Рассказ — об ощущении Родины, которое у меня сложилось в ходе поездки в Пакистан в 1997 году. Помните, тогда еще свежо было воспоминание об СССР. А я тогда была довольно взрослой девушкой с годовалым ребенком на руках и пакистанским мужем впридачу. Он учился на пятом курсе российской пищевой академии, и после ее окончания планировал забрать нас к себе на родину и строить там счастье. "Пакистан навеки" в мои планы не входил, но я об этом помалкивала (раскачивать семейную лодку лучше строго по расписанию) и рассуждала как Скарлетт О'Хара: "не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра". В переводе: "этот скандал я оставлю на потом".
Между тем отказываться от поездки вообще я не собиралась. Посетить родителей мужа, познакомиться с ними я считала своего рода долгом. И, конечно, хотелось посмотреть Пакистан. Возможно, сейчас я бы поступила иначе. Но тогда у меня были идеальные представления о мире, долге и законах любви.
Итак, полным ходом шел его пятый курс. Шла зима. Я грустнела с каждым днем, потому что понимала, что летом он защитит диплом и повезет меня в Пакистан. И шансов скоро вернуться оттуда у меня будет мало. А может быть, не будет совсем. И тут на счастье было объявлено о том, что у его брата на март назначена свадьба. И муж решил — едем! Я не то чтобы обрадовалась, но стала потирать ладошки — съезжу, посмотрю, а летом решу, в какой тональности устраивать протест...
Отъезд был тяжелым. Мама со мной прощалась как навсегда. У нее всегда был в голове порядок, в отличие от меня. Точнее, он у меня тоже был. Но свой, персональный. "Приедешь — а там гарем, — говорила она, — посадят на замок, и прощай...."... А я ... я была романтичной девушкой, начиненной русской классикой, убежденной, что жена к мужу прилеплена, и что жены декабристов — лучший пример для подражания. Сейчас, наверно, таких девушек нет. Хотя, я не уверена... Еще была отважной. И авантюристкой к тому же... Интернационалисткой. Верила в мир во все мире. И во все хорошее. Добрых людей и добрую судьбу (в это, кстати, ну совсем не напрасно верила). Хотя страшно было неимоверно.
Нас угораздило сэкономить на комфорте: добираться было решено поездом до Ташкента, а там — до Пешавара на самолете. Была середина февраля. Центральную Россию одолевали трескучие морозы до минус 30. Мы садились в поезд поздним вечером на небольшой станции невдалеке от Воронежа. На руках у нас были билеты в купе. Стоили по тем деньгам по миллиону рублей — каждый. Когда мы вошли в поезд, оказалось, что наши места заняты. Опущу подробности выяснения обстоятельств. И только когда поезд уже тронулся, я поняла: это — территория Узбекистана, и мы тут со своей "желтой бумажкой" никто, и звать нас никак (ж/д билет тогда, как и сейчас в России — был желтого цвета). Дело в том, что все пассажиры, ехавшие в этом поезде Москва-Ташкент — платили лично проводнику, и с билетами мы были одни-одинешеньки, наверно. Выйду в Тамбове — заявила я — а ты как хочешь — езжай на свою свадьбу. Муж помчался к начальнику поезда. И договорился на СВ за 600 тыс.р., как сейчас помню. Когда я вошла в этот СВ, то изрекла: "Ну если это СВ, То я Мерилин Монро".
За окном мелькало белое русское безмолвие, и выходить из поезда в ночь меньше всего хотелось. За окном минус 35, дочка часто болела... В общем, я положилась на волю судьбы. Наверно, это так называется.
Ехали, почти не выходя из купе, то есть СВ. Днем невозможно было пробиться ни к туалету, ни к баку с кипятком — в проходах стояли плотной стеной казахи — они пользовались скорым поездом, как электричкой: заплатил узбекскому проводнику денежку и езжай до своего аула. А что русской барышне руки надо помыть — никого не волновало. В вагоне было хуже, чем в московском метро в час пик. А я ... я была на злостной чужбине. Вокруг были только темнокожие и узкоглазые, все говорили не по-русски и пялились на меня с любопытством, когда я все же высовывалась наружу. Чужая страна. Чужбина... лезло в голову.
В Ташкенте это чувство не оставляло. После распада Советсткого Союза прошло немного времени, и русские были гонимы из "освобожденного" Узбекистана вовсю и уже не чувствовали себя по-советски наравне. И от этой мысли было не по себе... В столице Узбекистана мы пробыли около двух-трех дней. Никогда не забуду вкуснющий лагман в простой рабочей столовой, куда нас привез однажды таксист. И старый город.
О самом Пакистане я немного писала в здешних заметках. Вспоминаю о всех людях, традициях, укладе этой страны — с большим теплом. Но ощущение чужбины в дни пребывания там — обострилось. Самое ужасное, что я не могла дозвониться до дома, до мамы — телефонные сети тогда были далеки от совершенства, а у России с Пакистаном было мало оснований иметь связь. А еще мужа угораздило потерять мой загранпаспорт где-то на дорогах Пакистана. Вот я страху натерпелась! Думала, не дай Бог, какая бюрократическая проволочка, все тогда — не видать мне березок ни в жисть... Но все закончилось хорошо — в нашем консульстве мне выдали свидетельство на возвращение в Россию.
...Когда мы вошли в салон самолета, выполняющего рейс из Пешавара в Ташкент, девушка-стюардесса с белыми волосами и голубыми глазами, наряженная в узбекский костюм, сказала мне wellcome. Я облегченно выдохнула: "Я говорю по-русски", — молвила... И что бы вы думали — что я подумала? "Cлава Богу.... Ташкент... РОДИНА!" Наверно, на меня повеяло остывающее тепло моей бывшей страны — Советского Союза...
А когда приземлились в Ташкенте и вошли в аэропорт — вприпрыжку помчалась в туалет переодеваться. Стащила пакистанский костюм, натянула джинсы с майкой. И поскакала дальше — искать телефон — мамочке звонить... Из Ташкента в Воронеж мы поездом, конечно, не поехали... Полетели на самолёте.
Так что Родина — понятие относительное...
