— Пап, а если я им ещё один листочек кину? Можно?
— Сынок, кинь маленький, но лучше их не перегружать. У муравьёв свои дела, свои заботы. Кто-то из них пищу для сообщества добывает, кто-то охраняет. Это только на первый взгляд муравейник кажется нагромождением веточек и хвороста. Под всей этой кучей целый город.
Сашка стоял и смотрел, как три больших красных муравья схватили его листочек и поволокли вниз. Навстречу им попадались рабочие муравьи, тащившие на себе что-то громоздкое, на порядок превышавшее их собственные габариты. Мальчишка с интересом наблюдал, как те и другие ловко расходились на встречных курсах.
— Так вот, у муравьёв, как и у людей есть самосознание. Кто-то из них за детишками смотрит, гулять их выводит. Это муравьи воспитатели. Строителей ты уже видел, но есть ещё и врачи. Если кто-то из собратьев повредит лапку, муравьи-хирурги её отгрызут, то есть ампутируют.
Нам возле их города лучше не стоять. Посмотрели, давай возвращаться назад, а то вон гляди, их разведчики напасть на нас хотят. Волнуются, прогоняют, — отец стряхнул с брючины двух красных от злости муравьёв, приобнял сына за плечо, после чего они двинулись в обратный путь.
— Интересно у них жизнь устроена! А кто ж тогда обязанности распределяет? Кто говорит, ты это делай, а ты то?
— Да я сам про них мало что знаю. Если в нашей стране коммунизм планируют построить, то у муравьёв нечто похожее самой природой заведено. Никто из них от работы не отлынивает, никто еды больше чем нужно не возьмёт. Вот так и в нашей стране возможно когда-то будет, но для этого люди должны стать более сознательными.
Отец с сыном брели по берёзовой аллейке, вдоль старого барского парка. Дворянского дома в деревне Круглое давным-давно уже не было, однако огороженный рвом парк с его чёткой симметрией и правильно посаженными яблонями, напоминал о дореволюционном прошлом. Подхватив мысли отца, сын продолжил.
— Пап, ну вот не понимаю я, зачем этому барину такой сад нужен был. В прошлом году, когда мы с мамой в августе приезжали, мы с двух яблонь почти пять вёдер собрали. После варенье варили, ну и дед поросятам яблок подсыпал…. Теперь любой человек может в сад прийти и сколько хочешь яблок набрать. Барин и его семья всё это поесть никак бы не смогли. Бабушка рассказывала, что он и в сад то никого не пускал….
Мысли мальчишки переключились, когда он увидел остатки поросшей бурьяном траншеи.
— Пап, а это знаешь, что такое? Дед говорил, что это от войны траншея. Получается, во время войны возле нашего дома окопы были.
— Сынок, война это самое страшное что может быть на свете!
* * *
Ни дедушка, ни бабушка, ни мама, ни папа о всех ужасах войны с Сашкой старались не разговаривать. Зачем? Им хотелось, чтобы мальчишка рос счастливым. Не нужно ему знать ни о войне, ни о тяжких послевоенных годах.
Короткий жизненный путь Сашки мало чем отличался от судьбы своих сверстников. Его родители Вера и Николай являлись детьми войны. Они родились на Орловщине в самое тяжёлое время – в ноябре 1941 г. Вера появилась на свет в тот момент, когда в их деревне стояли немцы. Из своей родной хаты их выгнали. Пришлось ютиться у соседей. Будучи недельным ребёнком Вера так сильно простудилась, что чуть не умерла. Её отец Сашкин дед Иван на тот момент воевал в Красной Армии. О своей семье он ничего не знал, да и если бы знал, то помочь бы не смог. Дед Иван был простым танкистом, фронтами он не командовал.
Выручили родственники. Две сестры Ивана каким-то чудом прорвались через линию фронта, нашли жену брата Клавдию, и далее между бугров и оврагов перевели её вместе с малюткой Верой на советскую сторону. Через две недели позиции немцев отутюжили Катюши, попав при этом и по деревне Круглое и по своим окопам. Дом Клавдии и Ивана оказался полностью уничтожен, и тем не менее, когда дед вернулся с фронта, он отстроился на прежнем месте.
Будучи студентами, Вера и Николай учились в Москве, познакомились, поженились. Сынишка у них родился, когда оба родителя находились в достаточно зрелом возрасте. Ребёнок был желанным, сына они любили.
Мальчик подрос и окончил первый класс. Ну а так как родители работали и оставлять Сашку в Москве было не с кем. На семейном совете постановили – отправить сына на всё лето в деревню к дедушке Ване и бабушке Клаве.
* * *
Вот так, ещё вчера они были в Москве, а теперь сын показывал отцу знакомые по детским играм места.
На следующий день, попрощавшись с тёщей и с тестем, Николай по тропинке через ржаное поле побрёл на станцию. Налитые зёрнами колоски, словно прощаясь, щекотали его раскрытую ладонь. Николаю вспоминалось, как в детстве каждое лето он подрабатывал в колхозе, помогая убирать хлеб. Теперь же настали другие времена. В городе у него была другая работа, и понедельник на неё нужно выходить. Николай даже не смог заехать в своё родное село, находившееся в другом районе области.
Первая неделя прошла наполненная новыми впечатлениями. Однако дальше для Сашки потянулись серые деревенские будни. Улица, где жили бабка с дедом, состояла из нескольких домов. Друзей для игры у мальчишки не было. Дед, хотя и вышел давным-давно на пенсию, по просьбе председателя продолжал работать на колхозной автобазе.
Автомастерскую от дома отделяло 3 км. Утром дед Иван вставал ни свет, ни заря, косил в барском саду траву для кроликов и убегал к своим комбайнам и тракторам. Вернувшись, отправлялся вместе с Сашкой собирать скошенную траву. После они вместе пилили дрова, либо занимались ещё чем-то полезным. По воскресеньям вместе ходили в деревенский магазин, где дед Иван покупал внуку сосательные конфеты, либо кукурузные хлопья.
Внук не переставал удивляться над своим дедом. Вся его жизнь проходила на каких-то бешенных скоростях, где для отдыха не оставалось ни одной свободной минуты.
Бабушка Клава занималась домашним хозяйством, которое состояло из кроликов, поросят, курей, уток и индюшек. Поросятам дважды в день она варила похлёбку. С птицами помогал Сашка, щедро кормивший их комбикормом. Среди птиц периодически находилась то индюшка, то утка, предпочитавшая откладывать яйца не в курятнике, а где-то в укромном месте, создавая гнездо. Пытаясь скрасить детский досуг, бабушка предлагала Сашке проследить, найти кладку и принести домой яйца.
Отбивавшиеся от стаи птицы вели себя крайне осторожно. Направляясь к гнезду, они не шли по прямой, а петляли кругами. Однако юный следопыт каждый раз оказывался хитрее. Он прятался, как индеец полз по траве, выжидал, затаив дыханье, выслеживал и неизменно находил кладку.
В тот день, позавтракав, он как раз отправился искать новое гнездо индюшки. Дело в том, что Сашка позавчера свалял глупость. Из гнезда нельзя забирать все яйца – необходимо оставить одно. Если ничего нет, своё потайное место птица обязательно поменяет. Именно так и произошло.
Сашка вслед за птицей спускался вниз по бугру. Индюшка долгое время кружила среди травы, но после повернула вверх и пошла в сторону. Следопыт отчётливо её видел, но далее птица пропала. Мальчишка какое-то время выжидал, но после встал и уже не прячась, принялся искать индюшку.
В это место дед почему-то никогда не ходил косить траву. Не приходил сюда также и их сосед Сергей Андреевич. Как результат, склон зарос кустарником и высокой травой. Шаг, ещё шаг и…. Сашка, не понимая, что с ним происходит, куда-то вдруг провалился. Вдобавок ко всему на него с гоготом прыгнула индейка, напугав мальчишку чуть ли не до смерти. Птица выскочила в светившийся сверху лаз, тогда как сам Сашка оказался в какой-то пещере. Его трясло от страха. Не понимая где он и что с ним происходит, ребёнок пулей выскочил наверх и побежал домой.
Залетев во двор, он увидел, что бабушки нет. По всей видимости, она ушла в магазин. Отдышавшись и слегка успокоившись, Сашка подумал, что если он расскажет о своём приключении бабушке, та обязательно передаст деду и вместе они потом будут смеяться над своим незадачливым внуком. Вот ведь невидаль, провалился в пещеру…. Нет, о подобном лучше молчать.
Шли дни. Сашка в деревне освоился. Несколько раз он носил деду обед, не говоря уж про походы за хлебом в магазин. Бабушка, увидев, что внук теперь парень самостоятельный, стала разрешать ему ходить через ручей в основную деревню в гости к так вовремя появившемуся новому другу Серёжке.
Та часть Орловщины, где располагалась деревня Круглое, относилась Средне Русской возвышенности. Вздыбившиеся бугры отделялись друг от друга оврагами. Внизу оврагов чаще всего тёк ручей или даже речушка, возле которых шевелили своими длинными зелёными косами плакучие ивы.
С новым другом Сашка запускал по ручью кораблик. Однако чаще всего игра проходила на территории Серёжи. Ребята ели малину, залезали на вишню, учили Шарика подавать лапу, устраивали домик для кошки. На огороде у Серёжки стояло несколько ульев. Мальчишки любили наблюдать, как туда-сюда снуют пчёлы.
Как-то раз, посмотрев очередную серию про разведчика Штирлица, друзья принялись обсуждать, каким хитрым был наш разведчик, как он здорово водил за нос немцев.
— Ничегошеньки вы ребятки про войну не знаете. Тут у нас всё так быстро происходило, что мы даже опомниться не успевали. Осенью сорок первого фронт подступил. Вон на том бугре наши ребята позиции заняли, за один день окопов нарыли. Нам всё говорили уходите, уходите… А куда ты уйдёшь? Как хозяйство бросишь? Вот мы все и остались. Как снег на голову, в деревню немцы вошли. Идут озираются, в дома заглядывают, партизан и красноармейцев ищут. Тут наши их увидели и с того бугра начали стрелять. Немцы из-за нашего дома в ответ тоже палили. Пушку какую-то подтянули, пулемёт рядом поставили. Я со своей матерью подумала, бог с ним с домом-то, лучше мы возле продуктов будем. Мы с ней в погреб в огороде спрятались, там окошки имелись, иногда выглядываем, чтобы понять, как скоро всё это закончится.
Наши ребята сперва стреляли много и часто, а к вечеру видать патроны кончаться стали, так они пореже отвечать начали. Тут немцы это дело поняли, в атаку на них пошли. К бугру приблизились, а наши ребята из окопов как выскочат, и в штыковую атаку на них. Кричат дружно: «Ура! За Родину! За Сталина!» Тут немцы всех их из автоматов и постреляли….
Сашка слушал сперва с особым интересом, но после, когда бабка стала рассказывать, как она в погребе пряталась, детский разум начал возмущаться… Как это так, почему она пряталась? Она должна была уйти в партизаны…. Ну а уж когда женщина дошла в рассказе, как немцы перебили всех наших… Сашка хотел конкретно возмутиться и сказать что-то типа — врёшь, сволочь…
Какая это так, Серёжкина бабка нагло врала про Красную Армию? Сашка любил смотреть фильмы про войну — там наши периодически били немцев. Не могли фашисты взять и перестрелять наших… Однако он был в гостях, и потому промолчал.
В свою очередь, женщина, почувствовав в детских глазах обиду и негатив, осеклась и перестала рассказывать. Наступила пауза, которую прервал родной внук.
— Ба, а где тогда твоя хата стояла?
— Как и сейчас на этом же месте.
— Понятно. Тогда, выходит, немцы вдоль нашей улицы шли, а наши красноармейцы вон там том бугре оборону занимали?
— Всё так. Они наших перебили и дальше захватили Верховье. Им железнодорожная станция была нужна. Правда они там долго не задержались. Немцев с Верховья через неделю выбили. Они отступили и встали возле нашего села. К этому моменту мы с мамкой поняли, что война надолго. Что смогли, всё в руках унесли. Ушли к родственникам. Вернулись мы сюда только через два года….
Тут у Сашки начало кое-что проясняться.
— Баба Нюра, так выходит, весь тот бугор, где мои дед с бабкой живут, это всё сплошная немецкая сторона была?
— На месте моей хаты и на месте вашей немцы два года простояли. Наши ребята окопы тех первых погибших красноармейцев как раз и заняли. Да что говорить? Давно это было. После войны прошёл бульдозер. Он всё и везде разровнял. Я теперь точно не скажу, как и где все эти окопы проходили…
Всё! Шепелявившая, слегка брызгавшая слюной бабка, Сашке уже была не интересна. Он схватил друга за локоть и под предлогом, посмотреть котят, потащил на улицу. Далее он рассказал Серёжке историю своего падения в пещеру.
— Ты думаешь, это немецкий блиндаж?
— Да я не думаю. Я в этом уверен!
У ребят проснулся инстинкт следопытов. Попрощавшись, они договорились встретиться завтра днём возле той ямы с лопатами. Друзья обговорили, если взрослые начнут про лопаты что-то спрашивать, они ответят, что таковые им нужны, ибо они хотят накопать червей для рыбалки.
От перевозбуждения Сашка никак не мог уснуть. Ребёнок всё ночь ерзал на кровати, скрепя железными пружинами. В голове крутились сюжеты из фильмов про войну. Где-то вдалеке всю ночь лаяли собаки, у соседей, словно отвечая своим извечным врагам, горлопанили коты, под утро с особой злостью, будто осколки шрапнели, мальчишку принялись донимать мухи.
Казалось, что сама природа сопротивлялась их планам. Как только дед убежал на работу, небо наклонилось над землёй, наполнившись тяжёлыми тучами. Казалось, что кто-то грозный сверху смотрит на землю, о чём-то хочет предупредить, но вмешаться и остановить, обрушившись на землю в виде дождя, этот мощный и сильный по каким-то причинам не может.
Позавтракав яичницей, Сашка отпросился у бабушки Клавы на прогулку. Та дала добро, предупредив о дожде. Он же незаметным образом прихватил из сарая лопату.
В назначенном месте ребята встретились, и через несколько минут Сашка уже показывал своему другу лаз, в который он провалился. Серёжа был мальчиком более практичным. Ни в каких подземных чертей он не верил, и потому взял с собой не только лопату, но и верёвку с фонариком. Посветив вниз и ничего не увидев, Серёжка предложил расширить проход.
Жаркий июльский день так и не получил от неба острастки в виде дождя. Мальчишки, ожесточённо работая лопатами, изнывали от усталости и обливались потом. Сашку и Серёжу кусали слепни. Однако парни своего занятия не бросали, продолжая копать.
Вскоре они определили, что Сашкино предположение про блиндаж является верным. Сверху возле дыры действительно начало проступать что-то в виде многослойного бревенчатого потолка подгнившего и в углу провалившегося. Наконец поняв, что за один день толком они ничего не раскопают, друзья спрятали в траве лопаты, нарвали лопухов, разбросали их над вырытой землёй, после замаскировали саму дырку. Среди высокой степной травы замести следы было не сложно.
Ребята приходили копать несколько дней подряд. Где-то через неделю им удалось не только проникнуть вниз, но и разгрести что-то похожее на стол. Возле него они нашли пару-тройку крепких деревянных ящиков. По всей видимости, немецкий блиндаж серией взрывов засыпало, и далее про него местные забыли. Да и не было в деревне Круглое на ту пору никаких местных. После войны, когда землю равнял бульдозер, тракторист разрыхлил её гусеницами, чем только ещё сильнее законсервировал подземную комнатушку.
Удивительное дело, но столь основательную работу, которая продолжалась почти неделю, из деревенских жителей никто не заметил. Кто ощущал в себе силу, тот работал в колхозе. Лето для колхозника самая горячая пора. Вдобавок ко всему, место, где они копали, располагалось на выселках, на склоне бугра, чуть в стороне от основной деревни.
Дрожа от волнения, ребята принялись открывать ящики. Дети горели желанием, найти немецкий автомат или на крайний случай пистолет и пострелять по банкам, либо по деревьям. Увы, их ждало разочарование. Во всех трёх ящиках находились большие и тяжёлые блины. Серёжка сразу определил – железяки есть ни что иное как мины. Ну а так как в полузасыпанном блиндаже ничего более найти не удалось, Серёжка предложил Сашке, разжечь костёр и взорвать пару мин. Спички у него были. Серёжка был продвинутым деревенским парнем и потому уже начал покуривать.
Единственное, Сашку очень сильно напрягало скорое возвращение деда. Он как внук своего дедушку любил и каждый раз, залезая на яблоню, высматривал его идущего с работы. После они обязательно занимались какой-то полезной работой.
«Ну да ладно, разведём костёр, бабахнем, авось никто из деревенских ничего не поймёт. Небо вновь затянуто тучами. Авось подумают на раскаты грома…», — так мыслил мальчишка, горевший желанием поиграть в войнушку.
Ребята спустились в низину, где сразу принялись поджигать сухую траву, содранную кору и наломанные ветки. Серёжка часто ходил с пастухами в ночное. Развести костёр никакого труда для него не составляло. Когда первые языки пламени начали облизывать скрюченную засохшую деревяшку, Серёжка сказал Сашке, чтобы тот притащил мины. Для восьмилетнего пацана они были весьма тяжёлые, и потому Сашка управился за две ходки.
Накидав в костёр как можно больше сучьев и палок, друзья убедились, что огонь не погаснет, пока всё сложенное в кучу не прогорит. Далее они вместе положили на костёр чёрные железные болванки, отбежали и залегли в траву.
Никогда ещё Сашка с таким волнением не смотрел на горевший огонь. Костерок набрав силу и слегка потрескивал. Языки пламени плясали, словно люди на пьяной свадьбе, ритмично подёргиваясь то вправо, то влево. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, а мины всё не взрывались и не взрывались. Большого огня уже не было. У детей возникло острое желание, быстро докинуть в костёр веток и палок.
— Саша? Где ты Саша? Внучок, пойдём для кроликов траву собирать…, — послышалось сверху бугра.
Получалось, дед увидел дым и шёл именно в этом направлении на поиски внука… А что если он к костру подойдёт?...
— Деда, я здесь, я иду!
Проорав, мальчишка пулей устремился навстречу дедушке. Понимая, что их тайная почти раскрыта, полетел домой и Серёжка.
— Что с тобой? Какие руки грязные? Зачем вы с Серёжкой костёр развели?
— Деда, деда. Не ходи туда. Прошу, не ходи, — зарыдал мальчишка. — Мы там, мы там… это… Не ходи туда….
В этот момент раздался страшный грохот. Фронтовик толкнул на землю внука и накрыл его собой. Бывший танкист по звуку сразу вспомнил, что именно так взрывались противотанковые мины….
По приходу домой дед хотел внука налупить розгами, однако грудью на его защиту встала бабушка. Весь вечер, всю ночь и всю последующую неделю происходил разбор Сашкиного поведенья. В тот же вечер в их дом пожаловал председатель колхоза, ему, а на следующий день уже милиционерам, зарёванный мальчишка объяснял, как провалился в нору и как далее они с Серёжкой решили эту самую пещеру прокопать. Через три дня прибыли военные. Оцепив территорию, они прошли весь бугор с металлоискателем. В тот день вечером деревня содрогнулась от целой серии взрывов.
В субботу приехала Сашкина мама. Дед с бабкой ни о чём ей не сообщали, однако Вера каким-то образом о происшествии узнала. Зарёванная, она с порога чуть ли не с кулаками набросилась на свою мать, вменяя ей, что та не проследила за единственным внуком. Вера напомнила матери, как в 40-х и в 50-х годах подрывались на минах её одноклассники, и как каждый раз по весне именно на том бугре в детстве они, в том числе и вместе с матерью, постоянно находили что-то ржавое и опасное. Израненная Орловщина с болью выдавливала из себя болезненные занозы.
Вот и спрашивается, как можно было отпускать ребёнка гулять в то место?
Успокоившись, обиженная дочь забрала у деда с бабкой дорогого внука, после чего перевезла его к родителям Николая, строго настрого наказав – со двора Сашку не выпускать!
Как далее выяснилось, когда Сашка вновь пошёл в школу, точнее во второй класс, от прошедших потрясений он напрочь забыл таблицу умножения. В первую четверть нахватал двоек, которые в следующей четверти медленным образом переросли в тройки. Впрочем, дома его не ругали. Николай и Вера любили своего сына. После долгой разъяснительной беседы родители его конечно же простили! В любви и согласии подтянулась и учёба.
Между тем, когда внука увезли, бабушке долгое время грезилось, что она слышит его звонкий голосочек. Когда она кормила кроликов, ей казалось, что они не хотят брать траву из её рук, и ждут именно Сашку. А что было бы если бы внук подорвался?... Для чего всё это хозяйство, для кого?...
Вину за собой Клавдия Ивановна безусловно чувствовала и потому ежедневно плакала. Нахлынул поток воспоминаний. Женщина вспоминала войну. Ночью ей вновь стало сниться, как они под обстрелом идут бредут вдоль скованного тонким льдом ручья и на руках у неё маленькая дочка…. Как они майским днём 49-ого всей деревней провожают на кладбище Веркиного одноклассника, прекрасного молодого парня, подорвавшегося на мине… И как подобное в их деревне, абсолютно неожиданным образом, повторяется через 4. На мине тогда подорвались ещё двое подростков.
Нет, как же не хочется повторения войны. На свете нет ничего страшнее этого!
Клавдия Ивановна решила написать письмо в известную газету. Вот только человеком она была простым, и потому излагать красиво мысли у неё не получалось. Продумав текст, женщина рассказала о себе и о том, как внук чуть было не погиб от взрыва немецкой мины. Главной идеей её письма стала просьба – продолжать бороться за мир. Не допустить войны!
* * *
Подходил к концу август. Часть сотрудников ещё находились в отпусках. Кто-то взял отгул, кто-то приболел и потому главный редактор временно поставил Геннадия отвечать на письма. Это было несколько неожиданно, ибо подобная работа не требовала особых знаний и квалификации. Закончивший два института Геннадий в этом плане занимался явно не своим делом.
Люди писали о всяком, и тем не менее письма можно было распределить по категориям; кто-то выражал благодарность за статью ране в их газете опубликованную, кто-то жаловался на своих местных руководителей, полагая, что привести их к порядку можно и нужно именно через газету, третьи наоборот, выражали поддержку партии и правительству.
У Геннадия имелся примерный конспект ответов. И тем не менее, когда приходилось читать письма в стиле «Слава КПСС», Геннадий начинал испытывать жуткую тоску, а в некоторых случаях хорошо скрытое отвращение.
Вот и сейчас, когда он открыл очередное письмо из деревни, быстро пробежался по тексту, ему захотелось курить, причём так, чтобы не одну сигаретку, а сразу две или три.
Почему он взрослый человек, побывавший в нескольких загранпоездках, должен скрывать свои чувства и заниматься подобной ерундой? С какого перепуга журналист высшей категории должен отвечать на письмо безграмотной колхозницы? Всей правды написать он не мог. Впрочем, сия деревенщина истинную правду и не поймёт. Опасное это занятие говорить правду.
Геннадий дружил с умными и высокообразованными людьми. Когда они собирались вместе, они честно и искренне возмущались внешней и внутренней политикой СССР. Восхищались Солженициным его правдивым «Архипелаг ГУЛАГом». Говорили о заплёванных подъездах, о неухоженных московских бульварах, об очередях в магазинах и о многом другом.
Ну почему приезжая в ту же Чехословакию ты человеком себя чувствуешь, у нас же ты просто винтик и болтик большого механизма, который тик-так тикает и всё бестолку? Что это за система, если человек с двумя высшими образованиями получает зарплату на уровне слесаря-универсала, пусть и имеющего шестой разряд, но всё ж таки слесаря?
Спрашивается, если её придурок внук поджёг костёр и положил туда мины, о чём разговаривать с такой бабулей?
«Прошу сохранить на планете мир»? Да знает ли эта безграмотная бабка чем занимаются наши солдаты в Афганистане? Для чего их туда послали? Знает ли она про Венгрию? А ввод советских войск в Чехословакию? А Андрей Сахаров?
Нет, идиотизм в СССР никогда не закончится.
Советский Союз сам является страшным злом! Это такой амурчик – с голой задницей, зато вооружён до зубов. Сколько можно жить ощущениями войны? Если мы ни на кого лезть не будем, то и на нас никто не полезет. Вот тебе и весь мир.
Иногда во время заграничных командировок Геннадия посещали мысли: вот взять бы и бросить весь этот Совок к едреней фене. Для этого нужно всего ничего — прийти в посольство нормальной страны, попросить политического убежища. Казалось бы, всего ничего – один шаг, и ты на Западе. Увы, сделать этот шаг Геннадий не мог. Он вынужден был служить той системе, которую как умный и думающий человек честно и искренне ненавидел.
* * *
Дождливым сентябрьским днём в окошко Клавдии Ивановны постучала почтальонка Тамара.
— Баба Клава, тебе письмо. Да не от Верки, нет. Москва, но адрес другой. Держи вместе с газетами. «Сельская жизнь» вчерашняя, так что почта не опаздывает. Ну да ладно, мне ещё другие дворы объехать нужно.
Быстро протараторив, Тамара на своём велосипеде поехала дальше. Клавдия Ивановна одела очки, дрожащими руками вскрыла конверт и принялась читать.
Вечером, когда муж вернулся с работы, они вместе перечитывали приятные для души строки:
«Уважаемая, Клавдия Ивановна! От всей души благодарим Вас за заботу о мире. Коллектив нашей газеты разделяет Ваши взгляды и тревоги о будущем. Мы получаем великое множество подобных писем, где трудящиеся нашей страны выражают чувства и мысли созвучные Вашим.
Все подобные письма мы пересылаем правительству нашей страны, которое неустанно работает на благо простого человека….»
Доходя до этого момента, Клавдия Ивановна неизменно плакала. Вот оно значит, как! Выходит, не зря писала. Власть то простого человека уважает! Значит войны не будет.
После в письме рассказывалось про саму газету, про коллектив которой надеялся, что внучок Сашка всё понял и не будет более озорничать. Под конец письма газетчики желали Клавдии Ивановне и её мужу фронтовику здоровья и долгих лет жизни.
С тех пор она каждый день ждала почтальонку Тамару. Вдруг придёт новое письмо, где кто-то из правительства ей ответит – Клавдия Ивановна, не беспокойтесь, мы сохраним мир – войны точно не будет!
Дождливым октябрьским днём, лавируя между больших и малых луж, во двор на своём извечном велосипеде заехала Тамара. Почтальон передала в руки Клавдии Ивановны новое письмо. Таковое было не из Кремля, а от дочери. Вера просила у матери прощения за резкий тон и за грубые слова. Пару строк для бабушки с дедушкой черканул и Сашка. Мать на дочь не обижалась. Их отношения конечно же наладились.
С наступлением первых ноябрьских холодов, как это обычно бывает поздней осенью и зимой, почтальонка Тамара уже не объезжала дворы на велосипеде. Почту в деревню Круглое она стала доставлять не чаще двух-трёх раз в неделю.
Неприятное известие народная молва донесла сразу. В деревенском магазине все об этом только и говорили. Через несколько дней почтальонка принесла Клавдии Ивановне газету, где на первой странице в чёрной рамке размещался портрет Леонида Ильича Брежнева.
Сердце женщины все эти дни было наполнено тревогой. В голове вновь застучала единственная, но такая простая и понятная мысль: «Лишь не было войны! Лишь бы не было войны!»
