После завтрака Аяз предложил мне прогуляться по кишлаку. Но при этом попросил меня, чтобы я не отходила от него далеко и всегда держалась в поле зрения. Я его спросила, почему такие предосторожности, но он просто пожал плечами и сказал, что так ему будет спокойнее.
Мы пошли гулять.

По пути нам встретилась стайка школьников в форме и пионерских галстуках. Я удивилась — ведь в России этих галстуков давно уже нет, как и пионеров. А здесь пионерские организации все еще процветают…
Я шла по улице и вертела головой по сторонам. Улица, на которой находился наш дом, была узкой и извилистой. По ней могла проехать машина, но вряд ли можно было разъехаться двоим. Поверхность была неровная, глиняно-каменистая. Я постоянно спотыкалась в своих шлепках на босу ногу, потому что смотрела не под ноги, а по сторонам. Вдоль улицы сплошные заборы с воротами и калитками. Калитки предназначались для людей, ворота — для автомобилей и скота. Заборы были сделаны из самана, ворота и калитки — металлические, покрашеные в три цвета: коричневый, синий и зеленый. Такое впечатление, что в местное сельпо завезли краску только трех цветов…
В конце улицы неожиданно оказалась большая площадь размером со школьное футбольное поле. На площади куча народа издавала разные звуки, и стоял ровный гул. Оказалось, это свадьба. Времени было часа два пополудни, пятница. Празднование в разгаре. Мы с Аязом выглядели не совсем празднично. Аяз был в белой футболке с короткими рукавами и темно-синих спортивных штанах а-ля Адидас. А на мне была самоокрашенная майка-алкоголичка мужеского полу, немного модернизированная. Я ушила ей бретельки, чтобы вырез был не такой глубокий, и покрасила в ядовитый розово-сиреневый цвет. Получилось нечто вроде топика. К нему были такие же моднявые хлопчатобумажные спортивные штаны темно-салатового цвета. Ну и шлепки, да. Полосатые. Всяких глупостей навроде лифчика в гардеробе не наблюдалось. Да мне в те молодые годы этот предмет туалета был не нужен, я обходилась без него.
И вот мы такие два ненарядных кадра появляемся на свадьбе. Вообще-то Аяз не горел желанием туда идти, но мне стало интересно посмотреть со стороны на этот обряд в незнакомой стране. Мы тихонько подошли сзади толпы и стали смотреть. Там невеста в национальном убранстве и жених в костюме-тройке стояли перед каким-то дядькой в черном лапсердаке и белой чалме, а он им что-то говорил. Потом они что-то повторяли, а потом что-то говорили другие люди, наверное их родители. Потом им что-то кричали из толпы, а они переглядывались, насколько позволяло убранство невесты. Крики были смешливые и задорные.
Когда мы подошли и стали тихонько переговариваться на русском языке, впереди стоящие девушки обернулись и увидели меня. Сделали огромные глаза, будто позади них стоял жираф или даже целый Дед Мороз. Они подергали за плечи стоявших впереди девчонок, прошептали им что-то на ухо. Те в свою очередь выпучили на меня глаза, подергали за плечи тех, кто стоял впереди них, прошептали что-то им. Те тоже выпучились на меня, тоже подергали соседок. Через несколько минут веселые крики в толпе затихли, вся толпа стояла к нам лицом и молча смотрела на меня.
Я в ступоре смотрела на толпу. Чего это они??? Ну, я как я, ничего особенного. Разве что без платья поверх майки с штанами, так я в платьях и не хожу… В общем, сбежали мы с Аязом со свадьбы. Потому что русская девушка оказалась интереснее и необычнее очередной деревенской свадьбы. А я застеснялась быть предметом изучения нескольких десятков любопытных глаз, тем более в такой ответственный для молодоженов момент. Дабы не отвлекать народ от важного события, мы ретировались.

Мы вернулись домой, Аяз по пути успокоил меня, пообещав объяснить жителям кишлака, кто я такая. Сделать это было легко — просто пойти и сказать пару фраз тем же девушкам-гостям на свадьбе. Что он и сделал. Правда, парой фраз не обошлось, Аяз подробно рассказал, что я ветеринар, выписанный с большой земли приехавший из России полечить лошадей; специалист по лечению, дрессировке и заездке лошадей, светило ветеринарных и конских наук. Вообще, таджики любят приврать приукрасить действительность. Их послушать, так кони у них скачут со скоростью 80 км/час ("да я ж по спидометру сверялся!"), прыгают 2,5 метра и делают прочие чудеса, которые не под силу спортивным лошадям мирового уровня.
Так же красочно он описал мои таланты, хотя сам совершенно не видел меня в деле и не знал обо мне практически ничего. Но пропиарил от души. Этот его пиар и привел к тому, что я задержалась в Таджикистане не на пару дней, а на пару месяцев. Потому что на следующее утро после разборок с покупателями пошли караваном владельцы лошадей, желающие пригласить меня к себе на консультацию, показать своих лошадей, выслушать мои рекомендации по кормлению, уходу, тренингу и прочим сферам конской жизни. Мне катастрофически не хватало знаний и опыта, я всячески пыталась объяснить им, что я совсем не та, за кого меня выдает Аяз, но они принимали это за мою природную скромность и даже слушать не хотели моих отказов от консультаций.

***
День за днем ходила из двора во двор, мне выводили лошадей: красивых и не очень, старых и молодых, беспородных и породистых. Общее впечатление было весьма положительным. За лошадьми очень хорошо ухаживали, хорошо кормили. В тех краях не выращивают овес, а трава выгорает еще в начале лета. Поэтому большинство лошадей кормится с делянки неподалеку от дома, где выращивается ячмень и клевер. Этих высококалорийных кормов нужно немного, чтобы лошадь держала массу и получала достаточное количество калорий.
Что еще было приятно видеть и даже несколько удивляло — лошади были вычищены до блеска. Вполне возможно, что их чистили специально к моему приходу, но и на улицах и на дорогах между кишлаков я ни разу не видела грязной взлохмаченной лошади.

Тяжеловозов в тех краях не держат — для тяжелой лошади нужно большое количество корма, а корм очень трудно добывать. Карабаиры, иомуды и донские помеси очень хорошо держат массу даже во время перебоев с кормами, в жару и в сезон тяжелой работы. Лошади ценятся как помощники в уборке урожая, как партнеры в национальных конских играх, как источник красоты. Это культура, в которой ценится не только женская красота и грация, но и конская красота и грация. Иногда мне казалось, что красивая женщина и красивая лошадь равноценны в глазах мужчины.

Одна встреча потрясла меня до глубины души. В один из дней приехал в кишлак один богатый местный житель, который не постоянно проживал в кишлаке, а много ездил по командировкам. Кажется, он был консультантом в юридических вопросах в какой-то афганской фирме. Он приехал на выходные и узнал, что в кишлаке появилась русская девушка, знаток лошадей. Слухи о моей гениальности дошли до него уже разросшимися до невозможности. И он не преминул пригласить меня к себе.
Он приехал за мной на мерседесе, довольно старом, но чистом и не потрепанном. Ехать было пять минут от нашего дома до него. Но он посчитал, что приезд на автомобиле будет более официальным и подходящим случаю, чем прогулка пешком по кишлаку. Если бы у него был шофер, то мне кажется, он бы прислал за мной шофера с пригласительной запиской. По дороге он рассказал, что у него дома несколько лошадей: кобыла с жеребенком, молодой трехлетний незаезженный жеребчик и старая рабочая кобыла, на которой он возит зерно и сено и делает прочую работу по хозяйству.
Мы приехали к воротам, зашли в калитку в большой чисто подметенный двор. В отличие от нашего двора поверхность этого была идеально ровной и выложенной камнем. Посредине двора было какое-то сооружение типа колодца, но более широкое, а вокруг него была каменная чаша-поилка в виде кругового желоба. Как потом оказалось, это действительно был колодец, из которого черпалась вода для домашних животных: коров, ослов, лошадей и овец.
Слева был жилой дом, типичный таджикский длинный дом с галереей-лоджией. В конце дома была кухня, напротив нее во дворе виднелись два тандыра. Напротив ворот и справа от них были хозяйственные постройки: гараж, амбар, сеновал, нечто вроде большой кладовки для инструментов и денники для лошадей и ослов.

Хозяин позвал работника и сказал ему по-своему пару слов. Тот взял висящий на стене веревочный недоуздок и ушел внутрь конюшни. Через несколько минут он вывел во двор животное, которое хозяин представил мне как «а это моя старая рабочая кобыла, о которой я тебе говорил». Несмотря на то, что лошадь была назвала старой рабочей кобылой, в голосе мужчины слышалось тепло и нежность, видно было, что он любит эту лошадь. Я смотрела ему в глаза, слушала о том, что этой кобыле чуть меньше двадцати лет, но она в отличной рабочей форме, не хромает и не жалуется на здоровье. Я слушала его и думала, что сейчас моему взору предстанет старая рыжая карабаирка. Я повернула голову и… во дворе стояла гречневая арабская лошадь! Оргомные мудрые глаза, подвижные уши, высоко поднятая голова — кобыла с любопытством наблюдала за нами, не забывая вертеть головой в стороны, реагируя на каждый звук. Работник отпустил чомбур, и кобыла легкой рысью пробежала мимо нас к калитке между домом и гаражом. Калитка вела на небольшое поле, куда мы проследовали вслед за ней.

Кобыла не набросилась на траву как голодающее животное, а стояла чуть поодаль, косясь на нас. Хозяин похлопал в ладоши, и кобыла с места пошла легким галопом вдоль ограды, свысока посматривая в нашу сторону. Она знала, что мы любуемся ей! С галопа она перешла на пассаж, подняв султанчиком хвост, как это умеют делать арабы. Потом резко развернулась на месте и рванула вскачь в обратную сторону, вытянув шею и опустив голову. Показав себя во всей красе, она отошла от ограды в траву и принялась за еду, не спуская с нас глаз. Во взгляде улавливалось озорство, а не боязнь.
Пока кобыла резвилась, хозяин рассказал мне о ней, о том, как он купил ее в конезаводе в России и вез через границы на грузовике. Он был еще молодым, когда купил ее. Это была первая породистая лошадь в его хозяйстве.
Хозяин решил, что с нее достаточно приносить жеребят и работать по хозяйству, и что со следующего года она выйдет на пенсию, будет только пастись и отдыхать — она уже достаточно сделала в своей жизни.

Потом мы вернулись во двор, и работник вывел к нам вторую кобылу — красно-серую арабочку. Это была одна из дочерей старушки, которая осталась в загоне. Она была хороша собой, тонкокожая, наощупь шелково-бархатная, очень добрая лошадь. Я гладила ее, смотрела копыта, нажимала на спину, заглядывала в глаза и уши — кобыла стояла и млела от прикосновений человека. Видно было, что эти лошади не знали боли и жестокости, они полностью доверяли человеку и ожидали от него только добра и ласки.

Все это время, пока мы разговаривали, из конюшни слышалось писклявое ржание — жеребенок звал маму. Кобыла отвлекалась от моих поглаживаний и отвечала ему нежным грудным ржанием. Работник передал чомбур хозяину и вернулся на конюшню. Через минуту во дворе появилось брыкающееся вертлявое чудо пока еще рыжей масти. Жеребенок рванул к маме, волоча работника за собой. Я пыталась погладить жеребенка, но он словно проскальзывал сквозь пальцы, неспособный устоять на месте. Мы вывели их обоих к старой кобыле в загон, где они поприветствовали друг друга радостным ржанием.

Потом хозяин предложил пойти в дальний загон, где была конюшня на один денник для его молодого жеребца. Работник ушел впереди нас, а мы заглянули в дом познакомиться с женой хозяина. К нам из комнат вышла женщина средних лет, немного уставшая от тяжелой сельской работы и частых родов. Несмотря на усталось, у нее были красивые черты лица и фантастическая коса ниже талии толщиной с мою руку. На солнце волосы переливались с черного на цвет красного золота. Как потом я узнала, женщины красят волосы хной, и это придает черному цвету красивый золотой отблеск на солнце, невидимый в тени.
Я спросила, каким шампунем она моет волосы, что они такие красивые и густые. Муж перевел ей мой вопрос, и она засмеялась, ответив мне через мужа-переводчика, что никогда в жизни не мыла волосы шампунем и даже не держала его в руках. Она моет голову сквашеным овечьим молоком. Доза удивлений на сегодняшний день была уже исчерпана неожиданно красивыми породистыми лошадьми, и я только поблагодарила ее за информацию.
Мы направились к дальнему загону.

Когда мы пришли, работник ждал нас возле ограды неподалеку от конюшни. Это был хитрый ход — подождать нашего прихода и при нас жестом фокусника открыть дверь денника. Волшебство получилось: на волю вырвались языки рыжего пламени — необычайно красивый арабский жеребец сиглави-типа, округлый, мягкий, плавный и на шикарных высоких и легких движениях. Конь огненной кометой пролетел мимо нас, фыркнув в нашу сторону раздутыми ноздрями, изогнул шею и поставив хвост султанчиком.

Я спросила хозяина, что он собирается делать с этим красавцем — тренировать его для байги или кок-пара, заявить на скачки или просто ездить на прогулки в горы. Но хозяин сказал мне, что вовсе не собирается его заезжать, потому что этот конь не для работы.
—— Когда я уставший и злой, когда нервы вымотаны от работы или других неприятностей, я прихожу сюда, выпускаю коня на свободу, смотрю на него, скачущего по земле и мое сердце оттаивает, нервы вылечиваются и в мою душу возвращается мир, — так ответил мне мужчина. Он стоял, смотрел на коня, и в уголке его глаза показалась слезинка.
Действительно, эта божественная красота, заключенная в рыжем сгустке энергии, могла вызвать слезы восхищения и благодарности Создателю за Его подарок людям — Лошадь.
Мы постояли еще какое-то время, а потом повернули домой. Слов не было ни у меня, ни у него. И не хотелось говорить, не хотелось нарушать словами создавшееся волшебство.

Так молча мы дошли до дома, где у ворот поджидал хозяина какой-то мужчина. Он нервничал, что-то громко и быстро говорил и размахивал руками. И так хотелось, чтобы он исчез, чтобы не портил то настроение, которое было у нас после молчаливого любования конем; но все уже пропало. Волшебный мир лопнул, мы снова очутились на земле, в далеком таджикском кишлаке, где есть не только волшебные лошади, но и обычные люди со своими проблемами и нуждами.
Хозяин что-то успокаивающе сказал мужчине, а потом отвез меня домой, извинившись, что ему срочно нужно выехать в небольшой городок Ура-Тюбе, откуда звонили нуждающиеся в помощи люди. Мы тепло расстались и договорились, что я обязательно побываю у них дома за ужином в день, когда у хозяина будет свободное для семьи и гостей время.

День клонился к вечеру, апа уже загнала овец в загоны и готовила ужин вместе с женой Фаруха. По двору бегали дети, в углу стоял и с подозрением наблюдал за детьми дикий жеберенок. Над кишлаком заходило солнце и стоял запах дыма, готовящегося ужина и нагретой земли…