В продолжение о темных пятнах в истории Парижа (
Место, где вершились судьбы и гасли жизни многих парижан ), точнее о «темных местах» среди улиц и площадей этого прекрасного города, блуждая по которому, современному туристу и в голову не приходят воспоминания ужасов, творившихся здесь в средние века.
Приведя нас на Гревскую площадь (ныне Отель Де Вилль), Виктор Гюго в «Соборе Парижской Богоматери», буквально приковал мое внимание к Роландовой башне. Поэтому дочитав произведение до конца, я вернулась к главе о затворнице Роландовой Башни и, обыскав весь google, я так и не поняла, вымышленная эта башня, или такое ужасное место действительно существовало?! Это место еще известно под названием «Крысиная Нора». Не очень то привлекательное название, верно? Еще бы! Что же может быть привлекательного в полуподвальном темном каменном помещении, в котором прозябали затворники. Огородившись от всего белого света, эти бедолаги, потерявщие интерес к жизни, добровольно затачивали себя в подобных кельях и просиживали в них на холодном каменном полу, моря себя голодом и холодом, пока смерть не дарует им радость освобождения от такой жизни. В большинстве своем это были женщины – затворницы, каждая из которых имела собственное неописуемое горе, которое не возможно было пережить. Горе до такой степени убивало этих людей, что они добровольно затачивали себя заживо в такого рода гробницы для того, что бы погибнуть в них от голода и холода, позабытыми всеми.
Гюго утверждает, что «в городах средневековья подобного рода гробницы встречались нередко. Даже на самых людных улицах, на самом оглушительном и пестром рынке, в самой его середине, чуть ли не под капытами лошадей и колесами повозок, можно было наткнуться на нечто вроде погреба, колодца или же на замурованную, зарешеченную конуру, в глубине которой днем и ночью возносило молитвы человеческое существо, добровольно обрекшее себя на вечные стенания, на тяжкое покаяние.»
Что же заставляло людей обрекать себя на пожизненное заточение?
История о Роландовой башне, рассказанная Виктором Гюго гласит, что отец некой госпожи Роланд, которая была владелицой одноименной башни, погиб в крестовых походах и, в знак скорби по отцу, госпожа Роланд приказала выдолбить в стене собственного дома келью. Томясь невероятной скорбью по отцу, она отдала все свое богатство нищим Парижа и приказала заключить себя в эту келью, представляющую собой настоящую конуру с замурованной дверью и с единственным отверстием – слуховым стрельчатым оконцем, перегороженным двумя железнами полосами-прутьями, образовывающими крест. Сквозь это отверстие в темницу проникало лишь совсем немного света и воздуха. Это то место и названо в произведении «Собор Парижской Богоматери» Крысиной Норой. Вернее, народ якобы так прозвал эту черную и мрачную келью.
«Двадцать лет неутешная девица ждала смерти в этой преждевременной могиле, молясь денно и нощно о спасении души своего отца, почивая на куче золы, не имея даже камня под головою, облаченная в черное вретище; она питалась хлебом и водой, которые сердобольные прохожие оставляли на выступе ее окна. В смертный свой час, прежде чем перейти в вечную могилу, она завещала свою временную усыпальницу тем скорбящим женщинам, матерям, вдовам или дочерям, которые пожелают, предавшись великой скорби или великому раскаянию, схоронить себя заживо в этой келье.»
В средневековом Париже таких келий было немало и почти все они все время были заняты. Это явление поддерживалось церковью и духовенством, потому что церковники были в первую очередь заинтересованы в том, что бы кельи не пустовали, так как вечное покаяние, демонстрируемое затворниками, являлось хорошим признаком и показателем силы веры. Такого рода «живые усыпальницы» в Париже, представляющие собой как будто промежуточный дом между жизнью и смертью, были и в Монфоконе, и на кладбище Невинных, в стене жилища Клишон и во многих других местах, след которых уже простыл, а напоминания о них можно встретиь только в преданиях и в литературе французских классиков. Даже в путеводителях нет никакого упоминания об этих местах. Наверное для того, что бы не пугать постояльцев современных отелей, стены которых скорее всего просто насквозь пропитанны стонами людских страданий и шепотом их молитв.
Гуляя по современному Парижу, наверное не возможно себе все это уже вообразить. Уж слишком изменился облик этого великого города, уж очень качественно отняслось время к огранке этого бриллианта, и многие из граней того дикого средневекового камня, мерцают сегодня ослепительным и благородным блеском.
