«Править – значит воровать, все знают это»
Альбер Камю, «Калигула»
Вчера шел прямо по лосиным следам, и снег держал. Поглядывая на компас и переходя со следа на след, мимо остатков каменного фундамента, оставшегося от финского хутора, точнехонько вышел к безымянной ламбушке. У этого маленького озерка раньше было имя. Были названия у каждого мелкого ручья и холма в округе.
Эти имена погибли в Зимней войне 1939-1940 года.
Хутор на отвоеванной у леса поляне в километре от сказочно красивого озера с одной стороны и в километре от удивительно живописного залива Ладоги – с другой, в нем логика совершенно не современная. Принципиально иначе обживаются нынче Ладожские шхеры. Так много шлагбаумов не видел прежде никогда. Владельцы побогаче ставят при шлагбауме будку и нанимают сторожей. Заводят злых собак (один здоровенный пес мирно гулял со мной полдня), ставят видеокамеры, баннеры «Частная территория. Въезд строго воспрещен!» А то повесят знак с изображением черного пистолета. Те, кто победнее, просто отгораживаются, как могут. Иллюстрация сугубо российского способа измерять социальный капитал, предложенного Александром Аузаном: «Чем выше и плотнее забор, тем ниже уровень взаимного доверия в обществе».
Есть во всем этом отчаянная потуга современных россиян хоть как-то выгораживать, лепить свой частный крошечный мирок. Отделиться от общей русской неопределенности и этой… как её… умное слово из глупой памяти вылетело… А порядка как в летописные времена призвания варягов не было, так и доныне нет. Ни порядка нет, ни счастья. И этот свой частный порядок выглядит не лучше, чем всеобщий хаос огромной России вокруг. Подозрительно мало отличаются общее поражение и своя победа. А впереди – как для деревень из «Улитки на склоне» А. и Б. Стругацких – маячит «Одержание».
И еще часто попадаются придорожные щиты с объявлениями: «продается земля», «…дом с землей», «турбаза», «дом», «дом с участком», «земля – лучшая инвестиция…» Некоторые что-то почуяли, и разбегают...
– Твою-то… шерсть на носу!!!
Разом опрокидываются оба котла, выплеснув в огонь почти закипевшую воду и вылетевшее из памяти слово «энтропия».
К полудню вышел на южный берег залива Марьялахти. На северном берегу – красивые скалы. Побрел вдоль них искать путь через лес к озеру Кайлиолампи. Если удачно пройду лесом, ночевать буду уже в Сортавальском районе.
Два рыбака замерли над лунками, рядом – мотособака. Удят крошечных окушков и ершей. Подошел расспросить, не местные ли они знатоки здешних мест? Они – местные знатоки этих мест. «Вон дорога – по ней и дойдешь до самого озера. Там дальше ферма с мраморными быками». Мраморная говядина – возможно, самый известный в мире мясной деликатес, о котором я раньше ничего не слышал. У одного из удильщиков там подвизался ветеринаром зять. Поэтому он и осведомлен, и ел ту мраморную говядину: «с одного бычка всего килограмм пять её выходит». Вздыхает, машет в противоположную сторону: «А там алкоголь элитный делают – так мы тех напитков не видели». Ну да, ну да: для этого нужен родственник-кавист, засевший в винных погребах.
Рыбаки стращают злыми волками: «Есть петарды от волков? Нет? Обязательно надо петарды с собой носить!»
Делимся байками про зверей и рыб. Мне есть, чего рассказать. Было дело, работал на турбазе: одну медведицу готовил к зимней спячке (в неволе они сами в спячку не уходят), а другого медведя ел.
«Турбаза – прощаясь, машу рукой в сторону большого дома на неблизком берегу – очень необычной архитектуры». Они оживляются: «Какая же это турбаза? Это – дача Путина!»
Выкапываю из рюкзака фотоаппарат, делаю фотографию: дача Путина далековато, в кадре выглядит маленькой.
Вылезаю на трудоемко и тщательно вычищенную, по-нерусски гладкую дорогу. Приветливо машу проезжающему мимо трактору и со снегоступами подмышкой шагаю на Север, в сторону озера. Промаршировал километра два: мимо фермы с «мраморными бычками», мимо аккуратного жилого домика, мимо вольера с облаявшими меня собаками. Вот и озеро, на берегу баня. Скидываю рюкзак, начинаю разглядывать карту. Подбегает корпулентный охранник в камуфляже и с рацией в руке:
– Это частная территория! Как вы сюда попали? Нельзя здесь находиться!
Рация в руке хрипло бубнит: «Догнал мужчину?» «Доложи, догнал мужчину?»
– Догнал! У бани догнал! – охранник не смотрит в карту, на которой уголком платформы спортивного компаса пытаюсь показать, откуда сюда пришел.
– Догнал мужчину?
– Догнал, догнал! У бани догнал!
– Догнал мужчину? Догнал мужчину?
– Да, он догнал меня-мужчину у бани!
– Догнал мужчину?
Охраннику стыдновато за накладку с рацией. Этот комичный односторонний диалог настраивает меня на веселый лад.
Невпопад вспоминаю, как Юрий Норштейн, когда Франческа Ярбусова показывала ему гладкий и красивый рисунок, советовал ей рисовать то же самое левой рукой. «Гладкость и легкость исполнения не дают нерва и глубины». Такой уж мы народ: добрые и злые, бедные и богатые, умные и дураки – абсолютно в каждом из нас есть эта корявинка, несовершенство, непутевость. Будто левой рукой нарисованы. И часто; слишком часто не слышим друг друга.
На озеро меня не пустили. Под сопровождением еще одного охранника на квадроцикле вернули немного назад: мимо вольера с гавкающими собаками к домику возле фермы «мраморных бычков».
Из домика вышел седой профессионал – должно быть, их командир.
– Да. Паспорт, разумеется, при мне.
– Есть что-то ценное в рюкзаке? – спрашивает заботливо, взяв паспорт. – Занесите, чтобы не было потом претензий.
– Тут же охрана, закрытая частная территория. – Широко развожу руками. – И еще, простите, полчаса назад от местных рыбаков я узнал, что это «дача Путина». Кто станет тут копаться в рюкзаке, вы что!?! Да кто ж тут будет воровать!?!
Он немного смущается. А я вспоминаю, как пишу на каждой двухсотрублевой купюре «Путин – вор», и тоже немного смущаюсь. Покладисто заношу рюкзак в коридорчик, аккуратно отделанный вагонкой.
И опять я не похож на свою фотографию на паспорте. «А вот так жестоко потрепала меня тяжкая жизнь» – печалюсь фальшивым голосом.
Пытаюсь на карте показать свой путь: кто я, откуда, куда иду. Прошу разделаться со мной побыстрее:
– Не позднее шестнадцати мне надо останавливаться на ночлег, потому что часа два трачу на подготовку стоянки и добычу дров. У вас же должен быть стандартный протокол на любую нештатную ситуацию.
– Протокол на вас составлять не будем, просто перепишу данные паспорта в служебный журнал. Никуда дальше эти персональные данные не пойдут.
Он уходит в другую комнату. А я прошу рядового охранника пожертвовать перевязочного материала, если у них в аптечке есть запас: у меня кончаются антимикробные салфетки. «Можно просто бутылочку водного раствора хлоргексидина, или любое армейское атравматическое раневое покрытие, стерильная мазевая повязка тоже подойдет…»
Ага, щас! У них «только автомобильная аптечка, в ней ничего такого нет».
– Тут у вас не то, что по-богатому, а всё роскошно устроено. Так организуйте себе грамотные курсы по обучению неотложной медицинской помощи. Это и на работе, и в быту очень нужный навык! Вот я – плотник – постоянно таскаю с собой добротно укомплектованную аптечку. Сколько крови из небольших ран остановил за годы работы на срубах! И сейчас, с обмороженными две недели назад пальцами ног, спокойно путешествую, не страшась гангрены…
Возвращается седовласый командир с журналом.
– Где проживаете?
– По месту регистрации, – киваю на свой паспорт в его руках.
– Адрес?
– Как в паспорте.
– Адрес назовите?
Называю адрес.
– Какой это район Петрозаводска?
– Да я их всегда путаю. Голиковка, наверное. Я плотник, голодранец, «рабочий бентос». Где мне жить, как не на Голиковке? Все знают про «офисный планктон», а «рабо…»
– Давно по этому адресу проживаете?
– Да уж год девятый, наверное. Так вот, «рабочий бен…»
– Хммм. Зарегистрированы 15 марта 2010. – значительно молчит. – Примерно сходится. – В Петрозаводске давно?
– Да как в 1991-м в Университет поступил, так и остался.
Небыстро начинаю догадываться: некуда человеку применить образование. Вспоминает-применяет навыки допроса. Решаю, что это плюс, хоть и смахивает на пародию малобюджетного боевичка. Вспоминаю «солсберецких туристов» Чепигу и Мишкина: нет, на пародию не похоже. Вздыхаю, как Атос, с сожалением: «А ведь этот еще из лучших!»
– Наберите в Интернете мое имя и фамилию, добавьте «плотник-мизантроп» и еще слова из песни Б.Г. «снился мне путь на Север». Прочитаете статью Валерия Поташова о том, зачем я иду на Север.
А в памяти уже всплывает подправленная цитата из фильма «Брат 2», с правильными интонациями: «Я гулял. Я на даче Путина первый раз. Я же не знаю, что у вас не везде можно ходить. У нас вот везде можно». С трудом сдержался и смолчал. Вообще-то мне больше фильмов нравятся книги, но цитаты из книг случайным собеседником считываются редко. Нет мгновенного узнавания. В Тунисе, когда автобус остановился у роскошного магазина знаменитых кайруанских ковров, я впопад пошутил словами дона Сэра: «Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры…» Ни один человек не вспомнил «Трудно быть Богом» братьев Стругацких, ни один. А несколько голосов сварливо поправили: «Кайруанские ковры. Кайруанские!»
На мобильник «Седому» дозвонился начальник следующего уровня – «Хёвдинг». Он приказал вывезти меня туда, где я вошел на территорию. Стал было опасаться, что опять окажусь в заливе Марьялахти, из которого по Ладоге на Север не выйти, там льда совсем нет. И потянутся предо мною «кривые, глухие окольные тропы…» Но прислушиваюсь… нет: выдворяют на трассу Санкт-Петербург – Сортавала.
И еще «Хёвдинг» велел выдать беззащитному бродяге пару петард для обороны от волков: «Спроси, есть у него петарды от волков? Нет? Обязательно надо петарды с собой носить!»
Вручили ровно две петарды, сопроводив инструкцией: «чиркаете по спичечному коробку, и немедленно кидайте подальше, а то пальцы оторвет! В снегу она взорвется». Сунул их в полиэтиленовый пакетик с паспортом. «Что нам делать, умеющим кофе варить, а не манную кашу? С этим домом нетопленным как примирить пиротехнику нашу?» – промолчал строфу Дмитрия Быкова.
Депортацию с частной территории дачи Путина закамуфлировали под экскурсию. Грузно взлез на квадроцикл, оперся рюкзаком о багажник, ухватился за рукояти, одновременно держа в одной руке лыжную палку, а в другой – снегоступы, и покатили.
Щебечу в ухо конвойному – спина охранника делается задумчивой:
– Можете устроить тренировочный поиск шпиона по следам. У меня размер 47 и характерный протектор на подошве. А на сыром снегу Марьялахти оттиски снегоступов вообще ни с чем не спутать.
Прокатили совсем рядом с дачей Путина, чтобы я хорошенько рассмотрел вблизи и ее, и видеокамеры наблюдения размером с руку, и безупречно выметенную вертолетную площадку, подсвеченную веселыми цветными огоньками. Притормозили возле домика охраны – эти самые служивые в строгих синеватых форменных рубашках увлеченно пялились в свои мониторы, пока я медленно, как герой рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни», брел по раскисшему снегу через залив Марьялахти. Разини.
Ссадили возле входной препоны. Поблагодарил за экскурсию, затянул пояс рюкзака, скомандовал сам себе словами Рэя Бредбери: «Они никогда не сумеют жить так, как ты. Давай. Вперед!» И честно потопал по прекрасной дороге сквозь эталонный сосновый лес. Мимо собственного садкового хозяйства – вряд ли растят тут заурядную форель. Мимо еще одного огромного дома оригинальной архитектуры – туда, видимо, заселят обильную президентскую челядь, когда прилетит С А М. А в просторных погребах президентские бутлегеры, должно быть, тайно бодяжат свой секретный элитный алкоголь.
Первосортная дорога, ве-ли-ко-лепная: одна из двух российских проблем решена блестяще. Вторую же решить невозможно, ибо «умные им не надобны, надобны верные». К трассе на Сортавалу выхожу через два с половиной километра, и добросовестно шагаю по ней до границы Ланденпохского района.
Мозг удобно разлегся в телеге тела, праздно размышляет о прочитанных книгах и всякой всячине:
– Не хватает мне, рабочему планктону, Араты Горбатого. Хочется, чтобы историческая эволюция родила такую щуку, запустила ее в социальный омут нашего постсоветского Арканара, чтобы не дремали жирные караси, пожирающие придонный бентос.
– «А по берегам люди строят заборы, сажают на цепи угрюмых собак. Ставят капканы успешные воры на лузера-вора, рабы на раба». – Напеваю песню «Телевизора» в продолжение темы про шлагбаумы.
«Все протесты и митинги зря: мы вскормили в Кремле упыря» – еще одна песня Михаила Борзыкина; и тоже не поспоришь. Перед человечеством и Россией столько глобальных вызовов и проблем, а глава безбрежной страны ввинтился во власть, как иксодовый клещ в кожу. Жадно сосет «новую нефть».
– Дачки он строит, шерсть на носу.
