с Таймс Сквер, ближайшего к нам символа. Везде в Мидтауне на улицах очень много людей. Но особенно остро это ощущаешь на Таймс Сквер. Динамики на этой небольшой по размером площади столько, что вполне хватит на несколько европейских городов средней руки. С моей точки зрения, это даже не совсем площадь – просто две широкие улицы, пересекающиеся в форме буквы икс. Днем и ночью она сияет огнями рекламы, по ней суетливо мечутся автомобили и во всех направлениях энергично движутся пешеходы. Типично урбанистическая архитектура и исключительный динамизм создают впечатление, что ты находишься в пульсирующем сердце современной цивилизации.
Очень скоро, однако, глаза Андрея приняли туманное выражение, и я поняла, что необходимо выбираться из эпицентра урбанизма в более спокойное место. Поэтому мы вернулись на свою 42-ую улицу (не самое лучшее убежище от суеты мегаполиса, но все же здесь было спокойнее, чем на Таймс Сквер. Везде спокойнее, чем на Таймс Сквер) и направились к следующему символу – Пятой Авеню. На мой взгляд, кроме названия, Пятая Авеню мало чем отличается от Шестой Авеню, или от Лексингтон Авеню. Такая же длиннющая широкая улица с бесчисленными светофорами в местах пересечения со стритами. Впрочем, одно существенное отличие все же есть – на пересечении Пятой Авеню и 34-ой улицы красуется самое высокое и самое знаменитое здание Нью-Йорка – Эмпайр Стэйт Билдинг. Мы шли к нему по той стороне улицы, на которой оно и находится, поэтому увидели его в самый последний момент: оно как-то вдруг выросло перед нами, поразив чистотой форм и неимоверной высотой. Вот уж, действительно, небоскреб!
Элегантному, светло-бежевому, устремленному ввысь гиганту, построенному в стиле Арт Деко, необыкновенно идет синее небо. Легкие, неровные снежно-белые облачка подчеркивают его безупречную геометрию. Название стиля, кстати, говорит само за себя: он на двести процентов декоративен, но в нем тоже есть свои шедевры, ярчайший из которых – Эмпайр Стэт Билдинг.
Вместе с многочисленными туристами мы вошли в здание, чтобы совершить подъем на смотровую площадку небоскреба и полюбоваться на город с высоты восьмидесяти шести этажей (вообще в здании 102 этажа, но смотровые площадки находятся на восемьдесят шестом – выше туристов не пускают). Строго следуя инструкциям смотрителей, мы добрались до лифтов, по пути сфотографировавшись на фоне макета того самого здания, в котором и находились. И буквально за минуту вместительный лифт доставил нас на смотровую площадку. Мы вышли на открытое пространство – и у нас перехватило дыхание от мастшабности открывающегося вида. Вот он, великий оплот урбанистической цивилизации, раскинувшийся на нескольких островах, очень геометричный и бесконечно привлекательный. Парадоксально, но даже с такой высоты многие здания вовсе не кажутся маленькими. Еще бы, ведь они тоже небоскребы, говорящие с Эмпайр Стэйт Билдинг на равных.
Мы бродили по периметру смотровой площадки, внимательно рассматривая город во всех направлениях и пытаясь разобраться в районах. Вон тот обширный зеленый массив на севере – без сомнения, Центральный Парк. Элегантные небоскребы на противоположной стороне – Financial District. А вон и Статуя свободы, с такого расстояния довольно мелкая. Группы поддержки в лице портальных кранов отсюда, к сожалению, не видно. А вот этот приземистый райончик между Гармент Дистрикт и Файнэншл Дистрикт – наш любимый Гринвич Виллидж с соседями, Челси и Сохо. Вон там, вдалеке, видны гигантские пролеты Бруклинского моста. До чего же он хорош!
Мы не поленились прогуляться и до второго шедевра стиля Арт Деко – Крайслер Билдинг. Этот второй по высоте нью-йоркский небоскреб изящнее и стройнее Эмпайр Стэйт Билдинг. Его шпиль напоминает технологичное стальное кружево, ослепительно сияющее на солнце. Необыкновенно грациозное здание, но я все-таки больше люблю геометричный Эмпайр Стэйт Билдинг. И еще одно строение поразило наше воображение: Флэтирон Билдинг. Оно стоит в том месте, где Пятая Авеню и Бродвей пересекаются по очень острым углом, и повторяет геометрию пересечения: в горизонтальном разрезе здание имеет форму правильного треугольника с острой вершиной, обращенной в сторону пересечения улиц. Со стороны острого угла оно выглядит настолько плоским, что совершенно непонятно, как туда можно было втиснуть хотя бы крохотные комнаты. Это замечательное утонченное (во разных смыслах) здание – свидетельство того, насколько художественным может быть урбанизм в лучших его проявлениях.
Мы бродили по Мидтауну уже полдня, и голод стал напоминать о себе все настойчивее. Где-то в районе Седьмой авеню и 53-ей улицы мы обнаружили шикарный ресторан с огромными окнами, выходящими прямо на авеню. Мы переглянулись: это как раз то, что нам нужно! Ресторан был очень просторным, расстояния между столиками обещали уединение, а вид на оживленную авеню гарантировал, что скучно не будет. Для меня пришло время заказать сакраментальный нью-йоркский стейк. Наслаждаясь прохладой ресторана, мы с любопытством наблюдали за двумя девушками, которые, видимо, выбежали из соседнего офиса покурить и удачно расположились на улице прямо перед нами. Одна из них что-то оживленно рассказывала, сопровождая свою историю выразительнейшей жестикуляцией, изяществу которой способствовали очень длинные, ярко накрашенные ногти. Вообще обе девушки с явным удовольствием пользовались косметикой, что как-то не вязалось с образом деловых нью-йоркских дам. Впрочем, разве можно подходить к нью-йоркскому калейдоскопу со своими примитивными стереотипами?
А стейк оказался на удивление жестким. Еще один стереотип пострадал.
После обеда мы как-то внезапно осознали, что нам хочется чего-то более приземленного, чем гигантские небоскребы Мидтауна. Особенно долго думать мы не стали и, поймав такси, отправились в излюбленный Гринвич Виллидж. На этот раз мы просто добрались до набережной и гуляли там долго-долго, преодолев расстояние от Гринвич Виллидж до променада Бэттери Парк Сити. После чего, утомленные непривычно длительной прогулкой по городу, на некоторое время вернулись в отель.
Удивительно, насколько освежающим может оказаться дневной сон. Особенно полезен он бывает путешественникам, страдающим от эффекта джет-лэга. Мы проснулись где-то в восемь вечера и были полны сил и желания осваивать вечерний Нью-Йорк. В радостном нетерпении мы выплеснулись на свою 42-ую улицу, осмотрелись.. «В Гринвич Виллидж?» - «Как всегда». Что-то такое было в этом Гринвич Виллидж, что так неодолимо тянуло нас к себе. И вновь мы долго и счастливо бродили по оживленным улицам, впитывая чудесную атмосферу города, дающую ощущение полноты жизни. Нам повстречался живописный цветочный магазинчик, и после долгого и обстоятельного выбора я стала счастливым обладателем элегантного букета. Этот букет выглядел таким свежим, что было ясно: он проживет еще минимум неделю после нашего отъезда… Нет, не будем думать об отъезде, ведь впереди у нас еще два дня.
Когда пришло время ужина, мы выбрали какой-то уличный ресторанчик, владельцем которого оказался красавец венгр, в свое время эмигрировавший в Штаты. Маленькие столики стояли близко друг к другу, но, благодаря открытому пространству улицы, ощущения тесноты не возникало. После насыщенного событиями дня нас довольно быстро разморило от белого вина, и мы пустились в какую-то оживленную дискуссию, бессистемно перепрыгивая с темы на тему. А поскольку мир наш очень и очень тесен, то за соседним столиком оказался бывший американский консул в Москве со своей женой, колоритной дамой с латиноамериканскими корнями. Сначала они долго украдкой посматривали на нас, прислушиваясь к речи. Но затем любопытство, разумеется, победило, и вскоре мы уже вчетвером активно обсуждали перипетии современной российской и американской политики, изменения в облике Москвы, сложности дипломатической службы и многое другое, включая нашу с Андреем личную жизнь, которая почему-то очень интересовала пожилую леди.
Когда мы закончили с ужином и распрощались со своими новыми знакомыми, уже стемнело. Усталые, мы вернулись на 42-ую улицу. И вдруг поняли, что не можем просто пойти к себе в номер, не увидев ночного Нью-Йорка. Многие города ночью обретают особую выразительность, но ночной Нью-Йорк – это еще один отчетливо узнаваемый по фотографиям символ. Вживую все намного интереснее. Мидтаун весь сияет бесчисленными огнями: на фоне ночного неба светятся силуэты небоскребов, уровнем ниже пламенеет ослепительная неоновая реклама. Улицы пребывают в движении. Вечером улицы Мидтауна еще оживленнее, чем в разгар дня. К нашему изумлению, на Бродвее мы попали в самую настоящую пробку, только не на проезжей части, а на тротуаре. Если бы у нас было больше времени, мы непременно сходили бы на пару бродвейских мюзиклов. И зашли бы в ночные клубы, и непременно побывали в Метрополитэн Опера. Но этот вечер для нас уже заканчивался: спать хотелось немилосердно.
Всемирный эквалайзер
На следующий день нас ждал десерт – Музей Метрополитэн. Знаменитые музеи искусств с их богатейшими коллекциями – моя давняя слабость. Сколько раз я выслушивала пылкие аргументы, что познавать страны и города лучше в прогулках по городу, что архитектура городов дает намного больше, чем скучные залы музеев, что в путешествиях жалко тратить время на их посещение. Не убедили меня эти аргументы. Музеи дают эстетическое наслаждение, удовлетворяют исследовательскую страсть, и пробуждают необычное чувство причастности к живой и великой истории вида homo sapiens sapiens. Шедевры живописи – это безусловный общечеловеческий эквалайзер. Все мы равны перед лицом Сикстинской Мадонны.
Можно не сомневаться, что, ко времени нашей с Андреем поездки в Нью-Йорк, в Метрополитэне я уже была. А теперь сгорала от нетерпения, когда, наконец, смогу пройти с ним по своим любимым залам и понаблюдать за его реакцией на то, что ему предстояло увидеть.
В Метрополитэне нет ни одного из самых знаменитых шедевров живописи, но зато он владеет настолько обширной и разнообразной коллекцией, что с ее помощью запросто можно изучать мировую историю искусства, начиная от бесконечно далеких артефактов бронзового века и заканчивая пестрым двадцатым веком. Двигаясь по его просторным залам, можно видеть, как одна цивилизация сменяла другую. Перед нашими глазами проплыли грубоватые статуэтки из Урука, первого настоящего города в истории человечества, построенного в Месопотамии загадочными шумерами, легко узнаваемые рельефы и статуи Древнего Египта, непривычные артефакты древнейшей китайской династии Шан. Ближневосточные государства на наших глазах сменяли друг друга: Аккад, Вавилон, Ассирия. А вот, наконец, на исторической сцене появились европейцы: Крит, Киклады, архаичная Греция, греческая высокая классика, Римский период. Провал. Усилиями варваров искусство в Европе практически исчезло. Лишь через несколько веков в Старом Свете появились неуклюжие фигуры святых мучеников глухого Средневековья, призрачные единороги и насмешливые химеры, а также тяжелые силуэты мадонн с младенцами, написанные на золотом фоне. Ну и младенцы! Непропорциональные фигурки с хмурыми взрослыми лицами.
И, наконец, мой самый любимый момент: тысячелетняя история Средневековья подходит к концу, и, постепенно, начинают оживать лица святых, мадонн и младенцев, уходит уродливая диспропорция и неподвижность фигур, краски на картинах становятся светлее и ярче. Эпоха Возрождения начинает свой победный путь по Западной Европе, и Старый Свет расцветает в сияющих лучах нового времени. Все лучшее, что было создано в эпоху Возрождения, находится в Европе (и слава богу: меня ужасно раздражают истории, подобные судьбе знаменитого фриза Парфенона, который хозяйственные англичане уволокли в свой Британский музей), но и в Метрополитэне достаточно произведений этого периода, чтобы понять, как расцветала Европа в течение трех веков.
На мой взгляд, из всей коллекции Метрополитэна лучше всего это великое возвращение в Европу оптимизма и жизнерадостности дают почувствовать три (далеко не основных) экспоната: два рисунка – Леонардо и Микеланджело, и майолика восхитительного флорентинца Андреа делла Роббиа.
И Леонардо, и Микеланджело были гениальными рисовальщиками. Если оставить в стороне живопись, то одни только их рисунки составили бы счастье любого музея мира. Метрополитэн оказался гордым обладателем эскиза к знаменитой Ливийской сивилле (одной из сивилл Сикстинской капеллы) Микеланджело и эскиза к «Мадонне с младенцем и Святой Анной» Леонардо. Великолепное юное и мускулистое тело сивиллы и нежное, полное жизни лицо мадонны бесконечно далеки от своих библейских сюжетов. Не в сюжетах дело, а в бьющей через край радости жизни, проявляющейся в любых мелочах.
В принципе, с Леонардо и Микеланджело все понятно: это величайшие гении человечества, поэтому от них закономерно ожидаешь глубины проникновения в суть вещей, часто превосходящего реалии современной им эпохи. Другое дело – семейное творчество скульпторов Луки и Андреа делла Роббиа. Они плоть от плоти своего времени и в их работах проявляется именно современная им эпоха. На мой взгляд, длительный период возвращения в Европу любви к жизни достиг своего апогея, когда на майоликовых рельефах замелькали толстенькие ангелочки Луки и Андреа делла Роббиа. И на рельефе Метрополитэна радуются жизни как раз такие ангелочки, вместе с младенцем Иисусом. Этот чудесный пухлый младенец в перетяжках не имеет ничего общего с кошмарными изображениями на средневековых произведениях живописи. Этого хочется посадить на колени, пощекотать и потискать, как самого настоящего младенчика.
Возможно, потому, что с эпохой Возрождения лучше, все-таки, знакомиться в Европе, Андрей не проникся моим восторгом по отношению ней и бестрепетно вышел из залов Ренессанса в более поздний период. И был наповал сражен Вермеером, гениальным голландцем, проникшим в тайну солнечного света. Каким-то непонятным образом Андрей через весь зал усмотрел небольшие по размерам полотна, решительно прошагал к ним через весь зал и замер перед ними минут на сорок. Я тихонечко радовалась рядом: ради таких моментов мы и ходим в музеи, снова и снова.
Мы провели в Метрополитэне еще несколько часов, перед нашими глазами промелькнули барокко и классицизм, импрессионизм и постимпрессионизм, а затем и весь пестрый двадцатый век, отмеченный ярким присутствием наших соотечественников. Меня порадовал роскошный портрет моего любимца, князя Шарля-Мориса Талейрана де Периго, оставившего в истории весьма неоднозначный след. И еще одна картина произвела впечатление на нас обоих: «Жанна Д’Арк» загадочного Бастьен-Лепажа.
Визиты в музеи такого уровня требуют значительных эмоциональных и интеллектуальных усилий, поэтому, выйдя из Метрополитэна, мы решительно направились в Центральный Парк восстанавливать свое душевное равновесие. Это изумительное по красоте место, в котором запросто можно провести целый день. В нем только зелень и вода, но почему-то его отчетливо воспринимаешь как одно из воплощений урбанизма. В тени роскошных широколиственных деревьев мы обрели покой после богатого спектра эмоций, пережитых нами в музее Метрополитэн.
Непредвиденные похождения в Квинсе
Во время нашей поездки в Нью-Йорк в городе происходило нечто такое, из-за чего бронирование отелей на Манхэттене на этот период превратилось в настоящую проблему. Эта проблема, увы, оказалось и нашей личной. Номер в драгоценном Хилтоне на 42-ой улице был забронирован у нас лишь на два дня, а последнюю ночь нам предстояло провести в каком-то отеле неподалеку от аэропорта Дж.Кеннеди. Очень печальный для нас, но непоправимый факт. Поэтому после философской прогулки по Центральному парку мы вернулись в Хилтон, собрали свой вполне спартанский багаж и загрузились в такси, призванное доставить нас в отель номер два.
На пути туда мы впервые узнали, какими безнадежными и невыносимыми могут быть нью-йоркские пробки. Нам и раньше случалось простаивать в такси на стритах и авеню Манхэттена, но то, что творилось в тот вечер в Квинсе, не шло ни в какое сравнение с нашими прошлыми транспортными затруднениями. Плотные караваны машин практически стояли на одном месте. Движение состояло из бесчисленных двух-трехметровых рывков вперед, за которыми следовала пара минут неподвижности. Такая манера езды – самый эффективный способ превратить дорогу в ад. Даже лицо Андрея приняло зеленоватый оттенок. Что уж говорить обо мне, известном страдальце.
За те три часа, в течение которых мы добирались до своего отеля (типичнейшей четырехзвездочной привокзальной ночлежки), я успела возненавидеть таксиста, Квинс, Нью-Йорк и себя. Лишь Андрей избежал этой участи, потому что трогательно заботился обо мне всю дорогу (не то, чтобы от его заботы мне становилось легче, но сам факт этой заботы подсознательно был мной учтен). Понятно, что с таким настроением перспектива запланированной вечерней встречи с Манхэттеном лопнула в воздухе, как пузырьки шампанского. Душ, ужин в номере и сон – таков был ожидавший нас набор развлечений на остаток дня. Зато в тот вечер я вновь убедилась, какая огромная удача - быть рядом с человеком, который поддержит любой разговор, от геополитики и истории западноевропейской живописи до лечения кашля и воспитания детей, который не осудит за бесславное сидение в номере и будет весь вечер беспокоиться о твоем, в общем-то, вполне благополучном, здоровье.
Утро нашего последнего нью-йоркского дня мы встретили в бодром, хотя и несколько опечаленном расположении духа: сказался длительный ночной отдых. Мы были полны решимости добраться до Манхэттена, полюбоваться Центром Рокфеллера и зданием Штаб-квартиры ООН, прогуляться по набережным Гудзона и, напоследок, еще раз пообедать в Гринвич Виллидж. Вот только дорога на такси от аэропорта очень смущала нас, после вчерашних злоключений. Поэтому мы решили освоить другой вид транспорта, обещавший отсутствие пробок: метро. Точнее говоря, поезда, курсирующие от аэропорта в сторону Манхэттена, не являются метро. Большей частью они движутся на поверхности. Чтобы добраться до желанного Мидтауна, нам необходимо был сделать несколько пересадок с поезда на поезд.
После не самого вкусного, но обильного завтрака, мы распрощались с не полюбившимся нам отелем и отправились в JFK. Не без труда отыскав в колоссальном аэропорту камеру хранения, мы забросили туда свой багаж и ринулись на поезд. Все казалось предельно понятным на карте, украшавшей стену терминала. Минут за сорок пять, пересаживаясь с поезда на поезд, мы должны были добраться до Манхэттена. Однако все оказалось не так просто. Мы с удовольствием ехали в вагоне, разглядывая пассажиров и меняющиеся за окном виды. На горизонте маячил Манхэттен. Через какое-то время пейзаж изменился, вокруг появились широкие открытые пространства и, наконец, перед нашими глазами предстало океанское побережье. Какой океан? Мы же едем на Манхэттен… ОТКУДА ОКЕАН?!
Я до сих пор не понимаю, что произошло и где именно мы совершили ошибку, но в тот момент стало очевидно, что движемся мы совсем не в том направлении, в котором собирались. В растерянности мы смотрели друг на друга, пытаясь понять, что делать дальше. Можно было, выйдя на ближайшей остановке, вернуться назад в аэропорт и попробовать сначала, а можно, выйдя из поезда, сразу попытаться добраться до Манхэттена. Одно было очевидно: выходить из поезда нужно как можно скорее.
С того момента, как мы покинули вагон поезда, я смутно помню подробности наших передвижений. Мы совершали ошибку за ошибкой, каждая из которых отдаляла от нас вожделенный Манхэттен. Сначала мы попытались дождаться поезда, который, почему-то никак не желал приехать за нами. Затем решили уйти со станции в город, чтобы поймать там такси. Преодолев какую-то замысловатую систему турникетов, мы выбрались в город и обнаружили, что находимся в классической одноэтажной Америке. Это место настолько отличалось от Манхэттена, что просто не верилось, что такое захолустье может быть совсем недалеко от него. Я думаю, что нас занесло в какой-то пригород Нью-Йорка, потому что не могу поверить в то, что в черте великого мегаполиса может находиться эта жуткая глухомань. Постепенно к нам пришло осознание, что среди немногочисленных прохожих мы единственные белые. Пригород был афроамериканским. По улицам ковыляли огромных размеров матроны в бесформенных одеждах с крикливыми детьми, обутыми в кроссовки на три размера больше нужного. И те, и другие подозрительно на нас косились.
Очень быстро обнаружилось, что замечательных желтых такси здесь нет и в помине. Нужно было срочно предпринимать меры. Мы завернули в ближайший магазинчик, торговавший сникерсами и прочей ерундой, где на нас с любопытством уставились два колоритных молодых человека. «Будьте любезны, подскажите, как мы можем вызвать такси?» - поинтересовался Андрей на своем безупречном английском. То, что мы услышали в ответ, показалось мне совершенно нечленораздельным. Я понимала, что чернокожий гигант отвечает нам тоже на английском, но произношение его было настолько странным, что мне не удавалось уловить буквально ни слова. Я покосилась на Андрея и с облегчением осознала, что он понимает хотя бы что-то. После нелегких переговоров мы были отправлены к ближайшему телефону-автомату, с помощью которого нам предстояло откуда-то вызвать такси.
Но нам, все-таки, ужасно не везло с транспортом в тот день. Оказалось, что такси сможет забрать нас не раньше, чем через час. Провести еще час in the middle of nowhere? Нет уж! Мы бойко зарысили назад, к железнодорожной станции, еще раз, под любопытные взгляды толстых чернокожих матрон, преодолели турникеты (не помню как) и принялись преданно дожидаться обратного поезда, который, к счастью, не замедлил себя ждать. Счастливо забежав в вагон, мы попытались сориентироваться во времени и пространстве и поняли, что на Манхэттен, увы, не успеваем, но и в аэропорт ехать пока рано. «Может, нам в на Кони-Айленд съездить? Может, на Брайтон-Бич?». Может, нам съездить хоть куда-нибудь?! Однако карта и часы немилосердно подсказывали, что туда мы тоже не успеем.
Тем временем, пейзаж за окном изменился: мы вновь увидели скучноватые провинциальные улочки Квинса с двухэтажными домами. Но, по сравнению с безвестным районом, из которого мы только что едва унесли ноги, Квинс показался нам блистательным мегаполисом. Мы переглянулись: а почему бы и нет? И вышли из вагона на следующей же остановке.
Ничего особенного в том райончике, разумеется, не было. Мы просто бродили по улицам, наблюдали за прохожими и наслаждались лучезарным июньским днем. Случайно мы набрели на какой-то liquor store (винный магазин). «Шампанского хочется», - неожиданно изрек Андрей. В магазинчике обнаружилось вполне достойное Moet et Chandon в маленьких бутылочках деликатных пропорций. Мы купили такую бутылочек, прихватили пару пластиковых стаканчиков, и, сами себе не веря, устроились на гранитном парапете рядом с каким-то сквериком, чтобы в декорациях одноэтажной Америки выпить Moet et Chandon из пластиковых стаканчиков. Гротеск. Но я очень люблю гротески, расцвечивающие нашу однообразную жизнь яркими красками.
Впервые после завтрака голод дал о себе знать. Через пару минут направленных поисков мы набрели на придорожный китайский ресторанчик, в котором местное население, в основном, заказывало еду на вынос, поэтому в заведении было только три столика. Мы плюхнулись за один из них, и умница Андрей, кроме английского, знающий еще и китайский, безмерно поразил деловитого китайца, обслуживавшего посетителей. Еда в ресторанчике оказалась на удивление вкусной, но чего-то не хватало. Чего может недоставать в китайском ресторане фастфуд? Разумеется, шампанского. Поэтому Андрей, ничтоже сумняшеся, прогулялся до знакомого нам liquor store, ставшего к тому времени уже совсем знакомым, и вернулся со второй маленькой бутылочкой Moet et Chandon.
Под изумленными взглядами местных обитателей, ожидавших свои коробки, мы энергично орудовали палочками и, вместо обязательной в Штатах кока-колы (тоже весьма подходящий к китайской еде напиток), грациозно потягивали Moet et Chandon из пластиковых стаканчиков.
Нам очень понравилось наше квинское приключение. Честное слово. Помимо ярких, хотя и неожиданных впечатлений от этого района Нью-Йорка, помимо невинного удовольствия, полученного нами от гротескного обеда с шампанским, оно нас многому научило. Мы в полной мере осознали, что даже самую, казалось бы, безнадежную ситуацию можно развернуть в свою пользу, если суметь посмотреть на происходящее другими глазами.
Наше путешествие стремительно приближалось к своему завершению. Мы вернулись в аэропорт, выудили вещи из камеры хранения, прошли чудовищную процедуру регистрации на рейс Дельты и, наконец, загрузились в свой Боинг, чтобы через десять часов мучительных ерзаний ступить на московскую землю.
Все-таки я очень люблю Нью-Йорк. И сейчас, описывая подробности наших похождений, я ужасно туда хочу. И в блистательный Мидтаун, и в утонченный Гринвич Виллидж, и (вы не поверите!) в двухэтажный провинциальный Квинс. И Андрей уже не раз говорил, что в свой следующий приезд в Нью-Йорк мы непременно найдем этот магазинчик, скверик и ресторанчик, и выпьем шампанского из пластиковых стаканчиков за вечное процветание любимого мегаполиса.
